[b]В фойе консерватории пахло ладаном. Чинно раскланивались друг с другом батюшки явные, в рясах, и тайные, в штатском, но с бородами, естественная форма которых не оставляла сомнений в принадлежности их обладателей к вере православной.[/b]Кто бы четверть века назад мог подумать, что самый радикальный авангардист Эстонской Советской Социалистической Республики Арво Пярт удостоится к своим 70 годам такой уникальной почести со стороны Русской православной церкви, как авторский концерт в Большом зале консерватории! Правда, в 1968 году скандал в благородном композиторском семействе произошел именно потому, что 33-летний композитор сочинил «Кредо» – небольшую кантату на текст из Нагорной проповеди. Там прямо звучало «Верую во Иисуса Христа», «Верую» (на латыни, но все-таки). «Кредо» завершило вызывающе авангардный период в творчестве Пярта. Восемь лет он не сочинял, а в середине 70-х выработал новый стиль «тинтиннабули» (колокольчики), в основу которого легли «маленькие простые правила». Это смиренная и самоотреченная музыка, в которой высший закон противопоставлен суете людской жизни. В ней уму и красоте есть что делать вместе.Должно быть, Алексей Пузаков, дирижер Свято-Никольского хора Государственной Третьяковской галереи в церковных кругах – такой же авангардист, как в свое время Пярт – среди академистов. Потому что для публики, чтящей когорту Шнитке-Денисов-Губайдулина-Пярт, случившееся столь же удивительно, как если бы православная церковь вдруг организовала концерт из произведений Шнитке. Тем более что на вечере Пярта звучал и орган, к которому Православная церковь относится плохо. И можно только поклониться Минкульту, Союзу композиторов России, Отделу внешних церковных сношений Московского патриархата и спонсорам (Пярт наверное, композитор дорогой; а с 1980 года он живет в Германии по цивилизованным законам) за их усилия по организации концерта, где прозвучали сочинения, нами не слыханные – написанные в 90-х.И все же показалось, что хор Пузакова, один из лучших в Москве, взялся за неподъемный для него стиль. Аскетизм автора был своеобразно, как-то совсем уж по-православному истолкован исполнителями. В своем вступительном слове заместитель заведующего Отделом внешних церковных сношений о. Всеволод Чаплин сказал, что музыка Пярта «напоминает нам о гармонии утерянного рая».Очень точно! Музыка его имеет аромат райских яблок, но уж никак не могильного хлада! Сочинения Пярта, в значительной степени построенные по правилам так называемого минимализма, дают исключительную возможность каждому интерпретатору исполнять их неповторимо. Со звучащими паузами. С необычайным, все большим накалом воли. Пярт – гениально прост, резок, безыскусен (вершина мастерства). В его вере нет ничего от лицемерия тартюфов, коих развелось немало на белом свете. И уж, конечно, музыка его не терпит нажимов, безвкусных крещендо и диминуэндо. А тут случалось, что хор вдруг совершенно по-свиридовски начинал петь нечто вроде «Памяти Сергея Есенина», только в переводе на латынь.Музыка получалась какая-то недостаточная, даже глуповатая – но, видимо, именно своей демонстративной аскезой приглянулась она нашей церкви. А минимализм гениального композитора свелся будто к настойчивому графоманству, которого у Пярта нет и в помине! И ничего не осталось от бесконечного ткачества самой что ни на есть живой жизни, которым беспрерывно занимается созидательный композитор.Ни хористы, ни оркестр «Времена года» не проявили никакого азарта к исполнению весьма изобретательных сочинений, игра их и пение мало имели общего с изысканностью пяртовского стиля.Даже его знаменитые опоры на тоническое трезвучие – так земля стоит на трех китах – свелись к старательно-чистому выведению оного, как на уроке сольфеджио.Очень жаль, что, спеша на концерт, лишь наполовину посмотрела по телеканалу «Культура» фильм о композиторе – тонкий и поистине изысканный.Мы впервые за долгие годы увидели, в какой аскезе (но не в нищете) Пярт живет, как сочиняет, как клеит заплатки из чистой нотной бумаги на вымаранные шестнадцатые ноты, и, когда ему удается попасть линеечка в линеечку, довольно произносит: «Перфект!» Мы даже услышали, как он сам поет молитвы, ежедневно перелагаемые им на музыку.Последний фрагмент, который удалось посмотреть, стоя одной ногой на пороге, – репетиция с органистом в храме (не в православном). Оба музыканта смеются: мол, музыка Пярта – это как полет на Луну на велосипеде! В Большом зале консерватории взлетать было, увы, некуда.А долгожданный вечер великого композитора в день его юбилея превратился в одну непрерывную заупокойную мессу.