Сложная судьба лабораторных крысок

Хвост на алтаре науки РЕПОРТЕР «ВМ» ПОБЫВАЛ ТАМ, ГДЕ СОЗДАЕТСЯ БУДУЩЕЕ Мы многим обязаны нашим братьям меньшим. Они, бессловесные, принимают на себя нашу боль, жертвуя своей жизнью ради спасения тысяч жизней человеческих. Им прививают чудовищные болезни и на них же испытывают новые вакцины, им вводят смертоносные вирусы... Нельзя сказать, чтобы человечество совсем не чувствовало себя обязанным лабораторным мученикам. Эта благодарность уже отлита в бронзе и высечена в камне. У Института Пастера в Париже увековечили лягушку, под Санкт-Петербургом застыла та самая собака Павлова, которая по праву могла бы разделить Нобелевскую премию с великим физиологом. А что же мыши, главные помимо их воли соавторы тысяч научных открытий? Где их профили на мемориальных досках известных экспериментаторов? Нет, мы не призываем, подобно «зеленым», открывать клетки и выпускать грызунов на волю, но пора отдать долг памяти. Сегодня мы публикуем наш собственный вариант такого памятника. Надеемся, что год Мыши вдохновит наших ваятелей на новые оригинальные проекты. И спонсоры найдутся, должны найтись. И будет памятник! И это будет справедливо. Когда вы будете читать этот репортаж, ни одного из его хвостатых героев, скорее всего, не останется в живых. Что поделаешь: таков удел каждого мелкого лабораторного животного, которому суждено послужить расходным материалом для биологических экспериментов. Каково это – ежедневно ставить опыты на живых существах, зная, что регулярно отправляешь своих невольных «соавторов» на верную гибель? Чтобы узнать это, репортеры «ВМ» отправились в виварий Научно-исследовательского института эпидемиологии и микробиологии им. Н. Ф. Гамалеи Российской академии медицинских наук. Пройдемте на укольчик Наш путь лежал к одноэтажному длинному приземистому корпусу-бараку, стоящему вдали от основных дорог институтской территории. Здесь, за дверцей с лаконичной табличкой «лептоспироз», от которой стало немного жутковато, нас ждали два десятка хвостатых самцов в стандартных пятиместных клетках и две очаровательные аспирантки третьего года обучения – Наталья Шарапова и Екатерина Аксенова. В нос ударил приторно-кислый запах чего-то живого и теплого. Когда мы привыкли к ароматам вивария и осмотрелись, Наташа с Катей объяснили, что бояться нечего: с открытыми возбудителями заболевания здесь никто не работает. Область научных интересов экс-выпускниц Ветеринарной академии им. Скрябина – создание диагностических и профилактических препаратов. В частности, на этой партии крыс девушки изучали, как синтезированный весьма мудреным способом белок стимулирует ответ иммунной системы. Именно в силу специфики опыта участвовали в нем только животные-самцы. Ведь у «дам» соответствующий эффект наблюдать гораздо труднее изза всем известного гормонального цикла, характерного для млекопитающих. Также в силу чисто практических удобств отбирали зверьков с белой шерстью: у них, как правило, тонкая белая кожа, и работать шприцем на таком «материале» проще. – И как они у вас не передерутся? – интересуюсь я у хозяек эксперимента, наблюдая за кавардаком, который устраивают белые пушистые комочки в клетках. – Особо драчливых мы отсаживаем. Вообще-то для лабораторных исследований нужны дикие, неприрученные крысы. Но из питомника чересчур злобные экземпляры прибывают редко, и к человеческим рукам они привыкают быстро. Конечно, не каждая крыса способна внести посильный вклад в биологическую науку. Для этой цели годится лишь продукция специальных животноводческих вивариев – хозяйств, где на протяжении сотен поколений в популяции поддерживаются чистые генетические линии. Институт оттуда заказывает молодых трехмесячных крыс. Некоторое время они проводят на карантине, а потом с ними начинаются опыты. Непосредственная работа исследователя с крысами проста и в чем-то банальна: сначала надо запустить в кровь зверька синтезированный протеин, а потом периодически отбирать кровь из вены на анализы. Но настоящий ученый даже к такому сермяжному процессу найдет творческий подход. Дело в том, что практически единственное доступное место на теле крысы, где можно относительно просто попасть иголкой в поверхностную вену, – это хвост: все остальное покрыто шерстью. Но попробуйте «уговорить» грызуна – да еще такого смышленого и прекрасно обучаемого – добровольно проследовать на очередной укольчик! И вот научный руководитель Наташи и Кати – заведующий лабораторией генетической регуляции биохимических процессов Владимир Лунин – разработал потрясающее ноу-хау. В контейнерах из-под салата – Как-то наш шеф поехал в магазин «Метро» и привез оттуда вот такие пластиковые контейнеры для пищевых продуктов, – рассказывает Наталья, без особых церемоний укладывая на «процедуру» упитанного крыса с лоснящейся шерсткой. – Очень удобно! Крыса может внутри дышать и даже немного двигаться, а хвост… А хвост, как мы сами видим, полностью в распоряжении экспериментатора: этот предмет гордости любой настоящей крысы вызывающе торчит из специальной дырочки в торце контейнера. Последний штрих – прикрепить под лапы прозрачный пластиковый «пол» и пристегнуть его четырьмя канцелярскими скрепками к покатой «крыше». Исследовательская «капсула» готова! – Пройдемте, уважаемый… – взяв кровь, говорит Катя и умело берет зверька за шкирку. Спустя секунду тот занимает свое место в клетке и принимается за обед. На месяц обитателям четырех клеток достаточно пятикилограммового мешка специального комбикорма для грызунов. Вода в стандартных поилках – по мере надобности. Некоторые эксперименты, впрочем, продолжаются всего несколько недель. Этот же длится с осени, и на старте опытная партия была гораздо больше. Двадцатка, которую мы успели застать в виварии, – небольшая модельная группа, по которой изучается финальная стадия воздействия активного вещества на организм. Но скоро и ей предстоит печальная процедура, которую корректно называют «вывод из эксперимента». Мой взгляд упирается в небольшой белый листок на стенке вивария. Озаглавленный громким словом «Инструкция» документ состоит всего из трех пунктов, самый интересный из которых – последний, со ссылкой на приказ Минздрава СССР 1970-х годов: «Умерщвление животных не должно производиться в присутствии других животных или в помещении, где содержатся другие животные». Слово «умерщвление» – длинное и неудобное, и технические работники вивария предпочитают говорить «забой». Применительно к крысам забой означает усыпление ветврачом при помощи хлороформа. У подопытного животного, выводимого из эксперимента, правда, есть небольшой шанс остаться в живых и заработать «пожизненную пенсию». Для этого надо так понравиться ученому, чтобы тот забрал его себе – домой или в служебный кабинет. Но происходит это – и то не всегда – с более благородными животными, например кроликами. Куда уж там обычной беспородной крысе... Некуда бежать – Вы сами говорите, что крысы – животные умные и прекрасно обучаемые, – обращаюсь к Наташе. – Неужели за день-два до «приговора» они не предчувствуют беду – например, не пытаются сбежать? – Нет, ничего подобного мы не наблюдали. Бывает, животные разбегаются по комнате, если неплотно закроешь крышку. Но не припомню ни одного случая, чтобы какая-то крыса улизнула за пределы вивария. Впрочем, если какому-то отчаянному смельчаку удастся такой побег, он не закончится ничем хорошим. И вовсе не из-за бродячих котов и собак, облюбовавших институтскую территорию. Просто после эксперимента иммунная система у животного поломана, и в естественной среде, активно общаясь с дикими сородичами, он долго не протянет. – По вашим словам ясно: подопытные крысы – полноправные, пусть и невольные, соавторы ваших исследований. Неужели не жалко бывает с ними расставаться в последний день перед «выводом из эксперимента»? – Мы же все-таки – ученые. Как нас учили в академии, работа заканчивается там, где возникают эмоции. Вот нас часто спрашивают: как вы не боитесь все время с крысами возиться?! Просто мы стараемся видеть в них рабочую среду – тогда ничего неприятного нет. За время учебы и работы крысы нас кусали десятки раз, но мы на них за это не злились. Ведь не будешь обижаться на прибор, который свалился со шкафа тебе на голову. Если бы какой-нибудь облезлый старый крыс неожиданно пробежал по коридору, мы бы, может, и завизжали со страха. А здесь на первом месте – научный результат. – А если на миг про него забыть? – Тогда жалко, конечно. Своего домашнего хомяка я бы ни на какой эксперимент не отдала! – И каковы результаты последнего эксперимента? – Мы ими довольны. Надеюсь, это практически готовая кандидатская диссертация. А если продолжать двигаться в этом направлении, в перспективе может получиться вакцина от лептоспироза – вещь для нашей страны очень актуальная! Конечно, прежде чем будущая вакцина станет полноправным лекарственным препаратом, пройдут еще десятки исследований – сначала доклинических, то есть опять на животных, а потом, если все будет в порядке, и клинических – уже на людях. И скорее всего, годы спустя, когда прививка от этого опаснейшего заболевания (острое инфекционное заболевание, характеризующееся лихорадкой, общей интоксикацией, поражением почек, печени, нервной системы) станет обыденностью, никто не вспомнит, что начиналось все с маленькой комнатки в виварии научно-исследовательского института… …В общем, господа, если дорогу возле рынка или продуктового ларька вам перебежит жирный самодовольный пасюк, не спешите гневно швырять в него пустой консервной банкой. Его родственники – пусть и очень дальние – спасли человечество от многих страшных болезней, положив свои жизни на алтарь науки. Помилосердствуйте!