У ворот вечности

[b]– Вашего брата журналиста послушать – так он и все могилы на кладбище сам отрыл, и взяток набрал полны карманы, а ежели и недобрал, то только по собственной скромности, и потом еще всю ночь с потусторонним миром запанибрата общался!.. Все это уже поднадоело, честно говоря. Так что мы с пониманием относимся к вашему желанию попробовать самому. Только давайте осторожно, лопата тоже острая. Такими словами напутствовали меня в государственном унитарном предприятии «Ритуал» в промозглый зимний день, который особенно располагает к «отрешению от всего земного» и подведению предварительных итогов.С мамой много не выпьешь[/b]Домодедовское кладбище – одно из немногих, где для москвичей выделяются новые участки под могилы. Жизнь в огромных городах имеет много проблем, одна из которых – нехватка места для погостов. Домодедовское находится довольно далеко: от метро с одноименным названием еще ехать на автобусе. По степени удаленности оно соперничает с Перепечинским кладбищем в районе Солнечногорска. Но тут ничего не поделаешь: все ближнее уже освоено.Дорога от Москвы заняла минут 40. Первое впечатление в целом весьма пристойно. Металлических оград нет: кладбище современное, трущобы из мелких оградок постепенно исчезают. Дорожки меж могилами вымощены брусчаткой, она немножко видна сквозь снежок. Одинокие фигурки людей, сейчас их очень мало…– С понедельника по четверг у нас пустынно, – поясняет директор Домодедовского кладбища Николай Васильев. – В пятницу и на выходные наплыв, и потом после них нам убирать и мусор вывозить. Собираем отходы веночной продукции…Николай Валентинович Васильев – мужчина могучего сложения, серебряный призер СССР по тяжелой атлетике. Очень жизнелюбивый, у него пятеро детей и целый зоопарк живности.– А на кладбище я двадцать девять лет работаю, – не без гордости сообщает Васильев. А потом добавляет: – С моей мамой много не выпьешь. Да вы и сами сейчас убедитесь, что пьяным не покопаешь. Я из землекопов старой закалки, очень не люблю, когда нас называют могильщиками и особенно когда некоторые умники именуют гробокопателями. Кстати, я еще и староста нашего Скорбященского храма.У ворот кладбища – новая кирпичная церковь, первый этаж будущей колокольни, и рядом в деревянных лесах – еще одна достраивающаяся «луковица».– Это часовня святого Уара. Она особенно важна для кладбища, потому что, как вы сами знаете, – подчеркивает директор, – в наше время очень часто хоронят некрещеных или просто неотпетых. Святой Уар – единственный, кому дозволяется молиться за тех, за кого, в общем-то, молиться нельзя.«В том числе и за всяких там агностиков-интеллигентов», – замечаю про себя. Меня тоже отпевать нельзя. По крайней мере, пока…[b]При фонарях не хоронят[/b]На Домодедовском в день моего визита предавали земле 17 человек на новых участках и 11 – в «родственные могилы». (В настоящее время «родственные захоронения» более распространены, они бывают и на старых кладбищах, так как большинство москвичей имеют какие-то участки с удостоверениями.) У ворот – с десяток похоронных автобусов.Я переодеваюсь в кладбищенской конторе: копать может только человек в форме ГУП «Ритуал». («Да и как вы, измазанный, в Москву поедете?») Надеваю штаны-комбинезон на помочах, сапоги на «липучках», теплую куртку, синюю с желтыми полосками. Форма напоминает некую заводскую спецовку, но, с другой стороны, какой она должна быть?– О! Родился новый землекоп, – руководство со здоровым сарказмом наблюдает за мной.Вот и новые участки – белые, припорошенные снегом. Здесь только начали появляться временные кресты и венки – зеленые, обвитые красным, они резко выделяются на снегу. В разных концах белого поля – две похоронные процессии. Один гроб красный, другой малиновый, их далеко видно. Рядом – бурые земляные холмы, и головы землекопов едва выступают над почти готовыми могилами.– Здесь самые простые захоронения, для тех, чьи родственники платят тысячу девятьсот рублей. А иногда и просто справку приносят из райсобеса. Мы никого наверху не оставляем. И при фонарях не хороним, успеваем, пока солнце.На землю укладывается рама из стальной арматуры: она вымеряет участок на две могилы.– Проморозка небольшая есть, бери лом, – говорит Валерий Иванович, старший по возрасту из землекопов.Обычный лом весит 28 килограммов, для сильных морозов – 34. Первые удары кажутся легкими, но Валерий Иванович невозмутимо отмечает:– Это еще не грунт. Это снег.Когда начинается грунт, лом резко тяжелеет. Я стараюсь подбрасывать его повыше, но чувствуется, что в землю он входит очень мелко.– Сейчас еще ничего. Прошлой зимой проморозка была до метра и больше. Лом, как от резинки, отскакивал… Так, вот что мы сделаем. Видишь, тут уже до тебя по пояс отрыли. Лезь и закапывайся! Сначала совковой лопатой с длинной ручкой убираю со дна крошку. Выброшенная земля норовит ссыпаться назад в яму, что в мои планы совершенно не входит. Когда крошка убрана, беру кладбищенскую лопату – она тоже похожа на совок, но рукоятка чуть подлиннее, чем у саперной.– Иди от стенки и выкидывай на три стороны. На дорогу не кидай.Земля идет тяжело – глина. Не только норовит скатиться назад, но и липнет к железу, и часть выкопанного все время остается на лопате, приходится отбивать об земляную стенку. Слишком далеко кидать тоже нельзя, чтобы не попало в соседние ямы. Гораздо раньше, чем ожидалось, начинают болеть мышцы…– Так, вынимай-ка его, Валерий Иваныч, из могилы, а то он еще там останется.Сконфуженно вылезаю наверх, где меня встречает целый ряд добродушно хохочущих физиономий.[b]Один копает, один лежит[/b]– Ну, понял теперь? – хлопнул меня по плечу Васильев. – Для полного профиля тебе сейчас бы светового дня не хватило. И обрати внимание: если кто-то пишет, что могилу рыли вдвоем, – это уже туфта. Ведь тесно же в могиле, правда? С могилой действительно имеют дело двое: один копает, другой лежит. Все! К тому же кверху она немного сужается, и гроб туда опускают с наклоном. А сам землекоп, когда уже глубоко отрыто, там в свитере, в яме-то тепло. Зато, когда вылезает, надо сразу же куртку обязательно надеть! Настоящий ас у нас отрывает семь могил в день. Валерий Иванович даже в свои пятьдесят шесть лет отрывает три зимой и четыре летом. Норма – две. У меня, директора, оклад десять тысяч, у землекопа – вдвое больше.«Разбор полетов» продолжается в конторе за вечерним чаем.– Николай Валентинович, а грунт-то – глина?– Ну, это еще не собственно глина, это супесь. Обычная подмосковная почва. То, что еще при советской власти нарезали. В песке человек рассыпается за два-три года, ну, здесь, конечно, подольше, лет шесть. Песчаный карьер у нас недалеко, песок машинами возим, а так вообще песчаных участков под Москвой негусто… А вот ты обратил внимание, Василий Сергеич, как Леня копал? Так не получится, надо лопату уголком – и пяткой сверху, тогда как по маслу пойдет. Кстати, мы три перфоратора купили японских, так через месяц в работе один остался. Не знаю уж, на что они рассчитаны.Перфоратор являет собой здоровенную «дрель» с наконечником в виде микролопатки.– А почему экскаваторами не копают могилы, Василий Сергеевич? – спрашиваю у заместителя генерального директора «Ритуала» Василия Козлова. – Из уважения к человеку или по техническим причинам?– Экскаватор, даже небольшой, вроде «Беларуси», выроет шире, чем надо, и неизбежно все вокруг себя помнет. Экскаваторная копка может быть выгодна только в одном случае: если траншеекопателем отрыть траншею, сделать внутри нее перегородки и всю за день заполнить, а то она осыплется. В мирной жизни так не бывает.Домашняя заготовка – разговор о всяких сверхъестественных случаях – не прошла.– Самая большая неприятность – это когда родственники начинают могилу делить. Никаких духов с того света не понадобится. Вот представьте, близких родственников на похоронах не было, и вообще поблизости не было, и удостоверение на могилу выдали, допустим, двоюродному брату. А через несколько лет является сын покойного, который в тюрьме сидел или просто за границей был, и требует удостоверение себе. Вот проблемы-то.Прощаясь, сотрудники погоста сообщили мне, что чистых выходных дней на кладбище всего два – 1 января и Пасха.