Партизанские тайны Владислава Третьяка

[i]Когда же он ушел со льда? Дайте-ка вспомнить. Году в 84-м, кажется. Да, точно, в 1984 году, в конце апреля. Накануне еще между ним и Виктором Тихоновым был на базе в Архангельском разговор на тему, доселе не слыханную. Затеял его сам Третьяк, обратившись к тренеру с просьбой, от которой тот поначалу даже опешил. Вратарь попросил его об одном: в виде исключения позволить ему в промежутке от игры до игры жить не на базе, с командой, а дома, в семье.[/i]Это не блажь, доказывал кипер, тем более, не каприз. В семье, рядом с женой и сыном, ему будет легче вновь обретать душевное равновесие после матчей. А на базу он будет являться на каждую тренировку как штык… В комнате повисло молчание. Было видно, что просьба вратаря обескуражила Тихонова. Прищурившись, он посмотрел на Третьяка долгим пронзительным взглядом. Посмотрел еще раз, и, взяв себя в руки, твердо ответил: «Нет, Владик, не бывать по-твоему. Пока командой руковожу я, жить она будет по моим законам». Вероятно, с точки зрения тренера, Виктор Васильевич был прав на все сто. Уступи он сейчас Третьяку, об этом тут же узнают другие. И назавтра к нему гуртом пойдут ходоки, не менее Третьяка знаменитые, с аналогичными просьбами.И полетит в тартарары вся система подготовки команды, кропотливо, кирпичик к кирпичику, созданная им в ЦСКА. Пройдет всего несколько лет, и эту систему будут проклинать на все лады, называя ее то крепостнической, то тиранической, лукаво умалчивая при этом о ее фантастической призовой продуктивности. Каждый год хоккейное золото килограммами отгружалось на радость стране со всех турниров подряд. Еще 15 лет назад ЦСКА, а с ним и сборная были сильнейшими в мире. На равных с нами могли потягаться только канадцы. Ну, разве еще чехи, правда, иногда.Остальные, как правило, исполняли роль безропотных статистов — под ногами только крутились на льду, ни на что особо не претендуя. И раз система работала, Тихонов волен был без оглядки гнуть свое и решительно отодвигать в сторону любое возникавшее вдруг препятствие.Он посмотрел опять на Третьяка и добавил: «На базе будут жить все. Или никто. Кто не согласен — может уходить». Третьяк ушел.Наутро, крякнув, закинул на плечо баул с вратарской амуницией и, прикрыв за собой калитку базы, побрел в сторону автобусной остановки. Вот так — без всякой помпы, цветов и оркестров — великий вратарь завершил свою карьеру, о которой, кстати, до сих пор, причмокивая от удовольствия, с настежь распахнутыми глазами вспоминают те, кто видел Третьяка в деле. Наверное, так неприметно, по-тихому боги могут уходить только у нас. И было ему в ту пору, смешно сказать, каких-то 32 года. Для вратаря, конечно, не возраст. Вон в Канаде, пожалуйста, Джерри Чиверс стоял до 40, но великий Жак Плант и его переплюнул, отойдя от дел ледовых только ближе к середине пятого десятка.— С Плантом, кстати, вышел у меня интересный случай, когда мы впервые играли с канадскими профессионалами в 72-м, — вспоминает Третьяк. — Волновался перед игрой страшно. Ну что мне было — 20 лет, мальчишка, считай, а тут — профессионалы.Страшные, ужасные, сейчас как бросятся на меня, накидают столько — на всю жизнь хватит… И вот, представьте, где-то за час до игры подходит ко мне Жак Алант с макетом хоккейной площадки. Ими еще тренеры часто пользуются во время игры, чертят всякие схемы для игроков. И через переводчика, с фломастером в руке, наглядно мне изобразил предполагаемую схему действий всех канадских лидеров, начиная с Фила Эспозито и Ивана Курнуайе. За полчаса, пока шла эта лекция, я назубок изучил их все сильные стороны. Зачем Жак сделал это? Много раз я задавался потом этим же вопросом — не знаю. В газетах писали, что у русских совсем молодой парень, ему, мол, будет тяжело. Наверное, Жак проникся и решил мне помочь. Думаю так, а там кто его знает. Потом Жак книгу мне подарил, на которой размашисто расписался.Один сердобольный коллега уверял меня накануне, что разговаривать с Третьяком очень трудно. Человек, звездный час которого уже давным-давно в прошлом, до сих пор все никак не слезет с пьедестала, и разговор мол, ведет так, как будто из заоблачных вершин он словно бы снисходит до тебя. Докладываю — вранье это. Чушь на постном масле. Мы с Третьяком встретились в Новогорске за день до отъезда сборной России на чемпионат мира в Санкт-Петербург. Как человек, привыкший за многие годы принимать быстрые, острые и почти всегда бесспорно правильные решения, он не стал нагромождать ненужных условностей, оттягивающих разговор. Оставалось только присесть рядом с ним на скамеечку и включить диктофон. Слово за слово — разговорились и проговорили почти час.О прошлом. О настоящем. Чутьчуть, осторожно потрогали будущее, до которого уже рукой подать. Третьяк, как он сказал, страшно не любит прогнозы, поэтому о шансах нашей сборной распространяться не стал, чтобы не сглазить, наверное, обронил только фразу: «Уверен, в Питере команда побьется». Зато поделился кое-какими рецептами из своей вратарской кухни, о которых в прошлые годы, особенно когда играл, он молчал, как партизан, дабы соперники не узнали, не дай бог. В России же он теперь все больше наездами. В отпуск.Или когда пригласят, как сейчас, например, поработать с вратарями сборной. А так пропадает в основном за океаном, в Чикаго, там у него собственная школа — обучает вратарской премудрости заокеанскую ребятню. Хорошо, значит, учит, если выпускники третьяковской альма матер в НХЛ одни из лучших. Мартин Бродер, Жозе Тюдор — звезды с миллионными контрактами, а Третьяк их называет запросто — «мои дети».— Оба пришли ко мне вот такусенькими, и восемь лет я их воспитывал, школу им ставил. И Бэлфор тоже мой, но с ним было иначе: его я взял уже взрослым — 25 лет… Пора, однако, перекинуть мостик из-за океана в Россию.Ведь мы здесь во многом, кстати, благодаря именно Третьяку привыкли считать, что наша вратарская школа ничем не хуже НХЛовской. И голкиперы из России по мастерству стоят примерно на одной ступеньке с коллегами из-за океана. Интересно, а сам Третьяк с этим не согласен? — Смотря в каких пропорциях оценивать. Если взять условно в одну руку всех классных голкиперов, играющих там, а в другую — играющих здесь и опустить на две чаши весов, НХЛовская явно перетянет. У нас вратари всегда были штучным «товаром». Сначала тренер колесил по стране, выискивал парнишку действительно стоящего. И потом уже годы и годы работал над ним, развивая и совершенствуя его задатки. А там, за океаном, этот процесс поставлен на поток. Около тысячи школ специально для вратарей. А у нас — ни одной. Только у меня в Чикаго их целых восемь. И все — битком.500 человек — и все вратари.Представляете? Пробьются двое-трое в НХЛ — уже блестяще. И еще: в командах НХЛ, в каждой команде НХЛ — хочу подчеркнуть! — есть человек, конкретно работающий с вратарями. Причем не какой-нибудь книжный червь, теоретик, с трудом стоящий на коньках, а люди в основном мастеровитые, как говорится, от сохи, сами поигравшие на профессиональном уровне. В российских командах таких специалистов — раз-два и обчелся. Нет их почти.Вот и приходится ребятам самим до всего доходить. Они бы и рады совета спросить — да не у кого, увы. Впрочем, я тоже до многого сам доходил. Вот, скажем, психологический настрой на игру. В нашем ремесле это — штука наиважнейшая. Как настроишься, так и сыграешь...Заряжать себя в день игры он начинал едва встав с постели.Во-первых, говорить старался как можно меньше. А за два часа до матча вообще отгораживался от мира непроницаемой стеной, «застегивался на все пуговицы» и молчал, как сыч. Даже коньки начинал шнуровать в раздевалке неизменно с одной и той же ноги — с левой. Через левую руку свитер натягивал. И вспоминал обязательно эпизод из жизни, когда он испытал неподдельный восторг.— У каждого в этом смысле свое воспоминание. У кого-то первый поцелуй. А у меня обычно про рыбалку что-нибудь.Страсть как люблю это дело. Раз под Вышним Волочком на озере закинул удочку. Сижу, час проходит — не клюет. Два часа — не клюет. Три часа — не клюет. Ну что ты будешь делать! Вдруг вижу: поплавок быстро пошел в сторону, остановился, лег на воду, выпрямился и начал медленно тонуть. Ага, попалась, думаю, голубушка, ну теперь держись! Я подсек. Удилище согнулось в дугу. Это оказался громадный лещ с бронзовой чешуей и черными плавниками. Царь-рыба. Никогда еще такую не ловил. Удовольствие колоссальное. Я долго вспоминал потом этот случай.Зачем? Ощущения чтобы воскресить. А вообще весь этот предматчевый ритуал, из раза в раз выполнявшийся строго в одной и той же последовательности, помогал мне как бы запрограммировать свой организм… У вратаря, на самом деле, очень много рефлексов, воспитанных на основе главного — хватательного. Когда шайба брошена метров с четырех со всей силы, никакое сознание уже не поможет — спасти может только годами выработанный автоматизм. Я только посмотрел, а рука уже сама пошла. Рука или конек… Однажды чья-то умная голова наверху решила, что у хоккейной сборной отныне будет свой психолог. Не объяснили, правда, зачем он ей вдруг понадобился. Но вскоре в Новогорске появился небольшого роста коренастый мужичок. Отрекомендовался крупным спецом по экстремальным ситуациям. Работал прежде с космонавтами, а теперь решил заняться хоккеистами. «Ну что, занимайтесь, — кивнул Тихонов.— Вон у нас Третьяк — самый мнительный, с него и начинайте».Метод, предложенный психологом, был, как лапоть, прост и основан на самовнушении. Он составил несколько фраз, которые Третьяк, как заклинание, должен был повторять перед каждой тренировкой или игрой по тысяче раз.— Я попробовал. Чувствую — и правда, действует. Со мной стало твориться что-то небывалое. На тренировках я летал. Ловил все подряд. Чудеса да и только. И вот подходит «Приз «Известий». Первый матч играем с чехами. Во время разминки ребята бросали по воротам минут десять. Я стоял, как бог. Ни одного броска не пропустил. Ну, думаю, ай да психолог, ай да молодец. Сейчас я этих чехов один обыграю. Начинается матч. Первый же бросок в мою сторону — бац — гол. Через минуту — еще.Что творилось дальше, вспоминать не хочется. Восемь шайб пропустил, кошмарный вечер. Когда я уходил со льда, наши болельщики впервые в жизни стали меня освистывать. А в раздевалке Тихонов рвал и метал: а ну, где там этот психолог… Хотя, если разобраться, ученый был ни в чем не виноват. Он все делал правильно и только одно не сказал: что делать, если события развернутся не так. Забыл, наверное…