СЕКРЕТНЫЙ ОСТРОВ НА СЕЛИГЕРЕ

[i]«Этим летом отдыхала на Валдае. Там ходят слухи, что после войны на Селигере работала большая группа вывезенных из Германии ракетчиков. Якобы был засекречен целый остров. Правда ли это? Ольга Цыганчук».Да, есть такая долго хранившаяся в секрете страница ракетостроения. Немецкие ракетчики, вывезенные из Германии после войны, действительно работали на Селигере. О том, как они жили, рассказывает ближайший сподвижник Сергея Павловича Королева академик РАН [b]Борис Евсеевич ЧЕРТОК[/b]: [/i]— Всего в нашу ракетную организацию, которая тогда называлась НИИ-88, а впоследствии стала знаменитой «королевской фирмой», прибыло более ста пятидесяти немецких специалистов. С семьями — почти пятьсот человек. В немецком коллективе оказалось тринадцать профессоров, тридцать два доктора-инженера, восемьдесят пять дипломированных инженеров. Но, к сожалению, самые классные специалисты вместе с Вернером фон Брауном были вывезены не к нам, а в США.Для немецких специалистов подготовили «резиденцию» на острове Городомля на Селигере.Там прежде находился крупный институт, занимавшийся разработкой средств борьбы с ящуром. Это был хорошо изолированный остров, запретный для окрестного населения еще с довоенных времен.Организация немецких специалистов получила статус филиала № 1 НИИ-88. Руководителем с немецкой стороны был назначен Вольдемар Вольф, бывший руководитель отдела баллистики фирмы Крупп. Был среди них и Г. Греттруп — ближайший сотрудник Вернера фон Брауна.[b]— Как были организованы их жизнь, обеспечение? [/b]— Немецкие специалисты вместе с членами семей обеспечивались продовольствием наравне с советскими гражданами по нормам карточной системы, существовавшей у нас до 47-го года. В зависимости от квалификации и ученых званий зарплата немецким специалистам устанавливалась довольно высокая. Например, доктора К. Магнус, К. Умперенбах, Т. Шмидт получали до шести тысяч рублей в месяц. Г. Греттруп и Р. Швардт — по четыре с половиной тысячи, дипломированные инженеры — в среднем по четыре. Для сравнения, у Королева, главного конструктора и начальника отдела, оклад был шесть тысяч рублей. У его заместителя и будущего преемника В. П. Мишина — две с половиной тысячи.На острове Городомля все жилые здания были добротно отремонтированы, и условия по тем временам созданы вполне приличные. Семейные специалисты получили отдельные двух- и трехкомнатные квартиры. Я, когда приезжал на остров, мог им только завидовать, потому что в Москве с семьей занимал две комнатки в общей четырехкомнатной квартире. Многие наши специалисты еще жили в бараках, где не было даже элементарных удобств.Городомля — самый большой остров на Селигере. Место роскошное. Курорт. Немцы коптили угрей — изумительный деликатес. Во внутреннем озере на острове в изобилии водились щуки.[b]— Говорят, остров невероятно строго охранялся? [/b]— Не сказал бы. Конечно, простой смертный попасть туда не мог. Остров был окружен колючей проволокой. Но охраняла его не служба НКВД, а обычные девушки — стрелки вооруженной охраны. Замечу, в гитлеровской Германии ракетный центр охраняло гестапо. Нашу охрану немцы считали смешной, но подчинялись. Если надо было съездить на катере в Осташков на рынок, то брали в администрации пропуск. Несмотря на голодное время, там было организовано вполне сносное питание.По выходным дням их периодически вывозили в Москву — в театры, музеи, хотя делать это было непросто. На быт жалоб не было. Жаловались в основном на недостаток информации, необходимой для успешной творческой работы.[b]— В чем состояла их работа? [/b]— В их обязанности входили консультации по выпуску русского комплекта документации ФАУ-2 и зенитных управляемых ракет, а также изучение вопросов, связанных с форсированием двигателя, подготовка к сборке ракет из немецких деталей. Полугодовой опыт показал, что немецким специалистам, не представлявшим полностью укомплектованного коллектива, трудно решать задачи создания новых ракетных комплексов. Тем не менее им была предоставлена возможность испытать свои творческие силы и разработать проект баллистической ракеты дальнего действия.Проекту был присвоен индекс «Г-1» (позднее фигурировал еще индекс «Р-10»). Руководителем проекта и главным конструктором новой ракеты назначили Греттрупа. Вновь созданный для этого отдел получил те же права, какими пользовались все другие отделы института.[b]— А с нашими учеными немцы как взаимодействовали? [/b]— В 47 и 48-м годах я часто бывал на «немецком острове». После таких командировок в дирекции НИИ мне не раз говорили: «Борис Евсеевич, неужели вы еще не поняли, что немцы ни в коем случае не будут допущены нашими режимными органами к настоящей совместной работе. Они находятся под двойным контролем — нашим как специалисты и органов НКВД, которые в каждом из них видят фашиста, перешедшего на службу американской разведки».Это было время, когда в средствах массовой информации разжигалась борьба с так называемым космополитизмом.Шли активные «поиски» русских авторов всех без исключения изобретений и новейших научных теорий. Из истории авиации были выброшены братья Райт, и изобретателем аэроплана объявили контр-адмирала Можайского.Правда, эта политическая кампания была сильно приглушена в закрытых оборонных отраслях. Гонение на «космополитов» грозило потерей классных специалистов на самых горячих участках атомной, радиолокационной и ракетной техники.[b]— А как реагировал Королев на то, чем занимались немецкие «конкуренты»? [/b]— Сергей Павлович не поддерживал контактов с немцами по личным мотивам. Ему, одному из зачинателей ракетной техники, пришлось сполна испить горькую чашу унижений заключенного. После освобождения в 44-м он увидел, что вынашиваемые им идеи уже осуществлены, что во многом немецкие ракетчики ушли дальше самых смелых его планов. Обидно было, получив наконец-то звание Главного конструктора, испытывать не свою, а по сути немецкую ракету А-4 и создавать отечественную Р-1, которая по постановлению правительства должна быть точной копией трофейной.Будучи человеком властным и честолюбивым, Королев не мог скрыть чувств, когда ему намекали, что, мол, «ты же не свою ракету делаешь, а воспроизводишь немецкую»… Естественно, когда немецкому коллективу поручили самостоятельную разработку баллистической ракеты на дальность не менее 600 километров, у Сергея Павловича это восторга не вызвало. Он справедливо считал, что приоритет в разработке такой ракеты должен принадлежать его коллективу — отделу № 2 СКБ НИИ-88. А тут вдруг оказалось, что почти все научно-исследовательские отделы института будут работать еще и на Греттрупа, ближайшего сотрудника Вернера фон Брауна! Опережая Королева, селигерские немцы в сентябре 47-го года вынесли свой проект Г-1 на обсуждение научно-технического совета института.На совете Греттруп предложил: «В дальнейшем оба проекта целесообразно разрабатывать параллельно, но совершенно независимо друг от друга, вплоть до изготовления опытных образцов и проведения пробных пусков.» [b]— Как было воспринято это предложение? [/b]— Несмотря на убедительные доводы немцев, совет решил не спешить. Показательна в этом отношении позиция С. И. Ветошкина, возглавлявшего Главное управление, которому подчинялся НИИ-88. Фактически Сергей Иванович был правой рукой министра вооружения Устинова и руководил разработкой ракетной техники. В Капустином Яре, где мы вели испытания ракет, Ветошкин попросил, чтобы я зашел к нему для откровенного разговора. Он меня прямо спросил: «Борис Евсеевич, как вы себе мыслите дальнейший ход этих работ? Главный вопрос, который мне не дает покоя и по которому меня терзал министр, — что делать с проектом этой ракеты? Ведь немцы своими силами на острове ее не создадут.» Вопрос был непростой. Бесспорно, по политическим и режимным соображениям создать смешанный советско-немецкий коллектив никто нам не разрешит. Но даже если бы разрешили — чей проект будет там разрабатываться, и кто будет главным конструктором? О том, чтобы Королев работал «под Греттрупом», не могло быть и речи. А если Греттрупу «под Королевым»? Тоже нереально, потому что Королев сразу заявит: мы и сами справимся.Значит, создать параллельное КБ и вести параллельные работы? Но это не под силу ни нашему институту, ни нашим смежникам, у которых общая позиция с Королевым. Значит, надо использовать опыт немцев и те идеи, которые они высказали в дальнейшей работе. А их постепенно отпускать домой.Примерно это я и высказал Ветошкину. Он со мной не согласился. Сославшись на мнение министра Устинова, что, дескать, наличие активного творческого коллектива немецких специалистов и конкурирующего проекта должно служить стимулом для нашей работы.Чуть позже за вполне допустимыми порциями «голубого Дуная» (так мы называли подкрашенный марганцовкой спирт, которым заправляли ракеты) поистине пророческую мысль высказал по этому поводу Леонид Александрович Воскресенский: «Сергей (так он называл Королева) хочет быть единовластным хозяином проблемы. Я его изучил лучше вас. И он с этой задачей справится.Для него немцы уже сделали свое дело, и ему они больше не нужны. А начальство боится Королева, им нужен противовес, поэтому до поры до времени мы будем делать вид, что немецким проектом интересуемся. Что бы умного они ни предложили, все равно Королев, Рязанский и Пилюгин будут делать по-своему.» [b]— А что думал о будущем проекта Греттруп? [/b]— Зимой 48-го с группой сотрудников я отправился на остров «для проверки хода реализации решения НТС» — таково было напутствие дирекции института. Греттруп очень обрадовался моему приезду и заявил, что, хочу я этого или нет, он должен сказать мне много неприятных вещей.Смысл его довольно длинной речи сводился к тому, что, несмотря на благоприятное решение совета, ни одно пожелание, записанное в перечне этого документа, не может быть выполнено.«Нам не дают возможности пользоваться вашими аэродинамическими трубами, — говорил немецкий инженер. — Мы хотим, но не можем поставить эксперимент на стенде для проверки новой схемы двигательной установки. По радиосистеме нужны полигонные и самолетные испытания, но мы здесь сделать современную аппаратуру не способны.» Затем Греттруп перешел на спокойный, доверительный тон.Он попросил, чтобы я, советский человек, которому он доверяет, откровенно сказал, какую будущность имеет их работа.Мог ли я в 48-м году откровенно сказать все, что думал? К тому же я считал, что не имею права убивать в нем надежду хотя бы на частичную реализацию задуманного. Греттруп был инженером, по-настоящему увлеченным работой. Он надолго (по крайней мере он так полагал) потерял свою родину. И теперь помимо семьи в его жизни была одна услада — работа. И я посоветовал ему работу продолжать.[b]— Каков же был финал этой истории? [/b]— Под Новый год, 28 декабря 48-го, вновь собирался большой совет НИИ для обсуждения проекта Г-1. Греттруп высказался однозначно: «Дальше разрабатывать проект без экспериментов невозможно. Если проведение этих экспериментов будет форсировано, чего я и все мои специалисты очень желаем, прошу соответственно увеличить доставку материалов и оборудования. Пора переходить от теоретических и конструкторских работ к широкому экспериментированию.» Формально решение совет принял весьма благопристойное. Забраковать двухлетнюю работу, то бишь составную часть плана института, было невозможно ни по существу, ни по формальному основанию. Но для реализации проекта Греттрупа параллельно с планами, которые претворялись под руководством Королева, не хватало сил. Для дальнейшего развития ракетной техники требовалась концентрация усилий на одном решающем направлении.Работы над проектом, в который немецкие специалисты вложили столько сил, постепенно стали сворачиваться. На правительственном уровне было принято решение об отправке немецких специалистов в ГДР. Она проходила в несколько этапов. В декабре 51-го отправили первую группу. В июне 52-го — вторую. В ноябре 53-го в ГДР ушел последний эшелон. Греттруп с семьей, как и положено капитану тонущего корабля, покинул остров последним.