Психология столичных памятников

[b]На пляже Капокабана в Рио-де-Жанейро стоит памятник Остапу Бендеру, который на свои средства установили российские бизнесмены с согласия мэра столицы Бразилии. При этом мэр не знал ничего об этом персонаже, имел самые смутные представления о России вообще, не советовался ни с какой общественностью и не интересовался мнением искусствоведов. Установил и все.[/b]Представьте себе, какой крик был бы в Москве, если вдруг, скажем, на балюстраде Воробьевых гор с согласия мэра Москвы установили бы памятник какому-нибудь герою книг Жорже Амаду. Трудно вообразить.Ну ладно Бразилия, Новый свет, Южное полушарие. Но и в Европе отношение к возведению любых монументов довольно спокойное.Стоит, например, вспомнить модернистскую скульптуру, какую-то гигантскую гайку красного цвета у резиденции канцлера ФРГ в Берлине, или, например, памятник негритянским женщинам в виде наискось воткнутой десятиметровой «суповой ложки» в брусчатку викторианской площади в Бирмингеме. Да у нас бы за такое всех депутатов и чиновников подвергли бы общественному «линчеванию». А англичанам и немцам, да и французам с итальянцами, по большому счету, все равно.Что же такого особенного в москвичах, в московской психологии, в московской атмосфере? Откуда такие страсти, которые кипят по поводу почти каждого значительного монумента, который возводится в городе Москве? Ведь до революции 1917 года ничего похожего в городе не наблюдалось.Правда, и памятники ставили редко, да и, в основном, хорошие, например, Козьме Минину и Дмитрию Пожарскому скульптора Мартоса, Александру Пушкину скульптора Опекушина, Николаю Гоголю скульптора Андреева.Все начало меняться, по-видимому, с момента начала реализации в 20-е годы ленинского плана монументальной пропаганды. Скульптурам, памятникам и монументам было придано огромное значение.Они устанавливались с начала 20-х всюду. И в первую очередь, конечно, это были бесчисленные Ленины, на броневике и без броневика, в пальто и кепке или же лысые в костюмах, Ленины сидящие и Ленины стоящие.Появились также в советское время в Москве и устремленный «вперед и вверх» Дзержинский с лицом Великого инквизитора Торквемады, или, по меньшей мере, палача Нидерландов герцога Альбы, и грозящий кулаком старушкам на скверике Георгий Димитров, и смотрящий (в прежние годы) на бассейн «Москва», а сегодня недоуменно таращащийся на храм Христа Спасителя Фридрих Энгельс, и Карл Маркс на Театральной, известный в 60–70-е годы у русских хиппи как «чучело», и похожая на обгорелую в огне ядерного взрыва головку от великанской спички голова академика Курчатова, и много других монументальных советских бронзово-каменных ужасов.При этом за долгие годы советской власти по мере накопления психологического эффекта от монументальной пропаганды или плохого вкуса, или прогнившей идеологии, или того и другого вместе нарастало и раздражение интеллигентной публики, которое смогло полноценно выплеснуться только в эпоху демократии. И тут уж и пошло и поехало…А дальше новое время добавило ко всему этому и Петра Великого на Стрелке (комментарии здесь уже совсем излишни), и Пушкина вместе с Натали в виде двух попугайчиков в позолоченной клетке у Никитских ворот, и совсем уж вызывающего Владимира Высоцкого на Страстном, и корявого Жукова на корявом коне у Исторического музея, и прочая, и прочая, и прочая. Каковы же масштабы явления, какой социально психологический эффект имеет «монументальная пропаганда» сегодня? Года два тому назад по моему предложению крупная строительно-инвестиционная компания провела социологический опрос населения двух активно застраивающихся районов центра и запада Москвы. Опрос проводился с целью выяснить, какого уровня протест следует ожидать со стороны населения при реализации одного из самых масштабных проектов застройки, и потому он проводился особенно достоверно и точно.Среди вопросов был такой: «Одобряете ли вы градостроительную политику Москвы». Ответы распределились примерно так: «Полностью одобряю» – около 35% граждан, «в основном одобряю» – более 40%, «в основном не одобряю» – 6%, «полностью не одобряю» – 4%, остальным гражданам (менее 15%) было все равно. Таким образом, всех вместе взятых противников политики города в области градостроительства оказалось в 3 – 4 раза меньше, чем активных сторонников, что и проявилось потом при голосовании на выборах мэра Москвы в 2003 году.Но при опросе также выяснилось, что из тех более 40% граждан, ответивших «в основном одобряю», на вопрос, что же им не нравится в градостроительной политике города 80% (или 35% от всех опрошенных) ответили «новые памятники, скульптуры Церетели, Петр Первый, Георгий Жуков и т. п.» Исследователи даже окрестили это явление «феноменом Церетели», то есть, поразительный по масштабу отрицательный социально-психологический эффект от установки новых крупных произведений монументального искусства.Ни в одной столице мира такого эффекта в таких масштабах обычно не наблюдается! Меня страшно заинтересовал этот феномен, и я попытался выяснить, что же производит такой негативный эффект на москвичей. Без труда удалось установить, что это часто даже не сам монумент, а сочетание ряда факторов, с ним связанных, и в первую очередь, влияние места его установки, как бы реакция на его грубое вторжение в сложившуюся городскую среду.Так, большинство граждан, активно не принимающих памятник Петру Великому на Стрелке работы скульптора Церетели, на вопрос, если бы такой памятник был установлен в Северном речном порту, у начала Канала им. Москвы (в память об увлечении императора строительством каналов), ответили, что это предложение не вызвало бы у них особенного протеста.Но данный памятник, поставленный рядом с Кремлем, рядом с храмом Христа Спасителя, в исторической и даже культовой части города, вызывает и сегодня у многих горожан не проходящее с годами раздражение. Таким образом, первым и главным определяющим фактором негативной реакции является место установки памятника.Также, безусловно, на восприятие влияют и его габариты – чем больше монумент, тем, в среднем, больше негативная реакция на него. Так, небольшая по масштабу скульптурная группа Шемякина «Дети – жертвы пороков взрослых», «претендовавшая» по самой своей природе на крупный городской скандал, спрятавшись в сквере на Болотной площади, к счастью, не стала предметом скандала, так как затерялась в этом месте среди деревьев парка и выпала из поля внимания общественности.[b]Другими негативными социально-психологическими факторами также являются[/b]:- посвящение памятника непопулярному государственному деятелю (так, недостоверный слух о том, что в составе скульптурной группы на Поклонной горе может появиться Сталин, недавно всколыхнула массы, также мощные протесты общественности вызывает идея возвращения памятника Дзержинскому на старое место на Лубянке);- излишняя декоративность или авангардность монумента, грубо выпирающее чувство юмора скульптора (москвичи любят либо «имперские» памятники – Минину и Пожарскому, либо памятники – «психологические портреты», например андреевский Гоголь, приветствуют классицизм, гневно отвергают «подмигивание и ерничество»);- наличие в дизайне монумента художественных мотивов, исторически не свойственных Москве, которая, как известно, является местом встречи культурных влияний по линии Восток–Запад и сочетает в своей исторической архитектуре именно среднеазиатские (Астрахань, Казань, Самарканд) с европейскими (Венеция, Константинополь) чертами (тому пример комплекс Московского Кремля), при минимуме влияния Юга (Персии, Грузии или Армении), или же Севера (Швеции, Финляндии).Из всего сказанного проистекает простой вывод, что небольшая классическая скульптура, изображающая известного писателя, художника, ученого, установленная как произведение монументального искусства вдали от культовых исторических мест Москвы где-нибудь в новом парке, в районе жилой застройки, не вызовет никаких отрицательных эмоций москвичей, и со временем они ее даже наверняка полюбят.Также из сказанного следует, что для того чтобы полностью и в одночасье разрушить социальный мир в городе, надо, например, заказать известному маститому скульптору в бронзе монумент Сталина двадцатиметровой высоты для установки его в центре Москвы, и социальный взрыв в этом случае будет гарантированно обеспечен.Да что Сталин? Если просто вернуть на место памятник Дзержинскому в наше-то время, когда интеллигенция активно подозревает власть в попытке «наступить ей на горло», все социально-психологическое благополучие Москвы может разом прахом пойти. Ведь такого символического пересмотра событий августа 91-го многие москвичи не потерпят, и «пойдет волна». Это примерно как во времена реставрации королю распорядиться Бастилию во Франции восстановить (на что никто бы не решился, ведь на следующий же день в Париже бы стреляли пушки).Вот такая у нас в городе может случиться «монументальная пропаганда», если не учитывать социально-психологические установки москвичей. Наверное, поэтому сегодня лучше ничего пока нового в Москве не ставить, разве «мелочевку» какую-нибудь, да подальше от центра. Целее будем!