Вредный пример Богословского

[b]На презентации в Доме дружбы Никита Владимирович сказал, что композиторы обычно с трепетом и опаской берутся за сочинение девятой симфонии. И попросил у публики благословения на девятую книжку. Публика благословила.[/b][i]Кстати, «Вечерка» уже публикует по четвергам фрагменты этой новой книжки знаменитого нашего композитора. Впрочем, Богословский мог бы поступить, как Андрей Кнышев, который в предисловии к очередному своему творению написал: «Это моя третья книжка — вторую я решил не писать».Что же это такое — восьмая книжка Н. В. Богословского? Вовсе не собрание хохм (в лучшем смысле этого слова) — это своеобразное путешествие по прожитым годам, воспоминания о людях, с которыми свела судьба, раздумья о жизни.[/i]Многое из того, что вошло в книгу, я слышал от самого Никиты Владимировича (он прекрасный рассказчик), многое он присылал в «Вечернюю Москву», и все было опубликовано (Богословский, к тому же, еще с 30-х годов прилежный читатель и суровый критик «ВМ» — чуть ли не каждое утро звонит и отмечает неудачные публикации или редакторские просчеты, и так — на протяжении десятилетий, и мне, и многим моим предшественникам). Несмотря на это, читается книжка на одном дыхании.Живо представляешь первую встречу юного Никиты с великим Александром Константиновичем Глазуновым, по сути, определившую судьбу Богословского. А как ярко выписан кинорежиссер Леонид Луков, для фильмов которого были написаны «Спят курганы темные», «Шаланды», «Темная ночь»… На творческом вечере Н.В. Богословского, посвященном его 85-летию, когда три с лишним часа звучала лишь небольшая часть написанных им песен, кто-то заметил, что будь только эти три — автор навсегда бы вошел в историю советской песни.А знаете ли вы, как родились «Шаланды». На том, что нужна именно такая песня, настоял Л.Луков, когда снимались теперь уже легендарные «Два бойца». «В помощь мне, — пишет Богословский, — студия дала объявление: «Гражданам, знающим одесские песни, просьба явиться на студию в такой-то день к такому-то часу».И тут началось паломничество.Толпой повалили одесситы, патриоты своего города, от седовласых профессоров до людей, вызывающих удивление, — почему они до сих пор на свободе? И все наперебой, взахлеб напевали всевозможные одесские мотивы.И я потом на основе характерных интонаций и оборотов этих бесхитростных мелодий написал свои «Шаланды», за которые, как я и предполагал, хлебнул впоследствии немало горя».Мне нравится, как сегодня Никита Владимирович пишет о своих злоключениях — с юмором, с каким-то, якобы, непониманием («за что?»). Все он понимал, но сознательно шел на нарушения высосанных из пальца канонов, всевозможных «табу».Музыка вела, интуиция подсказывала: так надо.Это сегодня Богословский — признанный мэтр, классик. Но ведь надо было до всего этого дожить (помните, тоже классическое: «поэт в России должен жить долго…»?). А то ведь — резкая оценка в постановлении ЦК (теперь этим можно гордиться, как орденом). И все высокие звания, самые высокие ордена и лауреатства достаются другим, хотя уже, как говорили, «вся страна» пела песни Богословского. Одно утешение, но какое! — не его одного так «воспитывала» наша коммунистическая партия: у него была очень хорошая, просто завидная компания.Сейчас Никита Владимирович в своей книге безжалостно (для авторов — свой приговор уже вынесло время) цитирует давние публикации: «Песенка Дженни» (музыка Н. Богословского, текст Лебедева-Кумача) из фильма «Остров сокровищ» претендует на мелодичность и доходчивость, но имеет весьма малопочтенную родительницу блатную песню…» (журнал «Искусство и жизнь», 1938 год — Богословскому всего 25 лет). «…Мелодия основной песни фильма («Спят курганы темные». — Н. Б.) — композитор Богословский — явно несамостоятельна и напоминает известную шансонетку Вертинского» («Вечерняя Москва», 1940 год — напомним: это известный прием, которым можно опорочить почти любую музыку, к тому же Вертинский был тогда эмигрантом, «врагом Советской власти»). «Песни Н. Богословского «Любимый город» и «Ты ждешь, Лизавета» отклонить ввиду низкого художественного уровня музыки» (из протокола редакции массовой песни одного издательства. 1942 год). И еще много-много цитат — о безыдейности песен, проникнутости кабацкой меланхолией и чуждости советским людям, бесцветности музыки, пошлости и идеологической вредности. А авторами таких оценок зачастую были коллеги-композиторы, тоже известные, тоже знаменитые.Сейчас даже трудно понять, с какой это стати они тогда писали, скажем, о «вредном примере Богословского».Алексей Толстой, Сергей Лемешев, Евгений Петров, Евгений Долматовский, Михаил Зощенко, Марк Бернес, Сергей Эйзенштейн… — кто только ни был в знакомцах и друзьях Н. Богословского. А наши знания о них дополнят совсем нестандартные строки, необычные эпизоды, о которых рассказано в «Что было…».Вообще Н. Богословский не был бы Н. Богословским, если бы не запомнил и не озвучил такие, к примеру, эпизоды: «М. М. Зощенко на встрече с украинскими писателями поцеловался с тамошним литератором-сатириком В. Ему сказали: — Михаил Михайлович, зачем вы с этим дураком целуетесь? Зощенко грустно ответил: — Вообще жизнь не удалась».Когда ТАКОЕ расписано чуть ли не через страницу, ясно: книга удалась. А книга — это немалая часть жизни, которая тоже…