«Дело» адвоката Мове

[b]У всех тиранов прошлого и настоящего есть, как известно, одна общая черта — они ненавидят адвокатов до самозабвения. Но, оказывается, не только они. Об отношении наших правоохранителей к адвокатам можно судить на примере одного из самых громких дел последних лет — делу об убийстве Дмитрия Холодова. [/b][i]Дмитрий Холодов был убит 17 октября 1994 года в своем кабинете в редакции газеты «Московский комсомолец». Взрывное устройство мощностью примерно в 200 граммов тротилового эквивалента было заложено в дипломате, который Холодов принес в редакцию предположительно с Казанского вокзала.В тот же день пресс-секретарь президента Ельцина Вячеслав Костиков заявил, что «Б.Н. Ельцин немедленно дал указание министру внутренних дел В.Ф. Ерину взять расследование под строгий контроль и доложить ему о результатах».Прошло более трех лет. Казалось, что это дело навсегда останется в ряду нераскрытых громких убийств, который с каждом годом становится все длиннее. Но вот 4 февраля 1998 года по данному делу арестовали бывшего начальника разведки ВДВ полковника Павла Поповских, которому было предъявлено обвинение в организации убийства Холодова. Вслед за ним были арестованы еще пять бывших десантников: Константин Барковский, Владимир Морозов, Константин Мирзоянц, Александр Сорока и Александр Капунцов.В настоящее время расследование этого дела завершено.Не могу как адвокат не обратить внимание на одну деталь.[/i]Не знаю уж, сколько раз необходимо повторять, что виновным человека может признать только суд. Истина эта никак не пробьет себе дорогу в сознание иных журналистов. Пресса уже называет обвиняемых преступниками, убийцами. А между тем в деле остается немало «белых пятен».Еженедельник «Версия» в № 7 от 23 февраля — 1 марта 1999 года опубликовал оказавшиеся в его распоряжении сенсационные документы — два письма обвиняемого по этому делу Константина Барковского, написанные предположительно 5 и 6 июля 1999 года. Эти письма каким-то образом оказались у жены обвиняемого. В них Барковский писал: «В силу сложившихся обстоятельств в настоящий момент вынужден сделать следующее заявление. Все показания, которые я дам о моем якобы участии в подготовке и осуществлении убийства корреспондента газеты «Московский комсомолец» Дмитрия Холодова, являются самооговором, на который я вынужден пойти, чтобы прекратить постоянное моральное и психологическое давление на меня со стороны оперативных сотрудников и не дать им осуществить свои угрозы в адрес моей семьи. В частности, следователь Генеральной прокуратуры Емельянов В. С. высказывал подобные угрозы в присутствии моего защитника, о чем я сделал заявление на имя генерального прокурора. Я также хочу заявить, что мне ничего не известно о каких-либо участниках убийства Дмитрия Холодова и все мои показания по этому делу в отношении других лиц являются клеветой. Я был вынужден их дать, находясь под вышеуказанным давлением.Все вышеуказанные заявления я сделаю и на суде. Прошу приобщить данное мое заявление к материалам дела».Обозреватель «Версии» Олег Лурье пишет: «Я созвонился с адвокатом Барковского Ларисой Абрамовной Мове, и мы договорились о встрече в редакции через пару дней. Лариса Абрамовна пообещала показать мне некоторые документы по Холодову, связанные с Барковским, и рассказать о методах давления на его подзащитного с целью получить признания в убийстве журналиста.На следующий день после телевизионной беседы со мной Ларису Мове пригласили к следователю и в ультимативной форме потребовали дать подписку о неразглашении информации о «деле Холодова». Также ей дали понять, что только после оформления подписки о неразглашении Лариса Абрамовна сможет получить постоянный доступ к своему подзащитному Константину Барковскому».Один из следователей Генеральной прокуратуры, пожелавший остаться неизвестным, в беседе с корреспондентом «Версии» заявил следующее: «Адвокат передала вам (то есть сотрудникам еженедельника) материалы следствия — показания обвиняемого в убийстве в том, что он следил за Холодовым и собственноручно положил кейс со взрывным устройством в камеру хранения. Из камеры хранения сейф забрал Холодов. Страшные последствия этого известны. Передав вам материалы, адвокат Мове нарушила процессуальные нормы. Она пытается любыми путями затормозить ход следствия и повернуть общественное мнение в пользу обвиняемых.Однако Мове ознакомила прессу только с той частью информации, которая выгодна ей. О том, что эта информация закрыта, адвокат отлично знала.И еще, по имеющимся у меня сведениям, обвиняемый Константин Барковский, признаваясь в организации убийства Холодова, очень боялся того, что эта информация станет достоянием гласности до суда. Кого боялся Барковский, я вам пока сказать не могу. Таким образом, адвокат подставляет своего подзащитного».Странное утверждение! Адвокат, по всей видимости, рассказала корреспонденту «Версии» о том, каким методам давления подвергается ее подзащитный с целью получения от него признательных показаний.Между тем анонимный следователь обвиняет адвоката совершенно в противоположном, а именно в том, что она будто бы разгласила признательные показания своего подзащитного. Почему следователь считает, что путем разглашения таких сведений можно «повернуть общественное мнение в пользу обвиняемого», — неразрешимая загадка. Скорее, здесь налицо стремление любой ценой обвинить адвоката в чем угодно, даже не заботясь о степени правдоподобия этих обвинений.А вот что говорит по этому поводу сама адвокат Лариса Мове: «Все так называемые признания моего подзащитного Константина Барковского начинаются одинаково: «В результате долгой, кропотливой и очень нужной работы, проведенной со мной оперативными сотрудниками, я пришел к выводу о том, что мое дальнейшее молчание по делу об убийстве журналиста «МК» Холодова окажет негативное влияние на жизнь мою и моей семьи... Поэтому я готов дать следствию показания в полном объеме».Естественно, увидев такое, я пришла к Барковскому: «Откуда это взялось?». Отвечает: «Сделал сам, чтобы дать понять, что работал под контролем. Они очень не хотели, чтобы эти фразы появились в протоколах, но я настоял. Ведь от меня изначально требовали дать показания на Поповских и Морозова».Весь июль прошлого года Константин держался своего признания. А к середине августа отказался от показаний, убедившись, что жене тайно передали письмо с сообщением о вынужденном самооговоре. Сейчас настаивает, что на самом деле ничего не знает об организации взрыва в редакции «МК». В железном отказе все — Поповских, Морозов, Сорока, Капунцов, Барковский и арестованный последним Мирзоянц.Самое удивительное! Однажды следователи Бакин, Зарудный, Емельянов, Дельнов сказали мне: «Ну, как вы считаете, это они совершили?». Я была ошеломлена. У них — четыре претендента на закладку чемодана со взрывчаткой. Не знают, кого выбрать».Я намеренно обхожу вопрос о том, что я думаю по поводу виновности Поповских, Барковского и других обвиняемых по этому делу. Для этого необходимо всестороннее знакомство с материалами следствия. Но, согласитесь, многое здесь настораживает. Во-первых, все «доказательства» по данному делу построены исключительно на «признаниях» самих обвиняемых. Насколько эти признания добровольны? Тот же Поповских в ответах на вопросы корреспонденту «Комсомольской правды» заявляет: «Я не виновен. Моя подставка в качестве виновного не решение проблемы. Ведь пока убийцы остаются безнаказанными, будут и следующие жертвы».Казалось бы, установлению истины могло способствовать проведение очных ставок между обвиняемыми. Но вот анонимный следователь, чье интервью публикует еженедельник «Версия», заявляет: «Мы не можем допустить их встреч, так как бывшие десантники способны на этих встречах что-либо сообщить друг другу — перемигиванием или какими-то иными тайными знаками. Их учили этому. Пусть уж лучше встретятся в суде».Ну прямо не десантники, а члены тайного ордена иезуитов, как он описан в романе Александра Дюма «Десять лет спустя»! А вот другой следователь Евгений Бакин утверждает в интервью «Общей газете» прямо противоположное: «По меньшей мере странным выглядит утверждение, что очные ставки не проводятся. Они проводятся, нам это необходимо».Получается, у следствия правая рука не ведает, что делает левая? Трудно не согласиться и с нынешним начальником разведки ВДВ полковником Владимиром Кравчуком: «Наша задача — вести разведку в условиях боевых действий. Организация же теракта требует совершенно иной подготовки, иного опыта, другой ментальности в конце концов. Да, каждый из нас умеет убить врага, но не мальчишку. Мы солдаты, а не мокрушники».Корреспондент «Итогов» по этому поводу справедливо, на мой взгляд, замечает: «Всякое может быть, но, ей-богу, трудно представить, что 48-летний полковник расчетливо готовит убийство наивного юноши».Странно еще и то, что в газетных материалах Холодова имя Поповских ни разу не упоминалось и никаких видимых оснований у полковника для ненависти к молодому журналисту, по-видимому, не было. По его словам, он познакомился с Холодовым на празднике газеты «Московский комсомолец» и после этого встречался с журналистом лишь однажды — размещал объявление о наборе в ВДВ по контракту.Можно, конечно, предположить, что Поповских выполнял чей-то заказ. Тогда чей? В прессе проскальзывали намеки на бывшего министра обороны Павла Грачева, который действительно неоднократно высказывал раздражение по поводу публикаций Холодова. Но даже будучи не слишком высокого мнения об интеллектуальных способностях «лучшего министра обороны всех времен и народов», трудно себе предположить, что он не понимал: случись что — и подозрения падут на него. Да и какую цель мог преследовать министр, заказывая убийство? Разве он не догадывался, что это только подстегнет лавину публикаций, направленных против руководства Минобороны? Ни в каких близких отношениях Грачев и Поповских в силу разницы в чинах, естественно, не состояли, и было бы более чем странным предполагать, что министр обороны мог обратиться с подобной просьбой к малознакомому полковнику. Кстати, в ходе следствия более 40 человек признали себя виновными в убийстве Холодова, и все их показания оказались ложными — это о чем-то говорит? Я прекрасно отдаю себе отчет, что рассуждения подобного рода ни в коем случае не подменяют собой кропотливой следственной работы. Самые безупречные логические построения подчас превращаются в прах, когда приходят в соприкосновение с фактами. Вот только есть ли эти факты? Разумеется, и письма, переданные на свободу Барковским, не являются решающим свидетельством его невиновности. Окончательную точку в этом деле должен поставить суд. Но в любом случае у руководства Генеральной прокуратуры РФ, призванной следить за соблюдением законности в этом деле, должно возникнуть немало вопросов. Они и возникли. Вот только к кому? К адвокату Ларисе Мове! 24 марта 1999 года постановлением руководителя следственной группы Лариса Мове была отстранена от участия в деле, а 2 апреля 1999 года заместитель генерального прокурора РФ М. Б. Катышев возбудил в отношении нее уголовное дало за разглашение данных предварительного следствия.Адвокат Мове справедливо указывает на следующее обстоятельство: «Статья 310 УК, как известно, предусматривает уголовную ответственность за разглашение данных предварительного следствия лицом, предупрежденным в установленном законом порядке о недопустимости их разглашения. Иными словами, в статье 310 УК речь идет исключительно об уголовной ответственности лиц, от которых следователем отобрана в соответствии со статьей 139 УПК подписка с предупреждением об уголовной ответственности по ст. 310 УК.Такой подписки следователем у меня не отбиралось, ее я следователю не давала, и в материалах следствия ее нет, что само по себе (по чисто формальным основаниям) исключает ответственность за рассматриваемое преступление и вскрывает истинные мотивы фабрикации обвинения против неугодного адвоката».Адвокат обращает внимание и на следующий факт. Следствие по делу об убийстве Дмитрия Холодова ведется уже 4,5 года. За это время в средствах массовой информации появилось огромное количество материалов, связанных с версиями следствия, личностями самих подозреваемых, их показаниями: огромное количество интервью дали и сами следователи.Адвокат Мове так до сих пор и не получила официального уведомления об отстранении от дела Барковского. А начальник отдела по надзору за расследованием особо важных дел Генеральной прокуратуры РФ г-н Новосадов направил ей письмо, в котором утверждает, что, хотя она и не давала подписки о неразглашении материалов следствия, к уголовной ответственности привлечена обоснованно. Странное толкование закона! Мне уже не раз приходилось писать, что, когда у следствия не сходятся концы с концами, когда в деле нет доказательств, собранных в соответствии с нормами Уголовно-процессуального кодекса, «крайним» неизбежно оказывается адвокат.Так, по-видимому, случилось и на сей раз. И непонятно, что важнее для работников Генпрокуратуры: установить истину по делу или хоть как-нибудь отстоять честь мундира, к великому прискорбию, изрядно запятнанного громкими скандалами.К сожалению, есть все основания склоняться ко второму предположению.При таком подходе фигура адвоката в принципе остается невостребованной. Похоже, для иных наших правоохранителей идеал адвокатуры — безгласные статисты, подобные тем, что фигурировали на приснопамятных «показательных» судилищах и кончая «процессом правотроцкистского блока». Нетрудно догадаться, каков идеал государства у этих «слуг закона». История, конечно, ничему и никого не учит. Но все же позволю напомнить очевидную истину: творцы системы беззакония, как правило, оказывались ее жертвами.[b]Анатолий КУЧЕРЕНА, директор адвокатского бюро «Аргумент» Московской городской коллегии адвокатов, кандидат юридических наук[/b]