15 марта исполнилось 75 лет Борису Мессереру - народному художнику России, лауреату Государственной премии, действительному члену Российской академии художеств. Он родился в Москве и принадлежит к тому талантливому и дерзновенному поколению шестидесятников, которое вторглось в литературу, театр, изобразительное искусство, с тем, чтобы избавить их от оков официальных канонов. Художник генетически связан с театром. Он из знаменитой династии, подарившей русскому балету талантливейших артистов, среди которых сияют имена его отца, неповторимого танцовщика и педагога Асафа Мессерера, и кузины - блистательной Майи Плисецкой. Мы встретились с художником в его мастерской. Я всегда хотел быть художником - В знаменитую мастерскую на Поварской я шла к Борису Мессереру как к театральному художнику, а познакомилась с Борисом Мессерером, художником, чьи работы разноплановы и интересны… - Я вообще часто сталкивался с тем, что пишущая братия, журналисты, плохо меня знают. Общеизвестно, что Борис Мессерер – театральный художник. К этому все и сводится. А по существу моя работа намного шире, чем театр. Я всегда хотел быть художником, делающим живопись и графику, хотел развиваться в станковом искусстве. Я рисую беспрестанно, офорты, литографии огромного размера, картины маслом и акварели. Все-таки театр для меня, как для творческой личности, не главное, а лишь одно из направлений. Другое, не менее, важное и даже может быть более трудоемкое - офорты. У меня есть станок, построенный мной, самый большой в России … - Вы сами его сконструировали? - Да, сам, на основе обычного станка, но с увеличенными размерами. С гордостью могу сказать, что такого размера офортов – два метра на один – в Москве никто не делает. - Удивительно, у вас в мастерской вообще много макетов, и не только театральных… - Я сделал огромное количество выставок в музее имени Пушкина, только в последние два года выставки «От Джотто до Малевича», выставка Филонова, выставка Модильяни, выставка масок… - А какая из ваших выставок запомнилась вам больше всего? - Сложно сказать. Наверное, «От Джотто до Малевича», которая прошла в ГМИИ им. Пушкина в 2005 году. Это была огромная экспозиция, разделенная на несколько разделов: от византийского искусства с иконами и мозаиками, от Джотто и Рублева до Малевича и Кандинского. - Кто повлиял на вас в вашем творческом пути? - Я учился у Артура Владимировича Фонвизина, замечательного художника-акварелиста и человека, которого я всегда буду почитать своим великим учителем. А также не могу не вспомнить Александра Григорьевича Тышлера. И хотя, может быть, мои работы акварелью менее известны, чем мои театральные постановки, я всю жизнь занимался акварелью. Вот, например, пейзажи Тарусы, которые будут выставляться 12 апреля в Третьяковской галерее. - Это не из того ли цикла, которым вы иллюстрировали книжку Беллы Ахмадуллиной? - Да, этот цикл изначально был задуман как цикл иллюстраций, но он сам по себе является большим и значительным циклом для меня. Он выполнен в особой технике и в особом звучании. Акварель для меня - это импрессионистическое видение мира. - А из зарубежных имен кого назовете? Почему-то, глядя на ваши офорты, мне показалось, что парижская школа начала века – тот же Хуан Грис, некоторые из работ Пикассо – могли бы быть вам близки… - Я не стал бы сейчас персонифицировать, потому что в этом можно запутаться. Кто больше, кто меньше. Я бы предпочел уйти от этого ответа. В художественном мире вообще все так или иначе влияют друг на друга, художник - человек чувствительный, подвержен влияниям. - А что интересней вам самому, офорты или акварели, или, может быть, все же инсталляции? - Для меня интересно все в равной степени. Каждый из стилей работы связан с определенным жизненным периодом, которые как-то сменяют друг друга, параллельно идут, и в этом причудливом их переплетении состоит вся моя жизнь. Поэтому я бы не стал выделять. Конечно, по молодости театральное дело больше захлестывало. Но сейчас я как-то отхожу от театра, потому что он, конечно, съедает все свободное время, а мне хочется успеть сделать что-то серьезное, то, по чему меня будут судить как художника. То есть, картины, графику – станковое искусство. А в театре – извечные проблемы: размениваешься по мелочам. Если нужно гвоздь забить или пуговицу пришить, то каждый раз надо ехать в театральные мастерские. - Ваши театральные работы выполнены в более ярких красках, чем ваши офорты…. - Все зависит от темы спектакля, хотя в целом, наблюдение отчасти верное. Вот, например, совершенно прозрачный, тонкий макет к «Нахлебнику» по Тургеневу во МХАТе, пока не реализованный …Дождь идет, помещичья усадьба и светом сделаны колонны. Театр диктует темы: одно дело – русская сказка, как, например, «Конек-горбунок», работу, которую вы видели у меня в мастерской, другое – тонкое настроение того же Тургенева в «Нахлебнике»…Просто вам попались такие работы. А так многие из моих театральных декораций выполнены в достаточно сдержанных тонах. - Какие темы интересуют вас в живописи? - В разные периоды меня интересовали разные вещи. Вы видите, здесь, в мастерской, навалены самые разные предметы – от самоваров до маслобоек и чугунных сковородок. Это предметы, некогда имевшие определенную функцию. Для меня они становятся одушевленными предметами, меня они волнуют как тема, отвлеченная от изначальной функции, и таким образом, они несут в себе определенную ностальгию. Ну кто сейчас слушает граммофон или взбивает масло в маслобойке? Но одухотворенность в этих предметах осталась… - Я смотрю, у вас такая коллекция граммофонов… - И граммофонов, и самоваров – там, чуть дальше…Но по приходе я не коллекционер. Эти предметы украшают нашу тусклую жизнь. - Да, и они становятся предметами-символами эпохи на ваших офортах… - Предметами для изображения, предметами-темами. На самом деле, любой старинный предмет может стать моей темой… - А что вы думаете о современном искусстве? - Я приветствую современное искусство. Авангардизм и то, в какой степени он проявляется, - личное дело художника. Считает ли он нужным быть только авангардистом или может себе позволить и какие-то импрессионистические этюды с натуры, - зависит только от него. Может быть и так, и этак. Не надо строить себе нерушимые авангардные бастионы, например, участвовать только в электрических, неоновых инсталляциях и на этом остановиться в своем развитии. Мне кажется, что художник вправе быть шире и делать работы и импрессионистического видения, более понятые публике, и в то же время абстрактные и концептуальные. У меня тоже есть концептуальные инсталляции с мавзолеем, посвященные Венедикту Ерофееву, и другие неожиданные вещи. - Вам много приходилось путешествовать. Говорят, русское искусство замкнуто на себя и абсолютно неинтегрированно в мировой арт-контекст… - В каком-то смысле так оно и есть. Конечно, мы стараемся как-то выйти за пределы России, но нас знают хуже. А что здесь такого? Это вполне объяснимо изоляцией станы в течение стольких лет… - А с точки зрения новых идей? - Искусство интернационально, а не привязано к какой-то стране. А идеи существуют везде. - А была ли в последнее время какая-нибудь выставка, которая произвела на вас большое впечатление? - Такого со мной сейчас уже не бывает. Это удел молодости. Сейчас у меня есть своя тема, что-то личное, которое мне и хочется донести до публики. - А ваши планы на будущее? - Этой весной у меня будет несколько выставок. 24 марта открывается выставка в ГМИИ им. Пушкина, посвященная широкому аспекту творчества, в том числе живописи, станковой графики. С 1 апреля в Академии художеств – выставка, посвященная именно театру. Третья – с 12 апреля в Третьяковской галерее, выставка акварелей, пейзажей города Таруса и презентации книги, о которой мы уже говорили. А в июне - большая ретроспективная выставка в Русском музее в Петербурге, где будет показано все вместе, и театр, и живопись, и графика, и макеты и инсталляции, - полный объем всего, что сделано.