Обожеталь может вам "подарить тот свет"

ПЕРСИКИ ДЛЯ СЕСТРЕНОК Кавалер военных орденов, полковник в отставке и вдовец Фольц имел на своем попечении двух дочерей. Обе были чудо как хороши, считаясь в середине ХIХ века одними из первых красавиц Москвы. Но составить «порядочную партию» им мешали слухи, роившиеся вокруг этого семейства. В обществе подозревали, что обе барышни вовсе не дочери отставного подполковника: сам Фольц по воскресеньям хаживал в католический костел, а девушки посещали православный храм. Кроме того, одной офицерской пенсии для того образа жизни, который они вели, хватить не могло. Хотя доказанных фактов не было, но по Москве шел шепоток, что Фольц извлекает доходы, эксплуатируя красоту своих «дочерей». Женщины, жившие за счет щедрости мужчин, назывались в те времена «камелиями» (по роману Александра Дюма-сына). Они составляли особую касту. Впрочем, сестры Фольц к разряду «камелий» не принадлежали. Первую скрипку в особом «промысле» играл сам господин Фольц, а девушки служили лишь приманкой... Вокруг сестер вился рой молодых людей, и время от времени кто-то из них попадал в ловушку. Дело обставлялось так: приметив, что кто-то из молодых людей особенно засматривается на одну из девочек, папаша наводил о нем справки, и если выяснялось, что молодец состоятельный, всячески поощрял ухаживания. После нескольких прогулок по Тверскому бульвару и пары вечеров в Купеческом собрании красавица позволяла ухажеру поцеловать ручку, а ее папаша приглашал в гости. Околдованный женскими чарами молодой человек начинал бывать у них, пока однажды ни заставал свой «предмет» в одиночестве. Оказывалось, что папа и сестра уехали по срочному делу. Приглушенное освещение, красавица, наигрывающая романс на рояле, запах духов – хорошая ситуации для «объяснения». Гость произносил известные «формулы чувств», после которых ему и «да» не говорили, и не отталкивали. Вспомнив, что «смелость города берет», гость шел на приступ. «Крепость» сопротивлялась, показывая, что не прочь сдаться. В тот момент, когда «уста сливались в поцелуе», в гостиную врывался папаша Фольц: «Несчастная! – вопил он с интонациями провинциального трагика. – Как ты посмела опозорить мою честь! Ты отняла у меня самое ценное – доброе имя! Ступай прочь, я отрекаюсь от тебя!..» А потом наступала очередь молодого человека: «А вы, милостивый государь? Как вам не стыдно – вы соблазнили мою дочь и растоптали надежды на устройство ее судьбы! О, если бы я мог вернуть молодость, я бы вызвал вас на поединок и кровью смыл бы позорное пятно с моего семейства. Но я 30 лет проливал кровь за царя и отечество, и теперь мои израненные руки не могут держать оружия! Но я найду мстителя! Да и государь не допустит безнаказанных насмешек над сединами честного воина…» Влюбленный пугался – вдруг и правда Фольц обратится к царю? И начинал уговаривать разгневанного отца, что, собственно, ничего и не было – невинный поцелуй, в котором нет ничего преступного! И старик давал себя уговорить, соглашаясь «не тревожить государя». А чтобы не губить юношу, соглашался принять от него в дар «искупительную жертву» в виде порядочной суммы денег. Сколько можно содрать с молодого человека, определялось заранее, на основе наведенных справок. Этим Фольц и кормились. Семейство ежедневно выходило на Тверской бульвар в поисках очередного неосторожного молодого человека. Таковых хватало всегда: подполковнику оставалось только выбрать жертву. Благополучие Фольца оборвалось однажды летом, когда сестры прогуливались на бульваре: кто-то угостил их персиками. А едва придя домой, обе почувствовали себя дурно, и в тот же вечер умерли… Каким именно ядом были пропитаны персики и кто их дал девушкам, выяснить не удалось. «Знатоки» предполагали, что этот очередной «гость», подвергшийся «экзекуции», решил отомстить... Отравителя искали недели три, допросили десятки людей, но так ничего и не установили. А Фольц вскоре уехал из Москвы, и о нем все забыли…