Травма

[b]“Мы вот живем и думаем, будто в больницах никто не лежит”, — задумчиво говорит кто-то в глубине коридора травматологического отделения обыкновенной московской клиники. Здесь особенная тишина и ни на что не похожие звуки: стук костылей, скрип каталок, уезжающих в операционные и возвращающихся из них. Другое отношение к людям, к жизни и особенно к боли.Одно неловкое движение…[/b]Чтобы оказаться здешним персонажем, необязательно делать что-либо сверхъестественное. Чаще всего история попадания в больницу довольно нелепа. Я, например, “достукалась” до трех операций на колене после прыжка во время игры в волейбол во дворе. Одна из моих соседок по палате вешала на балконе свежепостиранные носки, перевернутая табуретка и — оскольчатый перелом голени. Вторая, готовя ужин, оступилась на ровном месте, уступая невестке дорогу. На третью, весьма почтенную старушку, свалился пьяный в метро. Она осталась лежать: перелом шейки бедра…Так попадают в этот странный мир, существующий по своим не менее странным законам. То, что можно увидеть порой в травматологическом отделении рядовой московской больницы, повторюсь, невозможно представить даже при самом богатом воображении. Даже не знаю, кто виноват во всем этом: наверное, прежде всего мы сами, потому что здесь люди раскрываются так, как они могут раскрыться, может быть, только на войне или в открытом космосе. Особенная, самая тяжелая из картин этого мира — старики. Попав в “травму”, начинаешь панически, навязчиво бояться старости. К старикам, так часто ломающим шейку бедра (от этого покончила с собой Лиля Брик), чаще всего врачи даже не подходят. Их не оперируют, не желая портить статистику отделения (не приведи Господь, не выдержит сердце), денег с них все равно не получишь (если есть родственники, готовые заплатить, ситуация совсем другая). Их выписывают, оказав самую минимальную помощь. Выпроваживают прикованными к постели, но “сдать” беднягу можно только “с рук на руки”. Если нет родных, готовых забрать пенсионера домой и там за ним ухаживать, старики остаются умирать в больнице.…В самом конце коридора, летом — со стаями мух, садящихся на открытые раны, зимой — дрожа от холода под мокрой простыней (никто не удосужится подать судно и сменить белье) угасает тихая, благообразная старушка. Она лежит уже восемь месяцев как раз с шейкой бедра. У нее пролежни — заживо гниющее тело. Когда она раскрывается, видно, что одной груди уже почти нет, под ребрами зияет громадная черная дыра. Глядя в ее кроткие ясные глаза, невозможно понять, чем она заслужила ЭТО. “Я каждый день жду, что за мной придут, — говорит она едва слышно, — а они почему-то не приходят”. И по интонации, по тому, как особенно выделяется слово “они”, смутно догадываешься, что она ждет не кого-то из близких. Она ждет смерти. Это единственное избавление, но оно почему-то все никак не приходит. “Ей не повезло, — равнодушно объясняет медсестра. — Здоровое сердце. Тела уже почти нет, а “мотор” работает, как у младенца. Сознание к старушке почти не возвращается: она живет в каком-то особенном измерении, словно проживая заново свое прошлое огромными кусками.Она все время кого-то зовет, с кем-то разговаривает. В том, своем, измерении она здорова и собирает картошку: “Света, Света, подай мне зеленое ведро…” “Ну что ты их зовешь, — здраво отвечает со своей койки дедушка, тоже выставленный в коридор, как все обреченные. — Не слышат они тебя”. Так они разговаривают целыми днями. “Мне очень холодно, принес бы кто-нибудь кофточку”, — причитает старушка. “Ничего, не замерзнешь”, — басом откликается дед. К слову, у старушки есть племянник, получающий как опеку ее пенсию, а у дедушки — жена и дочь. Но они никогда не приходят. Позже, за неделю до “золотой” свадьбы, жена все-таки заберет дедушку. Чтобы сдать в Дом престарелых. И на вопрос: “почему”, спокойно, словно так и должно быть по отношению к человеку, с которым прожито пятьдесят лет, ответит: “Мне не нужны проблемы”.Она, видимо, просто не поняла, что здесь может оказаться каждый. Одно неловкое движение…[b]Театр комедии и драмы[/b]В больнице разыгрываются драмы самого разного толка. Иногда — невероятные, иногда любовные, а иногда и обыкновенные, бытовые. Бытовые часто ходят впритирку с холодильником, который стоит в холле, где и приносить ничего не надо. Тут в коридоре холодильничек стоит, я его открыла, а там — чего только нет: и маслице, и колбаска, и ветчинка.А вот история, рассказанная мне медсестрой. “Ранее утро, время где-то около шести. Я иду по темному коридор и вдруг вижу отблеск света. Кто-то открыл холодильник и роется в нем. По виду явно не наш, наших я всех знаю. В руках у мужика пакет, и он в него выкладывает из холодильника то, что понравится. Я закричала, он — молнией на лестницу. Я вызвала охрану, перекрыли выход. Охранники побежали по всем этажам, но этого фрукта так и не нашли. Видимо, он был из другого отделения и спрятался в своей палате”.Любовь — это тоже бывает. Веселая, в меру пьющая санитарка Анфиса для не в меру пьющих мужских палат — личность незаменимая. В любое время суток она готова была сбегать в ларек всего лишь за стакан “красненького”. Во время ужина, разнося кофе и кефир, она всегда появляется на пороге со словами: “Чай, кофе, кефир, вино, водка, коньяк”. Анфисе пятьдесят лет, но выглядит она неплохо, эффектная брюнетка с косой. А у нее, кстати, уже и внуки. Однажды, подвыпив, она рассказала мне свою историю: “Замуж я вышла очень просто. Мама мне сказала: “Тебе уж девятнадцать, пора”. А у меня было три кавалера. И вот каждому из них я назначила встречу. Пришел первый. Я у него спросила: “Мне нужно замуж выходить. Женишься на мне?” Он покачал головой. Приходит второй… Второй согласился, а до третьего, получается, очередь не дошла. Так и живем до сих пор с этим, вторым. Он пьет, я пью…”.Внезапно, в больнице, уже имея внуков, Анфиса впервые влюбилась. В Кольку. За романом следило все отделение. Анфиса с Колькой ночевали на операционной каталке, в пищеблоке.Колька угощал всех: Анфису, остальных санитарок, медсестер, своих соседей по палате. В магазин бегали круглосуточно. “Он такой хороший, — тихо улыбалась Анфиса. — У меня таких хороших никогда не было”.— Да бросит он ее, — говорили другие санитарки. — Мы все это уже проходили. Выписываются — и поминай, как звали”.Любовь длилась десять дней. Коля выписался и обещал приехать за Анфисой на машине на следующий же вечер. Не приехал. а номер мобильного, который он ей оставил, оказался неправильным…