[i][b]Заместитель директора Курчатовского института Андрей ГАГАРИНСКИЙ [/b]провел в Чернобыле осень 1986 года в качестве руководителя экспертной группы «курчатовцев», принимавшей участие в строительстве саркофага. Своими воспоминаниями он поделился с обозревателем «Вечерней Москвы».[/i][b]«Очень похоже на военные действия»– В чем заключалась ваша работа на месте аварии?[/b]– Во время строительства объекта укрытия, или, как его принято называть, саркофага, наша группа должна была все время контролировать обстановку: понимать, что происходит внутри разрушенного реактора, следить за выполнением строительных работ, при необходимости своевременно предлагать проектные решения. Очень важно было постоянно наблюдать за изменением метеорологических условий, конвекцией воздушных потоков. Мы помогали строителям в том, что фотографировали самые труднодоступные места, давали им информацию для того, чтобы они могли скорректировать свои действия в ходе реализации проекта.Дело было так организовано: с первого дня аварии по предложению нашего института при правительственной комиссии была создана экспертная группа «курчатовцев», которая действовала во время ликвидации последствий. Эту группу, естественно, постоянно должен был кто-то возглавлять. Но так как постоянно находиться в радиационной обстановке было сложно, все члены группы, в том числе и руководители, время от времени менялись. В течение 1986 года сменилось порядка 10 руководителей. Я был одним из этой десятки.[b]– Среди ваших коллег были люди, которые отказывались ехать в Чернобыль?[/b]– Нет, не было. Напротив, все задания, связанные с ликвидацией последствий аварии, считались честью и выполнялись безукоризненно. Всего от нашего Курчатовского института там побывало около 700 человек: и молодые, и очень молодые, и старые. Решение о поездке принималось не в зависимости от возраста, а от того, что человек мог там сделать.[b]– Что было самым сложным лично для вас?[/b]– Просто надо было очень много работать. С семи утра до одиннадцати вечера, в постоянном напряжении. Борьба с последствиями аварии – это ведь огромное, сложное дело. Мы все время сталкивались с неизвестными, новыми задачами, которые надо было быстро решать. Очень похоже на военные действия: наступили здесь, тут отступили, двинулись в другую сторону.Очень сложной была обстановка. Хорошие люди погибали прямо на дороге, потому что трассы были узкими. Представьте: тысячи людей работают в узком месте, в которое постоянно привозят горы различных материалов – тут неизбежны аварии, несчастные случаи.На моих глазах погибли два человека: они летели на вертолете и поливали крышу дезактивирующим раствором из бочки, на тросе подвешенной к вертолету. Вертолет зацепился винтом за гак огромного подъемного крана, немедленно рухнул и сгорел. Я летел на другом вертолете, чуть выше, и все это видел.[b]«Я не уверен, что всех предупредили вовремя»– Но ведь – что страшнее – была и радиация?[/b]– Мы прекрасно знали, что такое излучение, что такое «много» и что такое «мало» в отношении радиации. Поэтому не совались в помещение, предварительно не померив там радиационную обстановку. У нас были респираторы, защитная одежда, мы мылись по много раз в день – смывали всю радиоактивную грязь.[b]– А люди, не связанные с наукой, тоже понимали все возможные риски и последствия аварии?[/b]– Принято считать, что большинство людей не знало о реальной опасности. Однако я считаю, что это далеко не так. Во-первых, среди ликвидаторов, приехавших на станцию после аварии, случаев лучевой болезни практически не было. Люди понимали, как регулировать дозу радиационной нагрузки и делали это. От лучевой болезни пострадали только люди, которые находились на станции непосредственно в момент аварии, которые бросились в это самое жерло вулкана. Во-вторых, самый опасный для проживания город Припять, который находится в 7 километрах от АЭС, был полностью эвакуирован сразу после аварии, всех жителей увезли. Потом также эвакуировали жителей окрестных селений. Правда, я не уверен, что всех предупредили вовремя. Возможно, если бы всех, оказавшихся в зоне воздействия радиации, вовремя накормили йодом, численность заболеваний раком щитовидной железы была бы значительно меньше. Ведь именно этот вид рака стал практически единственным медицинским последствием радиации, и именно это заболевание сравнительно легко прекратить, если вовремя дать организму нужное ему на этот момент количество йода.Но впоследствии было сделано огромное количество передач, написано много книг: все, что мы могли, все рассказали и написали. Другое дело, что люди не все прочли и услышали. Ученым ведь, как правило, не верят.[b]– Что именно люди не услышали?[/b]– Что страх перед радиацией, стресс, вызванный этим страхом, вреднее, чем малые дозы излучения. Большинство людей представляет себе, что радиация – это что-то страшное, рассыпанное на огромных пространствах. На самом деле – нет. Там, где был реактор, там было страшно, а 10 километров отойдешь – все нормально.Большие дозы радиации, разумеется, вредны. Но то, что малые дозы ведут к опасным последствиям, нигде доказано не было. Напротив, известно, что если животных поместить в колпак, в котором абсолютно нет радиации, они там просто вымирают. Животные в то время просто наслаждались жизнью: они не чувствовали никакой радиации, только свободу и безопасность, потому что люди из окрестных деревень уехали. Там же до сих пор огромный заповедник – все звери собрались на радостях.А вот местным жителям пришлось сложно: они были вынуждены бросить свои дома, все, что в них было, уехать от могил предков. Теперь выясняется, что многих перевозили зря, что для многих селений больших опасностей не было. Но, увы, что сделано, то сделано.Впрочем, многие ведь потом вернулись в эту зону и живут там сейчас. Одно время они существовали на правах «мертвых душ» – жили без адреса, непонятно было, где им получать пенсию, и все такое. Сейчас, к счастью, их уже легализовали.[b]– Вы считаете, что последствия аварии преувеличены?[/b]– Проблема в том, что люди в принципе неправильно оценивают опасность. Вот, как вы думаете, какое техногенное событие больше всего облучило людей? Чернобыль? Нет. И даже не взрыв бомбы в Хиросиме и Нагасаки. Там остаточная радиация – второстепенный фактор. Коллективная доза, полученная в результате Чернобыльской аварии, – это 2% дозы радиации в результате испытаний ядерного оружия в атмосфере.Многие люди до сих пор боятся жить вблизи ЧАЭС. Но уверяю вас, что в Москве сейчас жить гораздо опаснее и вреднее и за счет стрессов, которые неизбежны в огромном городе, и за счет различных химических соединений, которые витают в воздухе, плохого бензина, в конце концов. Только мы привыкли это терпеть.[b]«Была установка, что советские станции – надежные, хорошие»– Можно ли было предугадать аварию на Чернобыльской АЭС?[/b]– Это было трудно себе представить. Конечно, до этого в мировой энергетике были серьезные аварии. Вот, например, авария на американской станции Три-Майл-Айленд, случившаяся в 1979 году, очень похожа на аварию на Чернобыльской АЭС: там с активной зоной реактора произошло примерно то же, что и здесь. Но, к счастью для американцев, выброс радиации там фактически не вышел за пределы станции. Все осталось под тем защитным колпаком, который там был. Это, конечно, был тревожный «звонок», и мы эту ситуацию изучали. Я, кстати, тоже был на месте американской аварии.Но, к сожалению, большинство специалистов, особенно тогдашние руководители отрасли, не верили в возможность тяжелых аварий на российских станциях. Была установка, что советские станции – надежные, хорошие и так далее. Поэтому после американской аварии весь мир встрепенулся, а мы в Советском Союзе считали, что «все ничего».Даже независимый надзорный орган, который занимается проблемами, связанными с радиацией, и который есть в любой стране, даже там, где нет атомного реактора, у нас был создан только за 1,5 года до Чернобыля и к моменту аварии еще не успел полностью встать на ноги и действительно стать контролирующим органом.[b]– Вы занимались исследованием причины чернобыльской аварии?[/b]– Разумеется. Весь мир этим занимался. На эту тему проведены огромные исследования, исписаны тома. Все причины проанализированы и ясны. Другое дело, что когда происходят подобные катастрофы, они всегда впоследствии обрастают мифами. Каких только причин аварии не придумано – даже землетрясение.Но существует признанное научное знание. Оно заключается в том, что два фактора наложились друг на друга: первый – нарушение персоналом жестких правил эксплуатации, второй– недостатки в конструкции реактора. Сразу же после того, как произошла авария, на всех станциях СССР были произведены такие изменения, которые сделали невозможным подобную аварию.[b]Ловушка для активной зоны– Можно ли сейчас говорить о том, что накопленного опыта достаточно для того, чтобы предотвратить подобные катастрофы?[/b]– Я скажу так: ни в одной отрасли промышленности нет такой заботы о безопасности, как в атомной. Но никогда, если речь идет о технике, нельзя говорить, что какое-то устройство не может выйти из строя.Нельзя сделать абсолютно безопасный автомобиль или самолет, равно как и атомный реактор. Но его можно сделать таким образом, что бы, даже если что-то произойдет внутри, сколько-нибудь опасная радиоактивность не вышла за пределы станции. На это затрачены и затрачиваются огромные усилия.Вот, например, некоторое время назад, под эгидой Организации экономического сотрудничества и развития, в которую, кстати, Россия не входит, в нашем институте была реализована такая научная программа: мы моделировали происшедшую аварию один к одному, сознательно расплавляли уран, со всеми конструкциями при температуре 3000 градусов. В результате этой программы было сконструировано такое устройство, как ловушка для активной зоны. Ее попробовали в Китае, на Тяньваньской АЭС. В дальнейшем такая ловушка будет устанавливаться на других реакторах российской конструкции.Атомные станции сейчас, в принципе, строят в полтора раза дороже, чем было раньше, и эти «полтора» – плата за безопасность.