[b]Жизнь оскорбительно коротка. Что-то вроде точечного пунктира на бесконечной ленте времен. Однако это – жизнь человека, который сам по себе целая вселенная. Уходит он – уходит огромная галактика, единственная и неповторимая.[/b]О таких галактиках написал книгу Владимир Любицкий, и назвал он ее – «Душе и времени подвластные черты…» Поначалу мне показалось, что звучит это несколько претенциозно. Однако, вчитываясь, я понял: названа она единственно верно. Ибо вмещает в себя жизнь человеческую на переломе веков.В преамбуле автор пишет: «Человек живет в трех измерениях: во времени, в пространстве – и совести. У художника есть привилегия на четвертое измерение – творчество. И если он действительно художник, то мерой творчества он поверяет и свое время, и мораль этого времени, и пространство вокруг…» Четыре измерения Владимира Любицкого вмещают весь мир богоданной России – со всеми ее несчастьями и счастьями, со всем ее убожеством и величием.Хотя многожанровость книги поначалу и вызывает удивление – новелла, повесть (скорее, даже роман), рассказ, памфлет, стихи, мудрые мысли – лаконичные, тонкие, афористичные… Пронзительно-щемящий рассказ-новелла «Люська», открывающий книгу, преломляет видение послевоенной России через призму мироощущения послевоенного пацана – уже не мальчишки, еще не подростка. Судьба женщины, искореженная сталинским режимом, поднимается до трагического накала – она отказывается от детей, чтобы не смущать их своим жалким существованием. Пересказ сюжета – пустое, надо читать эти чистые, обдирающие до самого сердца строки, чтобы понять, как тогда жилось людям, каково было сохранить человеческую душу в почти нечеловеческих обстоятельствах.Повесть «Последний Каин» завершает книгу. Я бы присвоил ей звание романа – действие происходит в двух вроде бы не пересекающихся исторических плоскостях – в древности и самой что ни на есть современности. Говорю «вроде бы», но на самом деле временные пласты соприкасаются – глубинной, потаенной связью. И тут и там идет поиск смысла жизни, постоянное и неуклонное противостояние человека злу и ненависти, открытие в себе добра и сугубой жалости к ближнему.Писатель Василий Аксенов сетовал недавно, что в конкурсе российского Букера не было сколь-нибудь примечательного произведения. Жаль, что издательство с лихим названием «Сашко», выпустившее томик Владимира Любицкого, не представило «Последнего Каина» на соискание высокой премии.Четверо неприкаянных собираются на даче нового русского, чтобы что-то там строить. Украинец и узбек, приехавшие на заработки в якобы хлебную Россию, только что освободившийся зэк и демобилизовавшийся морячок.Разные характеры, разное отношение к жизни. Объединяют их обездоленность и неприкаянность людей, не по своей воле выброшенных из реки жизни на сухой и безжалостный берег равнодушия и черствости. В вечерних разговорах, в спорах с художником-дачником они пытаются осмыслить – что же произошло с ними и некогда великой страной, как жить-быть дальше, как сохранить в себе надежду, веру, любовь? Печален и словно бы не завершен финал повести, но все же начинает светить читателю какой-то едва уловимый лучик вселенской неистребимой доброты…О пьесах Владимира Любицкого, помещенных в книге, особый разговор. Две из них написаны белым стихом, о котором кто-то сказал, что он – царь поэзии. Не всякий поэт рискнет на безрифмовый слог. Потому что белый стих в версификации – это как высший дан в карате.Памфлет «Sic transit gloria», или «Тусовка на орбите», драма «Переходный период», комедия «Постфактум, или Ревизор XXI», – вещи злободневные, можно сказать обжигающе горячие, поскольку в фокусе авторских наблюдений и размышлений находятся политические события, которые еще не успели уйти в прошлое. Псевдоэлита 90-х годов показана во всей ее духовной нищете.Документальную повесть «Три осени. Ретро» и рассказы из «Кавказских былей» я бы назвал социально-политическим репортажем. События, происходившие на Кавказе во время осетино-ингушского конфликта, выписаны Владимиром Любицким с такой сердечной болью, что понимаешь: автор был там и запротоколировал все происходящее с документальной достоверностью. А он и действительно был там и участвовал в этих горестных событиях.Вместо эпиграфа Владимир Любицкий предпослал своей книге стихи. Две завершающие строфы я процитирую:[i]И, написав мильон ненужных строчек,Я утешаюсь лишь одно мечтой:Что правнук мне простит и скверный почерк,И стиль, обремененный суетой.За то простит, что сможет причаститьсяСтрастям, тревогам, лицам несвятым –Поскольку разглядит на выцветших страницахДуше и времени подвластные черты.[/i]Обнаженная честность этих строк вызывает уважение. Только не стоит автору самоуничижаться – книга его сделана талантливо, крепко сбита, наполнена мудростью пережитого. Ее можно перечитывать и дважды, и трижды, открывая все новые и новые штрихи – красноречивые свидетельства нашего времени.[b]Виктор ШИРОКОВ,член Союза писателей России[/b]