Где стрелялся Пушкин?

[b]Календарь наш полон разных дат – и «красных», и «черных». Вот и 8 февраля есть повод вспомнить былое: в этот самый день (по новому стилю) состоялась роковая дуэль между Александром Пушкиным и Жоржем Дантесом.Таинственный свидетель[/b]Первая попытка установить памятный знак на месте дуэли была предпринята еще в 1880 году. Но осуществить задуманное не удалось, поскольку спустя 43 года никто точно не мог указать, где она состоялась.Спустя семь лет новую попытку предпринял сын поэта, к тому времени генерал-майор свиты его величества Александр Александрович Пушкин. По его просьбе было проведено тщательное исследование этого вопроса, но установить в точности, где именно стрелялись соперники, не удалось. Как было сказано в отчетах: [i]«Место дуэли заброшено и даже точно не обозначено, поскольку местность претерпела значительные изменения во время прокладки в 40-х годах новой Коломяжской дороги…»[/i]Однако два свидетельства, впрочем совершенно противоположных друг другу, получить все-таки удалось. По утверждению крестьян деревни Коломяги, поединок произошел за Комендантской дачей, по левую от дороги сторону дороги; в то время как секундант Пушкина Данзас утверждал, что дуэль произошла по правой стороне от дороги. Единственной зацепкой служил столбик, установленный у откоса дороги, на котором была прикреплена черная доска с надписью: «27 января против сего места упал смертельно раненный на поединке А. С. Пушкин». Но кто установил знак, кто следил за его сохранностью? Очевидно, какие-то анонимные почитатели поэта, опираясь на никому не известные данные, сами определили место дуэли.По мере приближения 50-летия со дня смерти Пушкина полемика о месте поединка разгорелась нешуточная. И вот в самый разгар споров газета «Московские ведомости» в № 31 за 1887 год опубликовала статью барона Эммануила Штейнгеля, который попытался внести в этот вопрос некоторую ясность.[b]Ваш выход, барон![/b]Несколько слов об авторе этой статьи в «Ведомостях». Отец Штейнгеля зимой 1852 года купил ферму на берегу Черной речки, за Комендантской дачей. Самому Эммануилу было тогда 10 лет, он учился в пансионе и на ферму перебрался только весной, тут же принявшись за изучение окрестностей. В один из таких «походов» он перелез через ограждавший Комендантскую дачу забор и оказался в саду, где его и поймал дворник, отставной солдат Иван, много лет прослуживший на этом месте. Вначале он отчитал мальчишку за то, что тот «воровским способом» забрался в чужой сад, но сменил гнев на милость, и они разговорились.Когда отставной солдат узнал, что Эммануила готовят к поступлению в Училище правоведения, то спросил у будущего юриста: отчего это мужика за убийство ссылают на каторжные работы, а барина – нет? Юный барон со знанием дела ответил сторожу, что такого быть не может, ибо перед законом все равны. А Иван ему – мол, сам однажды видел, как барин убил барина и остался безнаказанным.По словам дворника, как-то зимой, под вечер, недалеко от дачи на Коломяжской дороге остановились господские сани, из которых вышли люди, прошедшие мимо его дворницкой к лесу.Спустя несколько минут подоспели другие сани, и из них тоже вышли господа, поспешившие в ту же сторону, куда ушли те, которые приехали первыми. Поразмыслив, Иван решил посмотреть, что на ночь глядя собрались делать странные господа, и пошел вслед за ними.Со всяческими предосторожностями он подобрался к поляне, где был слышен разговор, и встал за кустами. Приезжие господа, как он рассказал Эммануилу, стояли двумя кучками, «саженях в восьми друг от друга», и о чем-то говорили. О чем именно, он не понял, но потом двое встали друг против друга и почти одновременно выстрелили! Один из стрелявших, тот, что стоял у дорожной насыпи, упал. К нему подбежали, стали спрашивать, он что-то отвечал, но слов Иван не разобрал. Ко второму из стрелявшихся, по словам Ивана, «кажется, офицеру» подошел один из тех, что подходил к раненому, и что-то ему сказал. Потом они оба пошли в ту сторону, где спрятался Иван, но его в надвинувшихся сумерках не заметили. Господа вышли на дорогу, сели в сани и уехали… Иван был напуган: как всякий русский человек, он опасался, что теперь его как свидетеля непременно «затаскают по судам». Он видел, как раненого усадили, прислонив к насыпи, как на голову ему надели свалившуюся шапку, как потом подняли на руки и понесли.Иван бросился к себе в дворницкую и все боялся, что раненого принесут прямо к нему, и тогда уж ему точно от «свидетельства» не отвертеться. Но господа положили раненого в сани и сразу же уехали.Всю ночь Иван проворочался без сна, а как рассвело, прихватил со двора лопату, которой чистил снег, и пошел к тому месту, где произошло «смертоубийство». Придя на поляну, он увидел комки окровавленного снега – самой крови на снегу было мало, но снег, видимо, прикладывали к ране, а потом отбрасывали.Иван сгреб лопатой окровавленный снег в выемку насыпи, утрамбовал, натаскал свежего снега в подоле шубы и раструсил его на этом месте. Он срыл лопатой следы сапог, выровнял все лопатой и тогда только успокоился, когда не осталось никаких заметных ему следов происшествия… А спустя три недели, вызванный по какому-то делу к коменданту крепости, сидя в кухне его питерского дома, он услыхал, что на дуэли стрелялись двое господ. Один из них, «ученый писатель», был ранен и умер, а другой куда-то скрылся. К радости Ивана, оказалось, что следствие по этому делу уже закончено, и суда не будет, а стало быть, свидетели не нужны и «таскать» его никто не будет… Рассказав все это, дворник отвел молодого барона Штейнгеля к месту, где произошла дуэль, и в подробностях показал, где кто стоял, где упал раненый, куда его отнесли. [i]«В то время, – писал Штейнгель, – я еще не читал произведений Пушкина, а место дуэли хотел видеть».[/i]Мальчик прибежал домой и рассказал обо всем отцу. Штейнгель-старший попросил сына показать ему, где ранили Александра Сергеевича. Придя на место, Эммануил повторил рассказ Ивана, и тогда барон, выворотив кол из ближайшей изгороди, воткнул его там, где возле насыпи, по рассказу, лежал Пушкин. А мальчик связал из двух сучьев крест и положил его возле этого колышка. Место, где, по рассказу Ивана, стоял Дантес, они пометили булыжником...[b]Я памятник ему воздвиг[/b]Через несколько лет, уже учась в Училище правоведения, Эммануил, приезжая с товарищами на каникулы к отцу, непременно водил их к этому месту у Комендантской дачи, пересказывая услышанное от дворника. А как-то раз, придя в очередной раз к месту дуэли со своим кузеном Василием Белавиным-Ланским и товарищем по училищу Виктором Кроневским, они принесли с фермы отесанный с четырех сторон столбик – в сажень высоты и трех вершков толщины. Его они и врыли в том месте, где в мае 1852го вбил в землю кол Штейнгель-старший. С каждой из сторон «памятника» они написали строки из произведений Пушкина. Как писал Эммануил Штейнгель, он написал: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный. // К нему не зарастет народная тропа…» [i]«Нам, юношам, только что вышедшим из отроческого возраста, простительно было считать себя воздвигателями памятника незабвенному поэту, – писал баронШтейнгель, – и то, что мы гордились нашим сооружением в виде простого столба, тоже извинительно – достойный памятник должен быть поставлен на этом месте от всей России, а не тремя мальчишками…»[/i]Далее барон предлагал свои услуги всякому, кто захочет принять на себя труд по установлению памятника, уверяя, что он как никто другой может точно указать место. Но его предложения не были услышаны, а его рассказ об установке памятного знака и вовсе проигнорировали: до сих пор, упоминая о знаке, установленном на месте дуэли, пишут, что «кто установил этот столбик, является загадкой…»А в начале 1890-х всю эту местность на Черной речке, занятую огородами, передали в ведомство императорского Скакового общества, которое немедленно приступило к постройке ипподрома со всеми аксессуарами. А чтобы остудить вспыхнувшие в обществе страсти, Скаковое общество обязалось благоустроить место дуэли. Был возведен кирпичный постамент, который оштукатурили и увенчали гипсовым бюстом Пушкина. А когда вскоре бюст рассыпался, его заменили новым. Выглядело все это достаточно нелепо: «памятник» помещался на скаковом дворе, рядом с конюшнями.В 1908-м, с началом эры воздушных полетов, ипподром превратили в Комендантский аэродром, и новым хозяевам, устремленным помыслами в небо, было уже не до памятника – к 1921 году он опять развалился. Эпопея с памятником имела продолжение, но это тема для другого рассказа…[b]Врет, как очевидец?[/b]Итак, кроме барона Штейнгеля, никаких других претендентов на связную и аргументированную версию по поводу возникновения этого знака нет. А вот вопросов и сомнений много. Кто поручится, что юные Штейнгель, Белавин-Ланской и Кроневский поставили столбик именно на месте дуэли? Даже если принять во внимание, что никакому на свете дворнику не придумать подобную историю, чтобы рассказать ее спустя 15 лет какому-то мальчишке. Да, Иван видел чей-то поединок, но кто с уверенностью может сказать, что именно этот? Точной даты Иван не называл. Описания наружности хотя бы одного из господ, бывших на той поляне в день дуэли, в его рассказе нет…Но бог с ним, с Иваном, – он рассказал, как умел, ни разу не назвав имени Пушкина. Хотя и упомянул про «ученого писателя». Дворник показал Эммануилу Штейнгелю место, где однажды зимним вечером стрелялись какие-то господа, а вывод о том, что это были Пушкин с Дантесом, Эммануил сделал сам.Впрочем, и опровергнуть рассказ Штейнгеля некому… Памятник поставили там, где врыл свой столбик борон с товарищами. А еще позже на том месте, которое указал когда-то дворник с Комендантской дачи, создали мемориал, куда привозят экскурсантов. Впрочем, в качестве некоторого утешения для сомневающихся можно привести латинское изречение, утверждающее, что глас народа, – это глас Божий…