[i]Внутри любого творческого состава Летов остается самим собой: импровизатором, экспериментатором и мастером тонкой этнической технологии. Первое выступление Летова, тогда еще музыканта-любителя, состоялось в апреле 1982 года. Принять участие в концерте Марка Пекарского он согласился сразу, несмотря на то, что ему доверили только «бисовку» – пьесу без объявления. Молодой амбициозный музыкант так увлекся исполнением, что незаметно для себя перешел на импровизацию… За 24 года своей музыкальной карьеры [b]Сергей Летов [/b]побывал почти во всех странах мира, выступал со звездными музыкантами и удостоился чести быть услышанным коронованной особой.[/i][b]– А свои провалы вы тоже помните? [/b]– Самым провальным было мое выступление с поэтом Геннадием Кацовым. Нас пригласили на большой эстрадный концерт вроде тех, которые устраивались к профессиональным праздникам. Кацов должен был читать свои стихи, а я ему подыгрывать. Понятно, что такое выступление было рассчитано на узкий круг поэтов-авангардистов. Когда мы вышли на сцену, я сразу понял, что просто так мы отсюда не уйдем. Сначала в зале стояла гробовая тишина, потом раздались свист и крики «Вон со сцены!» Под эти возгласы мы с Кацовым ретировались.[b]– Гадко было? [/b]– Почему гадко? Нормально. Я поинтересовался тогда у Кацова, зачем мы здесь были? Выяснилось, что Кацова рекомендовали от поэтического клуба, в который он ходил, как некое «демократическое» разнообразие, вот, мол, есть и такое… Я тогда решил для себя, что впредь буду разборчивее, с кем мне выступать, где и для кого.[b]– Чему вы научились у музыкантов, с которыми играли? [/b]– Многих из тех, у кого я учился, уже нет в живых. Сергея Курехина, например, с которым я сотрудничал много лет. К музыканту он подходил, как садовник к редкому растению, только без ножниц. Любая творческая личность пытается цвести так, чтобы демонстрировать свою уникальность, но иногда хочется поработать не на себя лично, а на весь цветник. Мне кажется, западным музыкантам такая позиция несвойственна, это глубоко русский, общинный подход.[b]– Что вы делали в Туве?[/b] – В Туве на фестивале живой музыки и веры «Устуу-Хурээ» я попробовал себя в роли диджея и одновременно выступал как музыкант-духовик с известной джазовой певицей Сайнхо Намчылак. Я играл на саксофоне, бас-кларнете и башкирском курае. Работали мы под открытым небом вживую.[b]– И как вы себя чувствовали в роли диджея?[/b] – Если человек моего возраста решил слегка «подиджеить», то это означает, что назрела еще одна возможность для реализации. Саксофон, конечно, я не брошу, но думаю, что и дальше буду работать с электроникой. На фестивале видеоарта в Волгограде я озвучивал ремикс зарубежного фильма ужасов, редакцию которого делал режиссер Павел Лабазов. Электронно-звуковое сопровождение я сделал и к фильмам 20-х годов Мурнау и Фрица Ланга. Сейчас на озвучивании один очень старый советский фильм, но какой, пока не скажу.[b]– Что вас приводит в состояние эйфории?[/b] – Когда что-то удается на сцене. То экстатическое состояние, в котором я нахожусь, можно сравнить только с астральным путешествием. Я выхожу на сцену, начинаю импровизировать – это самое высокое. Потом выступление заканчивается, я возвращаюсь домой, спускаюсь все ниже и ниже. Моя жизнь между этими состояниями превращается в заполнение паузы.[b]– А может такое произойти, что вы уйдете со сцены? [/b]– Такое возможно, я ведь не всю жизнь музыкой занимался. Мне вообще свойственны в жизни крутые повороты – вдруг что-то кажется более интересным. Я стал писать эссе об искусстве, и, в общем, их читают. Даже предлагают книгу издать, но думаю, пока рановато.[b]– А по форме они…[/b] – Они довольно-таки традиционны. В виде путевых заметок о времени и пространстве, хотя в них я и позволяю себе некоторые выверты с синтаксисом. Со временем я становлюсь все менее радикальным, меня привлекают простые и общедоступные формы.[b]– С чего начались ваши «Опыты Монтеня»?[/b] – Один мой приятель предложил мне написать что-нибудь о художественной жизни Москвы. Я написал эссе под названием «Путешествие в Вологду», это и был мой первый литературный опыт. Сейчас пишу для Special-Radio о Гранте Айрапетяне.[b]– Всегда ли в творчестве должна присутствовать этическая составляющая?[/b]– Энергетическая составляющая в искусстве важнее. Когда художник творит в одиночку, его рукой все-таки кто-то водит, поэтому он ответственен за свое творение только наполовину. И каким бы безнравственным он ни был, он способен создать что-то стоящее благодаря тому времени и тем людям, на которых выехал. Конечно, нужно стремиться очищать то, что ты делаешь, но к такому осознанному творчеству человек приходит далеко не в молодости, а именно в молодости больше всего сил и энергии.[b]– Что вам как музыканту мешает в повседневной жизни?[/b] – Мешает темперамент, который делает меня импровизатором на сцене. Я мгновенно реагирую на все, что происходит, а в повседневной жизни это иногда не нужно.[b]– Ваша личная жизнь сложилась?[/b] – Думаю, что нет. Большую часть своего времени я отдаю сцене. Обычно такие люди бывают очень одиноки, но в этой закономерности есть свои плюсы.[b]– Чувствуете, что за плечом кто-то стоит?[/b] – Иногда. А вообще мне в жизни почти все удается.