Я другой такой страны не знаю...

[i]Тридцатые годы в стране были не только серыми жестокими буднями. И на советской улице случался праздник, когда в кинотеатрах крутили «Цирк» и «Веселых ребят».Восхищенным взорам трудящихся представлялась сказочно счастливая жизнь, с экрана улыбалась белокурая красавица со шваброй в руке, а из динамиков разливалась музыка, да такая, что сразу становилось легко на сердце от песни веселой. Музыку к этим наркотическим фильмам писал [b]Исаак Дунаевский.[/i]Неуважающий вас Дунаевский Павел Аедоницкий, композитор:[/b] [i]— Мне удалось поближе познакомиться с Исааком Осиповичем... за преферансом. Он очень любил играть в карты. В Рузе, в Доме творчества у него была своя компания: Долуханян, Бакалов, Бабаджанян... Однажды кто-то из них не пришел и пригласили меня. С тех пор я стал постоянным партнером Дунаевского. Меня поразило, что он даже за карточной игрой пользовался любым моментом, чтобы сесть к роялю, наиграть свою песню или чужую, которая ему нравилась. Например, говорит: «Вот, я слышал замечательный фокс». И тут же играет. Любил джаз. У него я впервые услышал знаменитую перуанскую певицу Эмму Сумак. Ему прислали из Америки пластинку. Когда он ее поставил, композитор Сигизмунд Кац как стоял, так и сел. В самом прямом смысле. Нам ведь это все было недоступно... [/i]О том, что Дунаевскому единственному разрешено иметь запрещенные пластинки, что они с кинорежиссером Александровым просматривают, изучают голливудские мюзиклы, в кругу советской богемы знали или догадывались все. Но с особым смаком рассказывали о некоем приемничке, принимавшем иностранные радиостанции. Песни, на них звучавшие, якобы и служили «источником неисчерпаемого вдохновения» Дунаевского. Никита Богословский в своей книге даже окрестил героя-композитора: «Сдунаевский».[b]П. Аедоницкий:[/b] [i]— Шептались, что и марш из «Веселых ребят» уж больно похож на песню из одного американского мюзикла. Вообще его часто упрекали в плагиате, но он на такие разговоры не обращал внимания. Хотя другим плагиата не прощал. В то время большой популярностью пользовался эстрадный дуэт Лядовой и Пантелеева. Они взяли песню Дунаевского «Дорогая». Лядова, сама композитор, все в песне переделала посвоему и, не показав автору, спела. В ответ ей Дунаевский написал письмо в «Советскую культуру»: как можно так исказить авторский замысел?! И подписался: «Неуважающий Вас И. О. Дунаевский».Возможные подвохи относительно собственной самостоятельности в творчестве Дунаевский чувствовал прекрасно. Однажды в Доме композиторов он вел пленум, посвященный песне.Вдруг посреди пленума встает Никита Богословский:«Мое выступление будет самым коротким из всех. Я вам сейчас покажу ноты и попрошу сыграть». Показывает ноты: Харьков, издательство Циммермана, 1924 год. Автор (не помню фамилии), вальс «Королева ночи». И просит Дунаевского вещь исполнить. Но тот, зная, что Никита Владимирович так просто слова не просит, отказывается. Мол, извините, плохо вижу, очки забыл. Тогда садится за инструмент Жарковский, играет... Звучит «В лесу прифронтовом» (то есть песня, известная как творение Блантера). Доиграл — в зале тишина. Богословский: «На этом мое выступление окончено». Ошарашенный Дунаевский помолчал, а потом объявил: «Перерыв». Потом это все, конечно, разбирали, дошло до ЦК. Но там решили: если советский народ принял песню, значит так тому и быть.[/i][b]Я люблю жить с мамой П. Аедоницкий:[/b] [i]— Дунаевский производил впечатление необыкновенно общительного, открытого человека. Но тоже со всякой ерундой к нему не сунешься. Исаак Осипович, пойдемте выпьем — это исключено. Он ведь принадлежал к композиторской элите. В то время он был невероятно богат, поэтому у него часто одалживали. Я был свидетелем того, как кто-то из композиторов попросил его: Исаак Осипович, одолжите на пару дней рублей сто». Он ответил: «Нет, я меньше тысячи не даю». — «Почему?» — «Если дашь меньше, не вернут».Я знаю, что обслуживающий персонал в Рузе его просто обожал. Он когда приезжал, всех угощал. Приезжал в Рузу очень часто с мамой, восьмидесятилетней старушкой, и объяснял: «Я люблю жить с мамой, она очень плохо слышит, поэтому никогда не дает советов и не мешает. И мы всегда с мамой любим за обедом выпить 50 грамм».[/i][b]Карен Хачатурян, композитор:[/b] —[i] Я наблюдал такую картину: они с мамой садились за стол, он наливал ей рюмку водки. И она макала туда хлеб и с наслаждением потом чавкала. Дунаевский любил за обедом рюмку водки. Всегда на его столе стоял графин с водкой. И некоторые композиторы этим пользовались. Когда буфет был закрыт, брали графин и украдкой отпивали.[/i]Никто из композиторов, отдыхавших вместе с Дунаевским в Рузе, не мог припомнить, чтобы он прогуливался с коллегами по аллеям. Он на весь день запирался в доме и работал. Только вечером выходил на волейбольную площадку.[b]Оскар Фельцман,композитор:[/b] [i]— Дунаевский вообще жутко любил спорт. Ходил на стадионы, смотрел по телевизору всякие матчи. В Рузе ходил на теннисные корты и волейбольную площадку. Сам, правда, никогда не играл, но всегда играл роль судьи, стоял со свистком, и был очень увлечен.[/i][b]П. Аедоницкий: [/b]— [i]Дунаевский производил впечатление необыкновенно увлеченного человека музыкой, жизнью, женщинами... Я сам не раз ловил эти алчные взгляды.Я даже думаю, ему нравилась моя первая жена Арканова. Он, кстати, очень симпатизировал этой семье (отец моей жены Борис Самойлович Арканов был известным театральным деятелем). Так случилось, что мы с женой развелись. Я рассказал об этом Исааку Осиповичу. Он отреагировал неожиданно: «Что вы! Жена-еврейка — это же настоящий кошмар. Это такая ревность! У меня была жена-еврейка, она говорит: «Исаак, куда ты идешь?» — «Иду на репетицию, ты же знаешь». — «Нет, ты идешь не на репетицию, я это чувствую». — «Ну хорошо, пойдем со мной». — «Нет, я не буду тебя проверять, но ты идешь не туда». И так каждый день! [/i][b]Иссяк Осипович О. Фельцман:[/b] [i]— Некоторые думают, что у Дунаевского была безоблачная жизнь, что он был богат, встречался с интересными людьми и жил красиво. Но на самом деле в жизни у него хватало неприятностей. Не все были рады его славе. Мне не забыть такой эпизод: На одной встрече в саратовской консерватории Исаак Осипович много рассказывал о своем творчестве и о своей жизни и вскользь обронил, что у него в ресторане ВТО на улице Горького есть свой столик и вечером он всегда может прийти туда с друзьями, приятно провести время. Разговор этот кто-то записал на магнитофон. В результате столько пересудов было, что вот он такой буржуазный господин, ни у кого нет такого столика, а он, видите ли, завел себе...[/i]Так уж у нас принято: сначала создают себе кумира, а потом его развенчивают. Сколько слухов во время войны вызвало «молчание» Дунаевского! По этому поводу даже острили: Иссяк Осипович Дунаевский.Тем более в это время на первый план выдвинулся молодой и талантливый Соловьев-Седой.В начале пятидесятых годов в жизни самого мажорного советского композитора было время бесконечного минора. Началось все с одного крайне неприятного инцидента, произошедшего с его сыном Евгением. После бурной вечеринки приятели Евгения решили покататься на его машине.Выкрали у него ключи, вывели машину из гаража. Покатались, разбили автомобиль. В результате погибла девушка. Как выяснилось, Евгений был к этому не причастен. Но ведь для сплетников в этой истории было столько соблазнительных деталей: Дунаевский, пьяные дружки, дачи, машины, девушки... Эти события послужили толчком для целой кампании, развернувшейся вокруг Дунаевского.[b]Тихон Хренников, композитор:[/b] [i]— Я сделал заявление в ЦК с тем, чтобы немедленно прекратили эту травлю. И все обошлось. Но для Исаака Осиповича это был страшный удар. Я заметил даже перемену в его характере: раньше он был жизнерадостный, открытый, а тут замкнулся в себе. Но по-настоящему о его переживаниях я узнал только спустя пятьдесят лет.Мне дали прочитать письмо Дунаевского к его сестре: «Зиночка, я давно перестал молиться.Но если ты не потеряла еще этой способности, помолись нашему еврейскому Богу за русского Тихона. Он спас мне жизнь и честь». Но тогда он мне ничего не говорил, никаких слов благодарности.[/i][b]О. Фельцман: [/b]—[i] Дунаевский очень хорошо понимал политику и музыкальную, и вообще. Когда-то у Соловьева-Седого был перерыв в творчестве, и я ему задал вопрос: «Вася, чего-то год-другой проходит, а ты все не пишешь, в чем дело?» И он сказал, что написать-то не проблема, но он не понимает, чего от него сейчас ждет народ. Когда поймет, тогда напишет быстро и, наверное, неплохо. И появились «Подмосковные вечера». Так вот, Дунаевский всегда знал, чего ждет от него народ, что он должен сделать в это время, в этой ситуации. При этом он не просто изображал жизнь, он сам строил ее, но так, чтобы она была гораздо лучше, чем в действительности.[/i][b]П. Аедоницкий:[/b] [i]— Однажды я спросил Исаака Осиповича, знает ли он заранее, какая песня будет особенно популярна? Он ответил: «Смотря что понимать под словом популярность. Если твою песню каждый день передают по радио, это очень хорошо, ее все будут знать. Но это все-таки еще не популярность. А вот когда ее запели пьяные на улице, вот это уже настоящая популярность».[/i]