Avec plaisir, madame!..

[b]Октябрь 1902-го. Московские улицы: погода холодная, по ночам изрядно подмораживает; прохожие, зябко поеживаясь, спешат по своим делам; ломовики и извозчики еще не поменяли пролетки и телеги на сани, а автомобиль – почти такая же редкость, как и слон на веревочке…[/b]В Первопрестольной прибавилось «памятных досок» (нынешнее определение «мемориальная» еще не в ходу). Очередную повесили на доме Н. А. Шереметевой, на Никитском бульваре. На доске из белого мрамора скромная надпись: «В этом доме жил и умер Николай Васильевич Гоголь. 1852».Доску повесили над средним окном нижнего этажа. А потому прохожие ее не опасались, в отличие от огромной, многопудовой фигуры-барельефа, закрепленной на самом верху только что построенного дома Грачевой – угол Столешникова и Петровки. Фигура была установлена слегка наклонно и, казалось, могла каждую секунду рухнуть прямо на головы прохожих. Опасливые москвичи обходили этот дом стороной…Впрочем, за всю историю Москвы еще ни один горожанин не был убит мемориальной доской, а вот несчастные случаи на стройке – явление, к сожалению, случающееся.Осенью 1902-го этим отличалась, в основном, будущая гостиница «Метрополь». Приметливые газетчики, естественно, не могли пройти мимо этого факта:[i]На «Метрополь» гляжу уныло,Несчастья очень часты в нем…Теперь вот снова придавилоТам парня рухнувшим щитом…[/i]Морозная погода способствовала более близкому знакомству театральной публики с некоторыми российскими оборотами речи. Извозчики, стоящие на бирже у Театральной площади, забегали погреться в вестибюль Нового театра (знакомого нынешним москвичам как Российский молодежный театр). Разместившись в театральном фойе, как дома, «водители кобылы» продолжали начатые на улице разговоры из конюшенной жизни. При этом они, естественно, не стеснялись в выражениях. Извозчичий лексикон вынуждал «чистую публику», покупавшую билеты, краснеть и затыкать уши.С московскими извозчиками связано и одно модное развлечение того времени. У «золотой молодежи» вошло в привычку одеваться извозчиком и разъезжать в таком виде по городу. Останавливается такой «извозчик» в людном месте и заводит разговор с седоком на… изысканном французском языке! Говорят намеренно громко, чтобы и прохожий, и проезжий слышали. Публика разевает рот от удивления: видано ли дело – московский извозчик, деревенщина, а шпарит по-французски! А иногда такие фальшивые лихачи собираются в стаю и – на промысел! Подбирает, к примеру, один из них седока – как правило, скромную провинциальную барышню:– Madame, пожалте, вот прокачу на резвой!– Двугривенный, такая-то улица, – объявляет барышня.– Avec plaisir! Сей секунд домчим!..Ничего не подозревающая дама садится в сани, а «лихач» везет ее совсем в противоположную сторону – в какой-нибудь сомнительный переулок с «красными фонарями». И спрашивает с наглым видом:– Сюда изволили нанимать? Тогда вылезайте, приехали!Смущенная женщина стремглав выскакивает из коляски и убегает без оглядки, а вслед несется ржание «лихача» и его друзей, сопровождавших своего приятеля…У простой публики и развлечения попроще. Не всем по карману «извозчичьи удовольствия». Некий мещанин Н. Я. Гречин в октябре 1902 года забрался на третий этаж Верхних торговых рядов (нынешний ГУМ) и «ради развлечения» плевал вниз, на головы прохожих. Прохожие почему-то не смеялись. А бедолагу Гречина отправили в участок. «Скучно на белом свете, господа!..»