В жизни надо встретить своего старца

[b]Ей везло в жизни не раз. Вначале – родиться в замечательной творческой семье – режиссера с мировым именем Сергея Бондарчука и актрисы Инны Макаровой. Потом – когда она поступила во ВГИК к талантливой актрисе и педагогу Тамаре Макаровой. Затем – когда училась на режиссера у ее супруга, мастера советского и мирового кино Сергея Герасимова. Всю жизнь Наталья Бондарчук занимается любимым делом, истово пропагандируя русскую культуру. И прямо скажем, не всегда находит понимание – ее недавняя работа «Пушкин. Последняя дуэль» вызвала немало споров и толков у критиков и зрителей. А между тем на подходе у Бондарчук новые проекты – «Лермонтов» и «Гоголь».– Наталья Сергеевна, а вас не коробит почти однозначно негативная оценка критиками вашей картины?[/b]– Нет, не коробит. И вовсе не потому, что я такая толстокожая. Недавно на фестивале в детском лагере «Орленок» я показала фильм. И дети в конце встали один за другим и минут десять мне аплодировали. Для меня важно было, что «Пушкин» понравился Глебу Панфилову. Ты ориентируешься на близких людей, которые тебе близки по духу – и хватит с тебя, зачем слушать остальных? Я работаю над «Пушкиным» уже девятый год. Это самый большой проект в моей жизни. Раньше я бы не осмелилась сказать «Я хочу снять фильм о Пушкине». Не было во мне такой смелости до определенного времени.Кстати, в «Звезде пленительного счастья» был эпизод с Пушкиным. Но его вымарали из картины. Я плакала горькими слезами, но ничего поделать не могла.Не только Мотыль – еще Герасимов, с которым я встретилась, когда мне было 18 лет, очень хотели снимать Пушкина. И снимали – но потом высокое начальство под разными предлогами вырезало эти эпизоды. То из-за того, что он разговаривал на французском, то потому, что роль гения не может быть эпизодической. И с тех пор я мечтала о Пушкине, бредила им.[b]– Как вы решились поднять такую мощную тему?[/b]– С 1936 года и до конца 80-х в художественном кино Пушкина вообще не было! Можете посмотреть в любой энциклопедии. А в 1989 году, когда кинематограф страны стал разваливаться, многие актеры ушли в монастыри, я подумала: ну могу же я сделать фильм о Пушкине, хоть короткометражный! Пусть и на коленке – документальный.У меня к тому времени было две камеры ВХС. Несколько лет размышляла, потом стала снимать… И к 200-летию со дня рождения поэта закончила 26-минутный пилотный вариант «Одна любовь души моей». Снимали где-то в Геленджике, у речки. Моя маленькая дочь Маша тогда спросила: «А что, декабристы на бревне жили? Я ответила: «Нет, деточка, просто у нас даже нет денег построить для них тюрьму».[b]– Почему вас так трогает та давняя эпоха?[/b]– Я до сих пор верна Золотому веку России. Высшего культурного всплеска в нашей стране нет, не было, но, я надеюсь, все же будет. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский – все они жили в одно время, соприкасались своей душой с этим временем и друг с другом. И как об этом не сделать фильм?[b]– Все ваши корни связаны с кино, и можно сказать, карьера была предрешена. Признайтесь откровенно – были ли у вас какие-то колебания по поводу того, чем заниматься?[/b]– Во мне были всегда колебания. Вначале я хотела быть разведчиком и пожарным. Я была очень военизированным ребенком – с ремнем на пальто, со звездой на фуражке, очень хотела на пацана походить и когда знакомые и друзья родителей меня спрашивали: «Деточка, ты, наверное, хочешь актрисой быть?», я отвечала: «Ни за что! Только пожарником.» Но в 15 лет стала заниматься в самодеятельном театре, а уже в 17 поступила во ВГИК. Первый человек, который ко мне подошел, когда я училась на первом курсе, был Николай Губенко со словами: «Я для тебя написал роль, будешь играть 42-летнюю женщину с двумя детьми и мужем-алкоголиком».А Сережа Никоненко сразу же предложил мне играть классику – Коробочку. Это были их дипломные работы. Так что мне очень повезло не только с Герасимовым, но и с начинающими тогда режиссерами и актерами, молодыми, дерзкими. Я навсегда запомнила слова Сергея Аполлинарьевича: «Вы должны всегда знать, для чего и для кого вы играете».[b]– Среди своих учителей, кроме Герасимова, Тарковского, Мотыля, вы называете еще и Рериха. Почему?[/b]– Я встречалась со Святославом Николаевичем три раза в Москве, а до этого снимала о нем фильм на Амуре, посещала места, в которых жила семья Рерихов. Была в самых отдаленных частях света. Пятнадцать лет назад я последняя из кинематографистов сняла живого Рериха.Я верна выбранному когда-то идеалу. И хотя признаю православие, я космист по натуре. В жизни надо встретить своего старца. И я встретила своего – Святослава Николаевича Рериха. И эти его откровения для меня – самое дорогое, что есть в моей жизни.[b]– Вы ведете детскую студию, руководите детским театром, в которой занимаются совсем малыши – дети трех-четырех лет. Ваши юные воспитанники играют в театре. Вас никогда не обвиняли в эксплуатации детей? Как вы считаете, столь раннее приобщение к искусству не калечит их души?[/b]– Нет, театр – это не эксплуатация детей, он не может калечить детские души. Души калечит реклама. Надо подхватить ребенка в его естестве – дети играют с наслаждением, живут игрой. И потом, у меня играют не только дети – приходят их родители, бабушки, дедушки. До восьмидесяти лет в студию принимают. И все, кто может – играет. Остальные становятся осветителями, гримерами, костюмерами. А дети с наслаждением играют. Да и мой бывший муж, Николай Петрович Бурляев на протяжении семнадцати лет, пока он был моим супругом, таскал реквизит и говорил: «Опять козла играть заставят!» И в то же время играл в сказке «Снежная королева» вместе с такими звездами театра, как Наталья Белохвостикова и Жанна Прохоренко. А вместе с ними играли «бембята» – так я называю своих воспитанников. Многие из них сыграли в фильме о Пушкине.[b]– Сейчас вы работаете над двумя кинопроектами – «Гоголь» и «Лермонтов». Как с бюджетом?[/b]– Больной для меня вопрос. Я истратила все свои сбережения на эти фильмы. И мамины сбережения. Но меня не остановить. Я беру кредиты всевозможные, в долг у состоятельных людей. Если меня посадят в долговую яму – принесите мне пирожки…[b]– Как относитесь к современному российскому кино?[/b]– Я с удовольствием посмотрела «Остров», причем это было в Сергиевом Посаде. Но таких фильмов немного, к сожалению. Я не могу смотреть на то, как убивают на моих глазах, пусть и в кино, понарошку, беременную женщину или ребенка и как оператор снимает это убийство крупным планом. Это не искусство, а физиология. Как говорил Пушкин, «и чувства добрые я лирой пробуждал». Не пошлые, заметьте. Пошлость ведь сейчас занимает 99,9 процента на экране. Дальше уже ехать некуда.Можно пойти в туалет и начать снимать или какую–нибудь зверушку, или звероподобного человека со всеми его актами. И что? Искусством является то, что трогает душу и сердце, что заставляет сострадать. Почему я должна сострадать физиологическим проявлениям людей?[b]– Но показывая дно, некоторые режиссеры как бы предупреждают…[/b]– Можно, конечно, достичь дна и потом стремиться наверх, как это делает Достоевский. Но тогда дайте хотя бы намек на этот верх, куда мы пойдем. Нельзя же падать вниз бесконечно. Есть замечательная фраза Ежи Леца: «Наконец-то я достиг дна. В ту же минуту снизу постучались».Но критиковать, ругать, предавать анафеме, запрещать – не нужно. Должен быть один критерий – что ты можешь предложить взамен. Запрещениями проблемы не решить.[b]– Некоторое время назад у вас был конфликт с Безруковым из-за роли Пушкина в вашем фильме. Не из-за того ли, что артист стал слишком зазнаваться? А ведь гордыня это большой грех…[/b]– Опасность такая есть у каждого известного, а тем более суперпопулярного актера. Безруков к их числу относится. На площадке это вообще незаметно. Сергей всегда невероятно играет, отдается полностью искусству. Я видела его на площадке – это полная самоотдача, полное самопожертвование. Но ведь вокруг таких индивидов целая команда людей, которые подпевают его слабостям. Их называют прилипалами, они начинают играть на слабых струнах, говорить о величии… Но я очень надеюсь, что ему хватит мудрости не слушать подхалимов.За рубежом критики мне говорили – у вас великолепный актер, как он ярко и интересно сыграл Пушкина. Причем для сцены смерти Пушкина он похудел на 17 килограммов. Тогда было полное ощущение, что мы прощаемся с поэтом. Все были зареваны, и мы снимали, совпадая день в день с похоронами поэта, с дуэлью. Было 26 градусов мороза, и не один человек не ушел со съемочной площадки. Пришел Сокуров, который понял, что я или погибну здесь, или сниму фильм. И стал отпаивать меня чаем. Никогда не забуду этой солидарности.[b]– Через семь лет исполняется 200 лет со дня рождения Лермонтова. К этому времени вы уже закончите съемки?[/b]– Надеюсь, что закончу все-таки раньше. И еще – мне бы не хотелось, чтобы моя новая картина подвергалась такой же обструкции, какой подвергся несколько лет назад фильм «Лермонтов», снятый моим бывшим супругом. Или мой «Пушкин». Надо делать так, как ты чувствуешь сама, не оглядываясь ни на время, ни на критиков. Лермонтова будет играть Женя Стычкин. Потом будет фильм о Гоголе, в котором опять появится Пушкин. Это единый триптих, который нужно выдержать в едином стиле.[b]– А как вы относитесь к тому, что с экрана смакуются подробности личной жизни гениев своего времени – Чайковского, Достоевского?[/b]– Думаю, пришло время знать все. Надо говорить правду. Но вопрос в том, как подавать. В своей картине о Пушкине я раскрыла откровенные амурные отношения Дантеса и Геккерена. Но потому что была на сто процентов уверена в том, что они были! Мы нашли четыре чемодана любовной переписки этих двух людей, где все ясно прописано. Но главное, что эти отношения имели еще и политический подтекст. Это не просто личное дело.Впереди маячила Крымская война. А начиналось все с Пушкина. Если историю рассматривать не как фрагмент, тогда надо писать о переплетениях судеб. Кто знает, за что был поставлен к стенке и едва не расстрелян Федор Достоевский? Причем интересно не только знать, но и успеть передать молодому поколению эти знания Золотого века. В этом я тоже вижу свою миссию…