Люблю танцевать фламенко

[b]У Александры Марининой юбилей. Возраста своего она не скрывает. Пятьдесят. К этой дате Маринина (в миру Марина Алексеева) пришла с солидным послужным списком. На ее счету более тридцати детективных и не очень романов. По две книжки в год. Хорошая продуктивность.– Марина Анатольевна, не устали еще от этой бешеной гонки? Литература все-таки не конвейер…[/b]– Не конвейер. На конвейере производят типовую продукцию, а у меня все романы разные. Если автор на протяжении многих лет пишет одно и то же об одном и том же, значит, он не развивается. Пишет не то, что интересно, а то, что надо. Я десять лет назад вышла в отставку именно для того, чтобы мне никто не указывал, как надо. Пока носила форму, у меня были начальники, инструкции, приказы. Что скажут, то и делаешь. А в литературе я делаю только то, чего хочется лично мне.[b]– Но ведь вы профессионал. Наверняка у вас жесткий контракт с издательством, где прописаны содержание, объем, сроки…[/b]– Нет контракта и никогда не было. Два раза в год я приношу в издательство готовый роман. Я сама себе установила такой режим. Он мне был до определенного момента комфортен, а сейчас стало чисто физически тяжело. Каждая следующая книга идет все труднее. Нельзя повторяться, использовать уже описанные коллизии. И халтурить нельзя. Вполне возможно, я установлю для себя более щадящий режим. Не две книги в год, а одна. В принципе, могу и не писать несколько лет. Ведь есть еще переводы, переиздания…[b]– А чем будете заниматься?[/b]– К пятидесяти годам у меня произошла переоценка ценностей. Пятьдесят – возраст, когда понимаешь, что легкая часть жизни позади. Будут уходить здоровье, силы. Надо приложить гигантские усилия, чтобы вторая часть жизни оказалась максимально комфортной. Поддерживать себя в тонусе, тренировать мозги и мышцы. Год назад я стала танцевать фламенко по четыре часа в неделю. Там очень сложная координация, сложный ритм, сложная пластика, непривычная для тех танцулек, которыми мы все развлекались в юности. Еще езжу на стрельбу по тарелочкам, это такая имитация охоты. Стала складывать паззлы, вышиваю по схемам, чтобы тренировать концентрацию внимания и мелкую моторику пальцев… Что толку в написанных книгах и заработанных деньгах, если меня разобьет инсульт и кто-то из близких мне будет судно носить? Сегодня моя собственная старость мне гораздо интереснее, чем успех.[b]– Значит, литературу побоку?[/b]– Почему? Это ведь тоже тренировка интеллектуальных способностей. Потому я и не перестаю писать, хотя велик соблазн сделать перерыв и позаниматься собой. Я готова читать, любить своих кошек, ухаживать за цветами. Есть масса приятных занятий. Но я прекрасно понимаю, что как только перестану писать, выпаду из процесса и потом уже не соберусь сесть за новый роман.[b]– Вот вы говорите, детектив не конвейер. А можно ли вообще сегодня в этом жанре придумать нечто принципиально новое?[/b]– Моих мозгов не хватает на что-то совсем уж новое. Жанр существует больше ста лет. Проработано все что можно. Детектив в чистом виде, в том виде, в котором он существовал у Эдгара По, у Конан Дойла, сегодня неинтересен. История о том, как хитроумный злодей придумал преступление, а хитроумный сыщик его раскрыл, не может конкурировать с реальными историями, которые описывает пресса и телевидение.Детективы, где отсутствуют личностные мотивы, социальные мотивы, уже не востребованы. Читать про преступление скучно. Люди хотят читать о самих себе и своих проблемах. А детективная интрига – лишь прием, облегчающий чтение. Поэтому сегодня успехом пользуются не детективы, а романы как таковые, может быть, с элементами детектива.[b]– То есть криминальный сюжет – лишь повод. Повод рассказать что? В чем, например, ваш месседж?[/b]– Не хочу выступать в роли учителя жизни, но уверена, что если человек научится без страха, без стыда, без лукавства копаться в своих проблемах, идентифицировать их и с ними разбираться, ему станет легче жить. И все вокруг него станет легче. Об этом я и пытаюсь говорить с читателем. Все проблемы от того, что мозги у людей замусорены. Вот, например, один из главных мифов нашего времени: человек должен быть успешен. Полная ерунда! Ну не стал ты звездой экрана или самым великим гонщиком всех времен и народов. Что теперь, в петлю лезть? Кто сказал, что ты должен быть первым и лучшим? С какой радости?[b]– Это говорит Маринина, которая уже состоялась, достигла успеха, стала в своем деле первой и лучшей. Легко же ей произносить такие слова и поучать народ…[/b]– Да, я первая и лучшая, если угодно. Но только потому, что никогда к этому не стремилась! Я никогда не пыталась написать что-то такое, чтобы все ахнули. Не надо стремиться к успеху, тогда-то он и придет.[b]– А если все-таки не придет?[/b]– Значит, ты выбрал не ту дорогу. Если это действительно твоя дорога, все получается само собой. Непривычно, да? Нас ведь зомбируют по очень многим пунктам. Например: надо бороться за свою любовь. Не надо. И за успех не надо бороться. Если есть необходимость бороться, значит, ты пытаешься заняться делом, к которому от природы у тебя нет таланта. Заниматься нужно тем, что интересно, а не тем, что соседу Васе принесло миллион. Ты не Вася! Вася свою дорогу выбрал правильно, потому у него и миллион.[b]– А уж если и Вася пошел не своей дорогой…[/b]– Тогда Вася сядет или его пожгут бандиты… Вопрос: зачем на него равняться?[b]– Некоторые равняются на писателей. В России так уж заведено, что писатель – не только автор книжек, но еще и моральный авторитет, который в деталях объяснит, ради чего стоит жить.[/b]– Это тоже миф. Писатель – такой же человек, как дворник, он совершенно не обязан изъясняться истинами в последней инстанции. Берем любую цитату Пушкина: если Пушкин сказал, значит, так и есть! Да с какой стати! Пушкин очень плохо разбирался в людях, хоть и был гениальным поэтом. У него масса более чем сомнительных высказываний с точки зрения морали. Не надо из писателя делать жупел. Писатель – человек, который в письменном виде излагает некую историю. Эта история либо сама по себе интересна, либо служит поводом для разговора о жизни вообще. Все. Остальное, по-моему, от лукавого.[b]– Второй подход как-то привычнее. В первом есть что-то утилитарное. Марина Анатольевна, а вы заметили, что многие детективщики стесняются своего жанра? Недаром же добрая половина ваших коллег пишет под псевдонимами.[/b]– Тут другие причины. Во-первых, недовольство своей фамилией. Представьте себе на обложке имя автора – Ольга Ублюдкина. Нонсенс! Причина вторая. Существуют издательские проекты, где нет единого автора, а работает группа сочинителей. Естественно, для них придумывают коллективный псевдоним. Не писать же двадцать пять фамилий на обложке! И третье. Издательства настаивают на псевдонимах, чтобы привязать к себе автора.Потому что право на имя принадлежит человеку от рождения, отобрать его невозможно. Писал Ваня Иванов для издательства А, которое его раскрутило, вложило деньги, делало большие тиражи, а потом ушел в издательство Б. И издательство Б выпускает книги, на которых написано: «Ваня Иванов». Чтобы этого не случилось, издательства настаивают на псевдонимах и оформляют на эти псевдонимы свои права. Уходишь – уходи. Кто тебя знает в стране под собственным именем? А под твоим псевдонимом будут выходить книжки, которые напишут люди, специально нанятые для этой цели.[b]– Циничный подход. Вас тоже заставили взять псевдоним?[/b]– У меня был другой вариант. Я работала в МВД и боялась неприятностей по службе. Хоть советская власть к тому времени кончилась, дух у нас был еще вполне советский. Вряд ли мою литературную деятельность одобрило бы начальство. Пришлось конспирировать. Если б вы знали, сколько у меня проблем и хлопот из-за Александры Марининой.Пришла, допустим, посылка с книгами на имя Марининой. А я прихожу за ней с паспортом Алексеевой Марины Анатольевны. Хорошо, на почте работают тетки, которые меня знают в лицо. А если нет? И вот стоишь объясняешься. А было и так, что посылку отправляли назад. Или, скажем, зарубежный фонд присылает Марининой приглашение. И что мне с этой бумагой делать? Конечно, проще со своим именем.[b]– Наверное. Имя Марининой в высоких литературных кругах – своего рода жупел. Недаром же ваше «Чувство льда» не пустили в шорт-лист «Большой книги». Что это – жанровый расизм, снобизм, личная неприязнь?[/b]– Жанровый расизм, безусловно. Но самое смешное, что книга, которая была представлена на премию, – вообще не детектив. Так что отвергли меня не за жанр, а за то, что я Маринина. Действует магия имени. Дескать, замарала себя причастностью к детективу, значит все… А у меня нет желания публично изображать из себя большого писателя. Я не хожу на тусовки. У меня своя жизнь, в которой я в первую очередь жена и дочь, хозяйка своим котам и подруга своим подругам. Было масса возможностей расширить круг общения, пока снимался сериал «Каменская». Завязать дружбу с актерами, режиссерами, продюсерами. Ходить на премьеры, знакомиться, знакомиться, знакомиться… Но зачем? И теперь незачем. Хочу жить тихо, в своем углу.