Чайка оказалась крикливой и хищной

[b]«Чайка» началась не с вешалки, а с сада «Аквариум», пестрящего массовкой, разодетой в «чеховское» – шляпки, тужурки, лорнеты, корсеты и даже с десяток белых афганских борзых на поводочках – привет всем дамам с собачками. (Впоследствии фестивальный проект «Чайки» Кончаловского войдет в репертуар Театра им. Моссовета).[/b]Музыка духового оркестра играла отчетливо, гостей угощали спелой черешней – как-никак не каждый день голливудская знаменитость ставит в Москве «Чайку».Андрей Кончаловский в первую очередь расправляется с так называемым «поэтичным» Чеховым – растиражированным в сотнях экземпляров, удобоваримо-интеллигентным. Написано – комедия, так и будем играть комедию! «Мы, Константин Гаврилыч, купаться пойдем!» – говорит лакей Яков и начинает спускать штаны. «Вот тебе и театр», – гордо провозглашает Треплев аккурат в тот момент, когда голый Яков на заднем плане по-собачьи плюхается в озеро. На фоне фотообоев с видами обычного российского леса поднимается фонтанчик натуральных брызг. Образ «колдовского озера» (читай – тайны жизни, силы судьбы), заставляющий поломать голову и режиссеров и художников, чтобы найти ему конгениальное сценическое выражение, здесь попросту ампутирован – какое там колдовство! Лягушатник в камышах.Чуть дальше сарказм кинорежиссера начинает выглядеть все более адресным – прическа и грим делают Ирину Розанову в роли Ирины Аркадиной как две капли воды похожей на Елену Соловей в михалковских «Рабе любви» и особенно «Неоконченной пьесе для механического пианино», которая по праву считается эталонной экранизацией Чехова.Замечательной актрисе с позаимствованным образом декадентской женственности достается немало гэгов: например, демонстрируя свою моложавость, с хрустом сесть на полушпагат и воровато оглянуться – не видел ли кто, что она не может разогнуться. Аркадина здесь похожа на хищную, крикливую жадную птицу (вроде чайки – природной, а не театральной), да и сыну ее (Алексей Гришин из театра Олега Табакова) режиссер предписал пластику упрямого птенца, раньше времени выпавшего из гнезда и переломавшего себе крылья.Ключевой вопрос-загадка пьесы – был ли талантлив Костя Треплев и его монолог мировой души – здесь даже не стоит. Максимум, на что способен Треплев в «Чайке» Кончаловского, – это осознать свое полное фиаско и с тем же непрошедшим упрямством уйти из жизни. Понять, почему молодая девушка Нина Заречная (Юлия Высоцкая) предпочла заносчивому и неумелому юнцу обаятельного, смешливого и порой даже по-ребячьи восторженного Тригорина (Алексей Серебряков), совсем несложно. Житейская история, житейская логика.Но и Тригорина режиссер сделал настолько бесхарактерным, что тот даже и Нину по-настоящему соблазнять не думал – действительно вернулся в дом за забытой тростью, совершенно случайно наткнулся на Нину, которая уныло слонялась по дому, и поддался порыву, как шарик, подхваченный ветром. Разве что Нине Заречной подарено здесь право на настоящую драму, а не на плоскую комедийность. Крепкая, здоровая, простодушная девушка, без особых признаков одаренности (Заречная, а не Высоцкая), запутывается, заигрывается с манкой пустотой – «славой», «успехом», «признанием толпы».Все это местами «мило, талантливо», но после мощного, дерзкого, поднимающегося до библейских обобщений «Вишневого сада» Някрошюса, после чуткой к Чехову и вместе с тем смелой и свободной в поиске новых и очень точных подробностей «Чайки» Люка Бонди (из недавних примеров) «Чайка» Кончаловского смотрится вполне себе тригоринской продукцией.