Как производится контрольный рейд по квартирам

Юрий Лужков подписал осенью этого года положение об обеспечении жилыми помещениями сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Как ранее решили депутаты Мосгордумы, первоначально жилплощадь вступающим в совершеннолетие сиротам предоставляется по договору безвозмездного пользования только на 5 лет. Единственное, что может позволить себе квартиросъемщик в течение этого времени, – прописывать своих детей. И лишь по прошествии «испытательного срока», если с квартирой все нормально, молодых людей переводят на договор соцнайма, предполагающий в том числе приватизацию жилья. Но как на практике убедиться, все нормально или не совсем? «Незаинтересованные лица» даже отдаленно не в состоянии представить, насколько подобный контроль своеобычен, увлекателен и… опасен. «А я броник не взяла» 11:05 Лухмановская улица – место в молодом микрорайоне Кожухово на востоке столицы весьма своеобразное. Одним фасадом панельные многоэтажки глядят на убогие одноэтажные домишки, по недоразумению уцелевшие на соседней Красковской улице. Другим – упираются окнами в монолитные коммерческие дома. Массовое жилое строительство здесь уже близко к завершению. Если верить официальной статистике, шестая часть новоселов получила квартиры по городской программе «Молодой семье – доступное жилье», еще четверть – очередники Министерства обороны. В этом коктейле по замыслу чиновников должны были раствориться сотни экс-детдомовцев, получивших от города новенькие «однушки». Но растворились ли? – О фотоснимках и думать забудьте, – проникновенно напутствует меня представитель социального учреждения, чье название меня убедительно просили не упоминать (назовем его, скажем, аббревиатурой ЦСО). – И запомните: вы – мой стажер, я демонстрирую вам свои методы работы. Лишних вопросов ребятам лучше не задавать. Мысленно перекрестившись, мы выходим на «натуру» – в соседний квартал. Мы – это репортер «ВМ», поглубже запрятавший в карман включенный диктофон, 29-летняя завотделом вышеозначенного ЦСО Ирина Крячева и две девушки-сотрудницы, задача которых – непосредственно осуществлять этот самый «контроль». А именно: заполнять бланки актов, в которых скрупулезно перечисляются условия проживания и содержания квартир. Ирина набирает на домофоне номер квартиры и требовательно звонит. Спустя минуту сонный мужской голос бормочет: «Але…» – Надежду позовите! Трубку немедленно бросают. Но от Ирины так просто не отделаться. Еще минута ожидания – и домофон оживает уже женским голосом. – Белкина, открывай, это ЦСО с проверкой! Срабатывает дверной замок, и мы поднимаемся на второй этаж. Похоже, гостей здесь не ждут: обитая дерматином дверь заперта, звонок отсутствует. Крячева долго стучит в дверной косяк. Наконец из-за двери доносится: «Минуту…» Тут же слышится возня и приглушенный мужской мат. – Я засекла! – невозмутимо реагирует Ирина Викторовна. Но проходит минут пять, пока в ответ на ее предложение «прекратить тырить мужиков по балконам» дверь отворяется. В затхлом полумраке прихожей под потолком вьются мухи. Хозяйка – молодая особа в джинсах и майке, из-под которой выглядывает вытатуированный текст на каком-то азиатском языке – слегка растеряна: – Ну, кто тут у тебя? – не теряет рабочего ритма Крячева. – Свет давай включай! Когда зажигается лампочка в комнате (люстры или хотя бы простенькие абажуры в квартире, похоже, отсутствуют по определению), мы различаем редкой красоты картину. Посреди помещения, засунув руки в карманы штанов, стоит набычившийся амбал неопределенного возраста. Вокруг него, выгнув спины, ходят два кота – рыжий придворный и перс со свалявшейся шерстью. В углу, на постели, разложенной прямо на полу, возлегает темноволосая нимфа. Но это не все: на застекленной лоджии обнаруживается еще один персонаж мужского пола. – Документы… – устало требует Крячева, пока ее коллеги достают чистые бланки. – С какой стати? – невозмутимо интересуется амбал. – Я че, в гости не могу прийти, в натуре? – Максим, покажи документы! – не вставая с одра, пытается успокоить приятеля темноволосая подруга. – Нэ, я докмэнты покажу, а в чом дэло? – амбал сбивается на акцент откровенно восточного происхождения. – Акты? Я счас сам вам акты составлу! И нэ надо так ходит, как будто у себя дома – ах, ах! – Вы тут не паясничайте… – пытается встрянуть Крячева. Но гостя Белкиной, похоже, не остановить: – Вот и все, и закрой рот, пожалуйста! 11:10 Выйдя из подъезда, Ирина набирает номер председателя местного общественного пункта охраны порядка. – Галина Ивановна, тут в квартире полно кавказцев, приезжайте-ка к нам с нарядом. Нет? А участковый? Далеко? Ну, пусть садится в свою машину и дует к вам, а потом сюда. Через десять минут? Ладно, только к тому времени все тараканы разбегутся… Можно перекурить и оправиться! – последняя фраза Крячевой, видимо, еще не успевшей выйти из образа, адресована уже нам. – Белкина эта – лесбиянка. Не работает, перебивается случайными заработками. Вообще девочка, конечно, очень проблемная. Закончила коррекционный интернат, было несколько попыток суицида. Надо же, а я броник не взяла! Думала, как я буду с ним под курткой смотреться? – Броник – это чего? – широко раскрыв глаза, вопрошает одна из молодых коллег. – Бронежилет! – снисходительно объясняет Ирина Викторовна. – Сослуживцы подарили. Права носить оружие-то у меня еще нет. Из подъезда выходит давешний амбал и, победно насвистывая, направляется к припаркованной машине. У Крячевой звонит мобильник. – Да, Галина Ивановна. Только выехал? Ладно, мы пока еще к кому-нибудь сходим. И, махнув с досады, наш лидер приглашает нас в соседний подъезд. «Если б я тут жила, давно бы повесилась» 11:27 Тоже второй этаж и тоже голые обшарпанные стены. Но здешний хозяин жилища – 19-летний Андрей Ракитин – пропускает к себе беспрекословно. Пока разговариваем разговоры, безуспешно пытается успокоить свою собаку, норовящую тяпнуть непрошеных гостей за икры. Благостную картину дополняет телевизор, изрыгающий в пространство «мелодии и ритмы зарубежной эстрады». – На работу устроился? – спрашивает Крячева у Ракитина. – Да, охранником. Два месяца уже работаю! – По трудовой? – Ну да. Чтобы стаж-то шел! – Плохо, – огорчается сотрудница ЦСО. – По лужковской программе, если не работаешь, имеешь право полгода стоять на бирже труда и получать 29 тысяч рублей в месяц. Ладно, что-нибудь придумаем. В крайнем случае не будешь им показывать свою трудовую книжку… Ракитин, если ты сопьешься, я тебя лично сдам в наркодиспансер! И чтобы я тебя под моими окнами с бутылкой больше не видела. – А где вы живете, Ирина Викторовна, откуда я знаю?! – Я здесь не живу, я здесь работаю, – миролюбиво говорит на прощание Крячева. – Если бы я тут жила, я бы давно повесилась. 11:42 – Это сейчас он такой смирный стал, – рассказывает завотделом ЦСО, пока мы все еще ожидаем блюстителя порядка. – А полгода назад, когда я к нему после новоселья пришла, на меня шестеро обкуренных из его норы как полезли… Да и сам он нарик, если честно. Перед нашим носом по-фраерски тормозит джип «Мицубиси Паджеро», из которого выходит собственной персоной участковый оперуполномоченный Кожухова Виктор Михайлович Подушкин. Крячева снова набирает по домофону номер квартиры Белкиной. – Надя, открывай, это ЦСО! Приготовившись штурмовать неприятельскую оборону, Подушкин занимает место сбоку от двери: «Если меня увидят, вообще никому не откроют». – Ой, бл…! – вырывается у Белкиной, когда она замечает новое действующее лицо пьесы. Но Подушкин не мешкая приступает к работе: – Где живете, Лейла? – осведомляется он у темноволосой дамы, которая протянула ему свой паспорт с московской регистрацией. – В Кабардино-Балкарии. – Почему здесь лежите, а не на Аминьевском шоссе? Собирайтесь, с нами поедете. Удается взять и обитателя балкона, оказавшегося сезонным ремонтником Алимом. Он заявляет, что приехал в Москву только позавчера и справку о регистрации оформить еще не успел. Пока наша процессия выдвигается на улицу, под ногами успевает проскочить рыжая молния. «Бл…, кота держите, в подвал сбежит! П…ц…» – разочарованно тянет Белкина, и секунду спустя откуда-то из-под лестницы раздается заунывное тоскливое мяуканье. Видимо, котяра слишком поздно понял, что подняться обратно неимоверно труднее. Положительный пример 12:07 – Что-то мы все по негативу да по негативу, давайте хоть один положительный пример покажу, – предлагает Крячева, и мы согласно топаем на соседнюю улицу – Святоозерскую. На полпути нас обгоняет вдохновенно рассекающая по декабрьским лужам Белкина. В руках у нее мобильник и MP3-плеер новейшей модели. – Если она там сейчас окажется, я ее убью! – шипит Крячева. Увы, именно «там» – в квартире Марины Волковысской – Белкина и оказывается. Когда мы попадаем в прихожую, она уже тискает симпатичного полуторагодовалого малыша, смущенно пытающегося вырваться из ее вертких рук. Хозяйка квартиры возлежит на диване. Рядом в детской кроватке посапывает еще одно живое существо – трехнедельная очаровашка Милана. – Марин, у тебя чай где? – бесцеремонно врывается к нам Белкина. – Исчезни! – цыкает на нее Крячева и вполголоса принимается воспитывать Марину: – Ты что, с ума сошла, у нее ведь обе руки исколоты, всякие больные в квартире бывают. – А я и не знала… – удивленно тянет Волковысская. В комнату заходит старший сын и усаживается перед телевизором. На экране нехорошие мафиози расстреливают хороших милиционеров. Потом, воя сиреной, прикатывают хорошие мафиози и изрешечивают нехороших. На титрах Марина настороженно принюхивается: – Ой, он, кажется, обосрался. Подождите, сейчас мы попу помоем… Сквозь доносящийся из ванной шум воды слышим, как в кухне на пол падают какие-то предметы. Видимо, Белкина еще не отчаялась найти заварку. Наконец-то мы получаем возможность осмотреться, и наши спутницы принимаются что-то строчить в своих бумагах. Заметно, что в этом жилище присутствуют основные приметы устроенного быта: на стенах вполне уютные обои, добротная мебель и даже под потолком дешевенькая, но все-таки люстра! – Волковысская, а у тебя когда медсестра из детской поликлиники последний раз была? – подозрительно взглянув на Марину, интересуется Крячева, когда попа наконец помыта. – Да только один раз и была. Двадцать второго меня из роддома выписали, а двадцать шестого она приходила, и все. – Да? Сейчас я позвоню главврачу, она у тебя вообще ночевать будет! А этого когда переименовывать будешь? – кивает на старшего сына. – Там ведь гимор, какую-то пошлину платить надо… – Вот получишь родовые, с них и заплатишь. Ну, пока, Ислам, береги маму! Малыш Ислам на прощание трется головой о мою куртку. – А на улице он вообще ко всем мужикам просится. Странно, отчего это? – как-то очень грустно произносит Марина, закрывая за нами дверь. «Такая симпатичная девушка – и по жопе» 12:36 – Мать-одиночка, – рассказывает Ирина историю Волковысской. – Связалась с кавказцем. Родили Ислама, заделал он ей второго ребенка, да и сбежал. Ну, что, к федеральному судье пойдем? «Откройте, это ЦСО!» – в домофон снова летит коронная фраза. В ответ – тишина. Оказывается, один молодой человек сдал новенькую квартиру… судье Мосгорсуда. В те редкие случаи, когда ту удается застать дома, дверь она не открывает (имеет право). Но, как правило, судья на работе: в поте лица творит правосудие. И сейчас, кажется, тоже. – А, ну его, к лешему, – рассерженно бросает наша предводительница. – Пойдем лучше к Ване Иванову. Его подъезд – вон, через дорогу. Чует мое сердце, там будет интересно! В квартире у Иванова чадно. Из кухни доносятся смачные миазмы. Так пахнут просроченные тухлые консервы, когда их в большом количестве вскрывают одновременно. На плите шкворчит огромная сковорода. За столом гоп-компания – три мужика и девушка – точь-в-точь четверка разбойников из знаменитого мультика про бременских музыкантов. – Проходите,… и-ик… садитесь! – утробным голосом, плотоядно улыбаясь, приглашает к столу девушка, которую я тут же про себя прозвал Атаманшей. Я поспешно отказываюсь. Приглядевшись, Крячева роняет: «Ба, знакомые все лица! Ну-ка, Валера, на пару слов…» Один из мужиков – смуглый мачо с обросшей трехдневной щетиной физиономией – беспрекословно следует за Ириной Викторовной на лестничную клетку. Тут наконец-то из комнаты выползает хозяин апартаментов – с опухшим лицом, которое в России характеризуется емким выражением «после вчерашнего». – А че, друзья мои это… – бубнит Ваня, пытаясь дотянуться до выключателя. – А че надо, а? А че я плохого сделал? Получив на подпись акт, нервно смеется: – Кровать, ха, телевизор, ха-ха… Не, вы еще DVD забыли указать, вон он в углу… Че, прям тут фамилию свою ставить? В квартиру возвращается Крячева с Валерой. – Ну, Иван, и давно у тебя эти друзья? Месяца два? Ты мне пьянство в квартире прекращай. Уже соседи нам жалуются! – На меня, Ирина Викторовна, никто не жалуется, это сто процентов! – Это почему же? Запугал, что ли? Учти, Иванов, будет еще хоть один звонок – приду с ремнем и сама по жопе нажахаю. – Такая симпатичная девушка – и ремнем по жопе? О, это интересно! – топорно заигрывает с нашей предводительницей Ваня. Крячева кулаком грозит Валере, и минуту спустя мы вдыхаем вдруг показавшийся невероятно свежим и чистым декабрьский воздух московской окраины. 13:11 – Что, больше никуда не пойдем? – спрашиваю я. – Бесполезно. Связь у этой публики налажена – лучше всякой рации. Они уже или разбежались, или затаились по углам. Теперь три недели будет тихо, а потом опять начнется. Кстати, угадайте, с кем я на площадку покурить выходила. Валера этот – отец детей Волковысской. Двое мужиков – его родные братья, а баба – жена одного из них. – И куда теперь ваши акты попадут? – интересуюсь итогом обхода. – Вообще-то подписанные акты, заверенные печатью, – полноценный юридический документ. И в случае использования городской недвижимости ненадлежащим образом они могут послужить основанием для выселения бывшего детдомовца. Только на моей памяти подобных случаев за несколько лет по всей Москве были единицы. И то не из желания проучить слетевшего с катушек шалопая, а потому, что кому-то приглянулась его квартира. «Паспорт менты отобрали» Упаси боже, если кому-то покажется, будто мы настроены против своевременного обеспечения выпускников столичных детдомов законным жильем. Уполномоченный по правам ребенка в Москве Алексей Головань справедливо считает сложившуюся практику распределения жилплощади между сиротами одной из крупнейших побед в своей работе. Ведь до 1999 года ребята, получавшие квартиры, нередко тут же их теряли. – Картина была чудовищной, – говорит Головань. – Новоселы сразу могли приватизировать квартиры и за гроши продать мошенникам или просто подарить. С 1999 же года сиротам предоставлено более 3 тысяч квартир, и ни одна не ушла налево. И права детей не нарушаются, и город не теряет жилье. Кстати, если уж говорить о Кожухове, куда последние годы направляют чуть ли не каждого второго выпускника столичных детдомов, больше половины квартир уже благополучно приватизировано вставшими на ноги сиротами и, как показывают регулярные проверки, используются по назначению. Это, повторимся, замечательно. Но когда детский уполномоченный заявляет, что заключенный на пять лет договор безвозмездного пользования позволяет уберечь 18-летних ребят от криминала, он либо лукавит, либо не в курсе. И федеральный судья, занимающий квартиру детдомовца, – это еще цветочки. В Восточном округе 16 районов, каждый из которых объединяет несколько жилых микрорайонов. Почему на двух улицах одного несчастного Кожухова сейчас сосредоточено 158 «свеженьких» выпускников-детдомовцев? Что, больше в округе не ведется жилищного строительства? Или это своеобразное наказание для соседей, которым город бесплатно предоставил жилье? – Вы что, не понимаете, что детдомовцев специально селят в одном квартале, чтобы жилищной мафии было легче на них давить? – на условиях полной анонимности вопросом ответил на мою просьбу прокомментировать ситуацию чиновник префектуры одного из других административных округов, славящихся компактным проживанием данного контингента. – Мы тут обнаружили исчезновение трех юношей. Обратились в милицию, нам пообещали, что будут искать. Вдруг через несколько недель случайно находим одного на квартире у дружка совсем в другом квартале. Весь забитый, испуганный: «У меня паспорт, – рассказывает, – менты отобрали. Сунули сто баксов, выметайся, говорят, куда хочешь. А если кому вякнешь – в «дурку» сдадим или в Капотню отправим, к бомжам в ночлежку». И что, скажите, нам с парнем делать – ему в армию не сегодня-завтра?! Я официально обратился в прокуратуру, так меня на следующий день начальство вызвало и пообещало: еще один подобный сигнал – прощайся с креслом. Хорошо еще, я заранее сообразил отвезти бедолагу в паспортный стол, где мы написали заявление, будто паспорт утерян, и ему хотя бы новые документы выправили… Прекрасно, что Москва может позволить себе предоставлять каждому детдомовцу полноценную «однушку» в новостройке, а не комнатушку в коммуналке или угол в бараке. Отлично, что город пытается проследить за судьбой и этих квадратных метров, и людей, занимающих их реально, а не по радужным статотчетам. Но столь же очевидно, что до наведения порядка в этой не самой благодарной части городской социальной политики еще очень далеко. Имена всех действующих персонажей изменены автором по этическим соображениям.