[i]«Декорации» Венецианского фестиваля и сами по себе — такая мистерия, что здесь побледнел бы любой киношедевр. Одна мысль о том, что «архитектурный объект» — собор Сан-Марко — «сдан» в 1047 году, в XI веке, приводит в священный трепет. Надо быть, по меньшей мере, Висконти, чтобы создать аутентичный образ этого города — быть может, лучшего города во всем мире.[/i][b]Рама затмевает картину [/b]По-видимому, венецианцы настолько влюблены в свой город, что готовы любоваться им не только вживую, но и в кино, каким бы примитивным оно ни было. Простительная слабость, ибо во всем остальном они неисправимо ироничны. Со времен расцвета Венеции, в XVI — XVII века, когда город блистал роскошью и красотой здешних женщин, Венецианская республика прославилась еще и особым типом юмора. Венецианцы острят не переставая, обмениваясь репликами в бешеном ритме, и шутки их всегда с оттенком черного юмора. Ничего удивительного — живя в городе мертвых, городе великих теней, они рассматривают земное существование как временный краткосрочный божий дар. И, говорят, умирают легко: видимо, жизнь слишком прекрасна, чтобы желать ее вечного продолжения. И то правда: 10 дней в этом городе могут оправдать тоскливое существование где-нибудь в глуши на все оставшееся время.Так что это тот самый случай, когда рама затмевает саму картину. Бороться бесполезно. После пяти-шести просмотров на острове Лидо ночной водный путь по Canale Granole вымывает все впечатления о кино. Тем не менее все мы честно пропадали в кинозалах целыми днями, и ближе к закрытию фестиваля, тенденция, наконец, прояснилась.Во-первых, выявилось несомненное лидерство азиатского кино, то завораживающе таинственного, как казино, корейское («Остров») и китайское («Платформа» — 3 часа с неослабевающим интересом); то — с оттенком обреченности (иранский «Круг»). Европа же, а заодно и Америка, окончательно погрузились в мир однополой любви и однополых проблем (да так, что гомофобы злятся и уходят с просмотров). Причем злятся иногда до такой степени, что за чисто внешними обстоятельствами (а то, что Ренальдо Аренас, кубинский писатель, герой фильма «До наступления ночи», был гомосексуалистом все-таки, по большому счету, — обстоятельство внешнее) не видят сути. Суть же этой великолепной магнетической картины — вечная судьба того, кто осмеливается бунтовать против организованного, принудительного рая — буржуазного ли, социалистического ли, неважно. Гомосексуализм — такое же отклонение, как и вечный зуд творчества, а те, кто по наивности восхищаются утонченным психоанализом взаимоотношений Пруста и Альбертины, не знают, что на самом деле он описал все тонкости своих отношений с мужчиной. Перенос же был осуществлен так «правдоподобно», что поневоле приходит мысль о том, что настоящая любовь не выбирает ни пола, ни возраста («Лолита»).[b]Семья ждала мальчика [/b]Как пошутил знакомый критик — опять в авангарде Восток, уже даже надоело! Гран-при 57го Венецианского опять уплыл в Иран, к режиссеру Джафару Панахи (Jafar Panahi), представившему на конкурс трагическую картину под названием «Круг».И хотя на Западе многие завистники полагают, что слава иранского кино — во многом следствие моды на экзотику, бурные аплодисменты после просмотра и полный аншлаг опровергают этот «неполиткорректный» выпад. Впрочем, Джафар Панахи, ученик самого Аббаса Киорастами, совершенно не нуждается ни в чьей снисходительности: «Круг», повествование о невыносимой судьбе иранской женщины, — слишком глубинное кино, чтобы его можно было причислить к формальному течению «социального беспокойства».Причем если Киорастами, с его сложнейшей системой метафор, всегда был склонен к косвенным выводам, Панахи идет напрямую, без всяких там иллюзий и многозначительных умолчаний. «Круг» начинается с криков роженицы и поразительного для нашего времени диалога: «Кто? — Девочка. — Плохо. Семья ждала мальчика». И дальше — три женских судьбы. Три женщины, проходящие круги чистилища (одной запрещают делать аборт, другая попадает в облаву, третья бросает маленькую дочь, надеясь, что ее подберут более состоятельные люди), в финале попадают в ад, встретившись в тюрьме. Причем в Иране для того, чтобы попасть в узилище, не нужно даже нарушать закон — достаточно одной (!), т.е. без сопровождения мужчины, выйти из дому.А спасительная мысль о том, что только внутри жестких систем, в чудовищном пространстве диктатуры могут появляться великие произведения (а иранское кино и есть подтверждение этому опасному тезису), по-видимому, не столь спасительна.Черт с ним, с искусством: не стоит вся мировая гармония… Уж лучше гармония прекрасной Италии, красота и достоинство венецианок — даром что нынешнее итальянское кино не выдерживает никакой критики. Впрочем, не демократия тому виной. А нечто иное, разуму неподвластное… [b]Второго Берлина не будет [/b]Что же касается собственно конкурса, вообще многие ругают его, заявляя, что великое кино давным-давно почило в бозе, что им надоела «эта нудятина», гомосексуальная или «социальная», неважно. И что, мол, лучше приезжать в Венецию «просто так», не отвлекаясь на ерунду под названием «современный кинопроцесс». Мне так не кажется. Что сетовать на утраченное величие! Все равно что злиться на современных архитекторов, которые, хоть убейся, второй Сан-Марко не построят.Ну не построят, ну и что? И второго Бергмана — пока, по крайней мере — не будет, и Гринуэй уже не тот… Не трагедия. Мир развивается, набирает мощь «экзотический» кинематограф, и кто знает, быть может, завтра где-нибудь в Намибии появится свой Пазолини (или Эйзенштейн). На карте мира то и дело вспыхивают все новые и новые кинофеномены, так что держаться по старинке поближе к Европе или тем паче к Голливуду — есть инерция ума.Венецианский фестиваль тем и хорош, что представил полную картину кинематографических школ и направлений со всего мира. Отдав должное великим американцам (ретроспектива Клинта Иствуда действительно великолепна; приглашение на конкурс 75-летнего патриарха американского кино Олтмана), Антонио Барчера, директор фестиваля, отобрал по всему миру, включая Россию и Литву, Иран и Китай, Португалию и Гонконг, разнообразные, порой шокирующие, но почти всегда — необычные, с признаками новизны, картины.Даже трудно представить, как делается такой фестиваль (неплохо бы нашему ММКФ поучиться уму-разуму у Венеции).Мозаика фильмов, суперзвезды, потрясающей полиграфической красоты каталог, в пресс-боксе ежедневно — килограммы информации, великолепно оформленное фестивальное пространство (итальянцы — прирожденные дизайнеры), электронные титры на английском и итальянском, удобное время для просмотров и — главное! — абсолютный демократизм. Имея аккредитацию ежедневной прессы, можно увидеть все фильмы фестиваля, вход свободный! Между прочим, нынешний директор Венецианского Антонию Барбера в свое время сам придумал и в течение 15 лет возглавлял фестиваль в Турине. В прошлом году он впервые возглавил более крупный фестиваль, Венецианский. Который тоже работал как часы, ни разу не посрамив страну великой культуры. А еще говорят, будто итальянцы инфантильные и необязательные (даже если такие и есть, Барбера расстается с ними безжалостно). Поэтому кроме великолепия и блеска, этот фестиваль — еще и рабочее мероприятие, механизм которого отлажен до идеальной точности.[b]ВЕНЕЦИЯ — 2000 ИТОГИ[/b][i]«Золотой лев», Гран-при фестиваля — «Круг», реж. Джофар Панахи Гран-при жюри — «До наступления ночи», реж. Джезлиан Шнабель Спецприз фестиваля — «Уттара», реж. Бадхед Дасгупта Приз за лучший сценарий — «Сто шагов», реж. Марко Туллио Жиордана (сценарий — Клаудио Фава, Моника Запелли, Марко Туллио Жиордана) Лучший актер — Кеавьер Бардем («До наступления ночи») Лучшая актриса — Роз Байрн («Богиня 1967 года», реж. Клара Ло) Премия имени Марчелло Мастроянни — «Лиам», реж. Стивен Фриз Премия имени Луиджи де Лаурентиса — «Вольтер», реж. Абдель Кешиш [/i]