Сергей Ястржембский: Себя упрекнуть мне не в чем

[i][b]Сергей Ястржембский [/b]остался в памяти народной как блестящий пресс-секретарь президента Ельцина, крупнейший эксперт в области галстукологии, мастер отточенных формулировок и виртуоз ухода от прямых вопросов. Простившись с Кремлем в сентябре прошлого года, он переехал вместе с частью своей команды на Тверскую, 13, где уже около полугода работает вице-премьером правительства Москвы.О том, какие именно задачи поставил перед ним мэр и какое впечатление осталось у него от перехода из одной власти в другую, с Сергеем Владимировичем удалось побеседовать непосредственно перед визитом Юрия Лужкова в Италию. На этот раз Ястржембский не уклонялся от прямых вопросов. Точнее, почти не уклонялся.[/i][b]О шефе — Первая реакция вице-премьера правительства Москвы на интересное заявление Жириновского насчет упразднения должности мэра Москвы? [/b]— Кто же еще может сделать такое заявление, не только экстравагантное, но и явно рассчитанное на благожелательный отклик со стороны некоторых обитателей Кремля? Я думаю, что это предложение так и останется на бумаге, потому что оно совершенно нереализуемо. Это приблизительно то же самое, что и упразднить Москву в целом.[b]— Почему у Лужкова столько недоброжелателей? [/b]— А у каждого сильного человека много недоброжелателей, и чем он становится сильнее, тем быстрее растет их число. Есть достаточное количество людей, которые целенаправленно трудятся над тем, чтобы создать максимум проблем для Лужкова. Явно прослеживается кампания по созданию негативного имиджа или по умалчиванию деятельности мэра, как, например, это делается на ОРТ. Можно много говорить на эту тему, но думаю, что время еще не пришло.[b]— Время придет ближе к осени или уже к весне будущего года? [/b]— Оно не за горами.[b]— Почему, несмотря на то, что Лужков еще не принял решения об участии в президентских выборах, настолько упорны эти люди? Это профилактика или запугивание? [/b]— Он действительно не принял решения, и потому рассуждать на эту тему бессмысленно — я этого никогда не делаю, вы знаете меня давно. Я работаю с фактами, а не гипотезами. Что касается ваших предположений, то страна вползает в период активной избирательной борьбы, а в ней используются, к сожалению, все методы, в том числе нечистоплотные.[b]— На ярославском съезде «Отечества» Лужковым была произнесена очень интересная фраза, смысл которой — мы не несем ответственности за то, что произошло в стране за эти годы. Лично вы несете ответственность за то, что происходило в стране? [/b]— Естественно, я несу ответственность за то, что делаю на том или ином государственном посту. Но есть рамки этой ответственности. То, что «Отечество» не несет ответственности за то, что происходит в стране, — тоже факт, потому что возникло оно только в декабре прошлого года.[b]— Но оно возникло из людей, а люди были и до декабря.[/b]— Правильно, но люди-то были разные — одни у власти, другие в профсоюзах, третьи в культуре. А вот НДР, скажем, несет ответственность. Это только «Яблоку» трудно что-то предъявить — они все время хотят понести часть ответственности, но им никак не дают.[b]О работе — Кремль напоминает осажденную крепость: куда ни плюнь — оппозиция, рейтинг — 2%. У Лужкова в Москве все наоборот — рейтинг выше некуда, все голосуют, оппозицию еще поискать. В каком из микроклиматов вам комфортнее? [/b]— Плюсы и минусы есть в каждой из ситуаций. Кремлевский опыт совершенно уникален, потому что два года мы отсиживались в стратегической обороне, не имея возможностей для активного исполнения своей роли, потому что были ограничены возможностями президента. В этой обстановке мы сделали максимум для того, чтобы президентская власть выглядела солидной, понятной как для нашего общества, так и наших международных партнеров. В этом был потрясающий вызов и очень большой интерес для профессиональной работы. Сейчас — другая ситуация. Здесь есть свои очевидные плюсы и свои сложности: лидер, работающий в невероятном темпе, требует других подходов от имиджевой команды.Понемногу мы это осваиваем.[b]— В городе у Лужкова такой рейтинг, что его можно только терять — наращивать некуда.Значит, вас пригласили для выращивания федерального рейтинга? [/b]— Для политика такого масштаба не существует общефедерального или внутригородского рейтинга. Существуют результаты голосования 1996 года, которое Лужков выиграл с блеском, попав, наверное, в Книгу рекордов Гиннесса. Меня пригласили для работы на международном направлении с учетом моих связей, квалификации и возможностей. Все последние международные визиты — Германия, Швеция, Франция, Армения, Азербайджан, с 24 мая Италия — готовились уже при мне. Второе — это заниматься PR мэра, а значит, и PR Москвы, в том числе и за рубежом. Так что это не федеральный, а международный уровень. У Лужкова есть свой имидж, который он создал сам себе эффективной деятельностью на посту мэра. Моя задача — чтобы мировая общественность лучше узнала Лужкова с этой стороны.[b]— К примеру, у Зюганова есть привычка: в России он красный, а на Западе розовый. Есть ли цветовые различия у Лужкова здесь и там? [/b]— Насчет Зюганова — это, кстати, неуклюжая привычка, потому что люди достаточно быстро разбираются, кто ты есть на самом деле, и перестают верить в наносной имидж. То же можно сказать и о Лебеде, который на Западе активно пытается понравиться и выступает там несколько иначе, чем на площади в Красноярске с нецензурной бранью, как некоторое время назад. Лужков же остается Лужковым и в Москве, и в регионах, и за рубежом. Я могу об этом говорить со знанием дела, поскольку его позиция озвучивается совершенно одинаково. Меняются пропорции информации, но суть остается.[b]— Европа не боится заявлений Лужкова по Севастополю?..[/b]— Испуга в глазах собеседников не замечал. Видел интерес к аргументации мэра. Скажем так — принимают к сведению.[b]— Не чувствуете ли вы, что имидж Москвы и имидж России могут разойтись настолько, что они будут восприниматься, как две разные страны? [/b]— Вот этого очень хотелось бы избежать. Я думаю, что критическую точку мы еще не прошли и необходимо сделать все, чтобы хотя бы часть регионов России стала приближаться к тому уровню, на котором находится Москва.[b]— Насколько я слышал, в сферу ваших прямых обязанностей входит и курирование ТВ Центра...[/b]— О да.[b]— Это детище вам доставляет много хлопот? [/b]— Это тот праздник, который я еще не ощутил своим. Мне пока трудно представить все последствия этой задачи, поставленной Лужковым, но думаю, что значительное время уйдет на то, чтобы войти в курс дела и предложить приемлемую для ТВ Центра общественно-политическую линию и определиться, какой канал мы хотим получить. Я никогда не занимался телевидением, поэтому предложение было для меня неожиданным, трудным и многообязывающим. Понимаю, чего от меня ждут, но мне нужно время, чтобы прийти к каким-то решениям для самого себя. Пока я не готов подробно говорить на эту тему.[b]— Вероятно, ТВ Центр должен проявить себя уже этой осенью...[/b]— Совершенно очевидно, что роль любых телеканалов возрастает с приближением выборов, и ТВ Центр здесь не исключение. Но думаю, что свою роль надо играть по-умному и не используя лобовые технологии.[b]О «федералах» — В свое время мы проводили социологический опрос на тему, кого можно считать патриотом в хорошем смысле слова, а кого в плохом. Со вторым все было ясно — Макашов, Баркашов и так далее. С патриотами в хорошем смысле слова вышла полная каша — назывались самые разные фамилии без всякой системы, от Чубайса до Жириновского. Так, может быть, и нет его, патриотизма в хорошем смысле слова? [/b]— Патриотизм есть, а ваш опрос свидетельствует о той сумятице, которая существует в головах людей. С распадом СССР, с исчезновением единой государственной идеологии новое государство ничего не выработало взамен. Поэтому поначалу, на заре демократических преобразований, все, что было связано с патриотизмом, ассоциировалось с негативными ценностями, в том числе с легкой руки радикально-демократической печати. На этой волне были нанесены очень тяжкие удары по престижу армии, к примеру. Я не говорю, что забота о престиже армии должна закрывать те проблемы, которые в ней есть. Само понимание роли государства стало у нас ущербным: при социализме государства было слишком много, потом произошел крен в обратном направлении. Для того чтобы понятие патриотизма вновь выкристаллизовалось, нужна четкая, понимающая свою миссию власть, которая начнет возрождать уважение к государству.[b]— У меня сложилось ощущение, что черная кошка между вами и Кремлем пробежала именно тогда, когда вы размежевались по вопросу о государстве.[/b]— Нет, мы размежевались по поводу кандидата на пост премьер-министра.[b]— А идеологических разногласий не было? [/b]— Там о таких высоких материях речь не заходила.[b]— То есть все было просто и прозаично — «зачем ходил к Зюганову без спроса»? [/b]— Эта тема тоже фигурировала, но я и сейчас считаю, что любые дополнительные каналы информации только на пользу в условиях кризиса. Возобладал в очередной раз сектантский взгляд, который всегда был присущ коммунистам, но, к сожалению, присущ и определенной части демократов.[b]— Сейчас вы сопереживаете Кремлю? [/b]— Я думаю, что правильнее сказать по-другому: я с интересом наблюдаю за тем, как действует администрация.[b]— ...и ловите себя на мысли, как поступили бы вы? [/b]— Конечно.[b]— Сильно по-другому? [/b]— По некоторым пунктам провалов можно было бы точно избежать.[b]— По свежеутвержденному премьеру: какое качество вы считаете у Степашина сильнейшим, что его выдвинуло на эту роль? [/b]— Не обязательно какие-то качества выводят на роль, по-разному бывает. Я хорошо, с симпатией отношусь к Сергею Вадимовичу. Мы общаемся и сейчас, после моего ухода из Кремля. Кстати говоря, в тот период было любопытно проследить, как меняется отношение высших чиновников к человеку, который выпадает из их числа. Много людей проявили себя по-человечески, и Степашин был среди них. Я его высоко ценю как профессионала и как человека демократических убеждений.[b]— Не кажется ли вам странным, что для человека, который вышел на такую должность, у него подозрительно мало врагов? [/b]— Думаю, врагов у него достаточно — не может быть у человека, который занимал пост министра внутренних дел, мало врагов хотя бы в одной известной среде.[b]— То, что он набрал две трети голосов Госдумы, свидетельствует о том, что он умеет нравиться. Считаете ли вы, что у Степашина сформирован имидж, настроенный на результат, и что еще нужно очень сильно разбираться, чтобы увидеть, что стоит за этим имиджем? [/b]— Думаю, что его имидж как премьер-министра только начинает формироваться, хотя есть очень хорошие заявки. То, как он себя вел перед голосованием, даже мелочи — например, принимая представителей регионов или депутатов у себя в кабинете, он снимал пиджак, — это говорит о том, что он формирует свой имидж. И правильно делает.[b]О своих — Есть слух, по которому вы — участник хитрой комбинации по передаче власти от Ельцина к Лужкову. Кремль разместил в окружении Лужкова своих интеллектуалов, внешне вроде бы выгоняя их, с тем, чтобы они контролировали и готовили мэра к занятию президентского кресла, причем у Лужкова остается полная возможность критиковать Кремль как угодно, но — следовать курсом реформ.[/b]— Любопытный слух, из тех, что называются «разводка». Вы переоцениваете сценарные проработки Кремля.[b]— Там такое в голову никому прийти не может? [/b]— Это слишком высоко. Там руководствуются более сиюминутными задачами.[b]— Есть ли сейчас в Кремле люди, с которыми вы бы хотели продолжать работать? [/b]— Да, есть. Часть моей команды осталась в Кремле, и я с этими людьми всегда готов работать.[b]— Насколько сложным было это деление команды на оставшихся и перешедших к вам сюда? [/b]— Во время проводов в пресс-центре МИДа я еще не знал, где буду работать, и потому не мог никого пригласить с собой. Многие тогда сказали, что хотели бы продолжать работать со мной, за что я был им уже тогда благодарен. Их никто не понуждал уходить из Кремля. И потом, мы отстраивали пресс-службу не для того, чтоб ее собственными руками развалить, поэтому я исходил из того, что часть команды должна остаться там и делать дело в интересах того самого государства, о котором мы говорим.[b]— Желания хлопать дверью не было? [/b]— Нет, такие искусы надо уметь в себе подавлять. Мне нравилось создавать современную пресс-службу. Я думаю, она существенно отличается от того, что было в 1996 году. Я общаюсь со многими, кто остался в Кремле, и не констатирую каких-либо изменений в их отношении ко мне. Как раз наоборот, и это подтверждает, что я правильно сделал, что в свое время их пригласил. А те, кто здесь, со мной, — они уже прижились и работают на полную катушку.[b]— Вы готовы сказать, что работаете на лидера во всех его проявлениях и заранее согласны со всеми его действиями? [/b]— Нет. Я не могу сказать, что все, что мы предлагаем, реализуется. Это точно так же, как и в Кремле, как и с любым политиком. Команда предлагает — последнее слово за лидером.[b]— А когда лидер предлагает, есть ли последнее слово за командой? [/b]— Всегда можно потом обсудить и сказать, что здесь мы предлагали так-то поступить, а получилось иначе.[b]— Предположим, вы уходите или вас уходят отсюда. Что дальше? [/b]— В моих планах уход не значится. Когда я уходил из Кремля, основная часть предложений была связана с работой в области связей с общественностью, с PR. Значит, я в глазах многих сформировался как человек, который в этой области что-то умеет делать. Поэтому если такую гипотезу, которая не является рабочей, принять, то, наверное, буду работать в этой сфере.[b]О себе — У вас есть цель, миссия? [/b]— Личной глобальной цели нет, есть такая сумасшедшая мечта — увидеть, что в нашей стране основная часть дел начинает делаться по-человечески и что мы начинаем избавляться от кошмаров нашего прошлого, начинаем походить на выздоравливающих людей, которые хотят жить нормальной жизнью, какой живут наши соседи по Европе. Я хотел бы увидеть Россию, которую не считают «больным человеком Европы». Может быть, эта мечта слишком романтическая, что не должно быть свойственно моему возрасту, но она есть.[b]— А есть ли какой-нибудь фундаментальный страх или враг, с которым вы будете бороться не на жизнь, а на смерть? [/b]— Фундаментальных страхов нет, а бороться... бороться надо со всеми теми силами, которые беременны идеями реванша: социального, национального, идеологического, великодержавного, какого угодно.[b]— Вспомните: 1996 год, предложение из Москвы, и вы возвращаетесь из Словакии. Может, лучше было бы не возвращаться? [/b]— Нет, однозначно надо было возвращаться. По большому счету с 1996 года все делалось правильно. По крайней мере, себя упрекнуть мне не в чем. Ни с точки зрения служебного долга, ни с точки зрения политической лояльности.