Приступая ровно 80 лет назад к строительству экспериментального дома на Новинском бульваре, московский архитектор Моисей Гинзбург вряд ли предполагал, какие копья будут ломаться вокруг его детища в начале следующего века. В ячейке нового общества В начале довоенного жилищного бума у отечественных архитекторов модной считалась идея дома-коммуны с невероятной для нас степенью обобществления быта. Впрочем, сам Моисей Яковлевич не опустился до подобного гротеска, кажущегося из наших дней казарменной пародией на жилой дом. Он с самого начала работы над проектом именовал свое детище опытным домом переходного типа, который поможет жильцам за несколько поколений адаптировать свое сознание к коммуне будущего. Поэтому в 8 полноценных двухуровневых квартирах нашлось место и для кухонь, и для двух спален. Правда, VIP-жильцов сюда селить не предполагалось. Как считал Гинзбург, подобные квартиры – своеобразное «наказание» для жильцов-мещан, пока еще не достигших сознательной степени обобществления. Подлинно же элитное жилье располагалось на крыше, где в пентхаусах обитали два наркома – финансов (Милютин) и здравоохранения (Семашко). А вот в стандартных 48 квартирах (их проектировщик назвал ячейками) кухонь не предполагалось вовсе. Вместо них Гинзбург спроектировал скромные «кухонные элементы» – ниши с посудой. Ванные комнаты заменили душевые, туалеты – скромные кабинки… Кроме того, желая ввиду острой нехватки пространства освободить жильцов от «бытовухи», Гинзбург протянул по уровню второго этажа переход в так называемый «коммунальный корпус», объединявший кухню со столовой, спортзал, детский сад и даже механическую прачечную с ремонтными мастерскими. Ну а для оголодавших совслужащих, которым не терпится ждать приема пищи по распорядку, в жилом корпусе были оборудованы две резервные кухни для разогрева еды. Конечно, Гинзбургу повезло с заказчиком. В большинство из 56 квартир (их зодчий назвал ячейками) предполагалось поселить сотрудников Народного комиссариата финансов РСФСР, которым тогда руководил Николай Милютин – сам по образованию архитектор. Милютин горячо поддержал замысел Гинзбурга и везде помогал ему «пробивать» необычный проект. А пробивать было что! Протянувшийся с севера на юг на 85 метров, сильно оттянутый вглубь от красной линии бульвара дом прорезали сплошные линейки окон. Утромв окна спален с востока били яркие солнечные лучи, вечером спокойный закатный свет радовал в небольшой гостиной вернувшихся с работы служащих. Сама компоновка жилых помещений также была новаторской. Как и большие квартиры, все 48 двухкомнатных ячеек размещались на двух (точнее, на полутора) уровнях. Только у одних жилищ общим являлся потолок (и в верхнюю спальню нужно было подниматься по узенькой лестнице), а у других – наоборот, пол (в такую квартиру из длинного общего коридора приходилось спускаться). Обветшавший муравейник Теперь ясно: что-то из гинзбургских идей не выдержало испытания временем, в чем-то он, наоборот, сильно опередил свой век. Увы, вторую очередь коммунального корпуса архитектору достроить так и не удалось. А о том, что подавляющее большинство жителей разбирает обеды себе по квартирам и столовая фактически не функционирует, Гинзбург писал с нескрываемой горечью… Все последующие годы дом на Новинском бульваре тихо ветшал, все дальше отходя от первоначального замысла своего творца. Власть предпочла побыстрее забыть об экспериментах с коммунами. Детище Гинзбурга превратили в банальный «муравейник» с коммуналками, полностью извратив авторскую идею. Окончательно внешний облик дома Наркомфина исказился в конце 1980-х годов, когда свободное пространство меж колоннами зачем-то застроили. А на фоне нового комплекса американского посольства и особенно громадины Новинского пассажа этот выдающийся памятник и вовсе потерялся, будто старенькое неухоженное пальтишко среди дорогих шуб… Но обшарпанные фасады – это еще цветочки. Внутри становится очевидно: дом Гинзбурга дышит на ладан. Мы идем по длинному коридору с внуком зодчего-конструктивиста – Алексеем Гинзбургом, возглавляющим собственное архитектурное бюро «Гинзбург Архитектс». Как рассказывает Алексей Владимирович, эту организацию создал еще в прошлом веке его ныне покойный отец, и с тех пор попытки заняться реставрацией дома знаменитого предка наталкиваются на различные административные барьеры. Слева от нас – длинная череда запертых на огромные амбарные замки дверей заброшенных ячеек. Справа – битые, треснувшие, покореженные оконные стекла. В углах – «шрапнели» мыше- и крысоловок. В том, что они тут не зря, нас убеждает жирный пасюк, что лениво тащит хвост в нору под лестницей. В торцах – давно не работающие лифты в запыленных шахтах. Живописный пейзаж довершают болтающиеся на честном слове отопительные батареи и отваливающаяся огромными кусками штукатурка. Впрочем, в этом удивительном заповеднике конструктивизма жизнь еще теплится. Сейчас здесь обитаемы полтора десятка ячеек. Вот в дальнем конце коридора скрипит старенькая дверь, и в коридор выходит старожил дома Людмила Белова. – Сколько живу – столько нас отсюда пытаются расселить! – улыбается Людмила Афанасьевна. – Началось еще при советской власти, потом коммерсанты приходили… Не верьте, если вам будут говорить, будто здесь неудобно жить. Когда мне 30 лет назад на выбор давали эту ячейку и обычную двухкомнатную квартиру, я, не сомневаясь, въехала сюда. Здешние жилища невероятно красивы… Бутик-отель или позор нации? В одной из опустошенных ячеек поверить в слова Людмилы Беловой и хочется, да больно уж трудно. Пол здесь превратился в ребристую стиральную доску, из стен с мясом вырваны провода, лестница разваливается по ногами… Отсюда наш путь лежит на террасу-лоджию, когда-то придуманную Гинзбургом для совместных прогулок соседей и разбивки «висячих садов». Теперь тут – только цементные ошметки и давленое стекло. Зато отсюда можно попасть в большую угловую ячейку. Но и здесь на полу – помойка, а с потолка льет настоящий весенний дождь… – У меня готова концепция реставрации, при которой дом деда сохранит жилую функцию и не будет перепрофилирован, – говорит Владимир Гинзбург. – Эту задачу идеально можно решить, устроив здесь так называемый апарт-отель (иначе – бутик-отель), когда существующий дом не переделывается под гостиницу, а используется в качестве гостиничных номеров. Что же касается самого процесса реставрации, в нем неоценимую помощь могли бы оказать немецкие коллеги. Ведь у них за плечами огромный опыт цельного восстановления подобных памятников 1920-х годов (например, знаменитой архитектурной школы Баухаусв Дессау), которым мы, к сожалению, похвастаться не можем. Надо только иметь в виду, что реставрацию нельзя начинать без отселения всех жителей. К сожалению, в этом-то сейчас как раз и загвоздка. Скупившая права на все пустующие помещения крупная московская риелторская фирма объявила о своей заинтересованности в создании на Новинском бульваре бутикотеля и даже принялась расселять оставшихся жителей. Но за три года ей удалось «закрыть» всего… три квартиры. Что, в общем-то, неудивительно, если учесть, что сейчас ее представители оценивают квадратный метр в доме Наркомфина в смешные для центра Москвы 7 тыс. долларов. С такими темпами здание разрушится гораздо раньше, чем обитатели заселенных квартир (из которых примерно половина приватизирована, а остальные – бывшие коммуналки) получат новое жилье! Меж тем московский дом Наркомфина из всемирно известного памятника стремительно превращается в национальный позор: он уже занимает одну из первых строчек в составленном международной организацией «World Monuments Fund» рейтинге «100 главных зданий-памятников, которым грозит уничтожение». Справка ВМ: Из распорядка домакоммуны (из книги Моисея Гинзбурга «Жилище») 1) Ложатся спать в 22 часа 2) Сон 8 час., встают в 6 час. 3) Гимнастика 5 мин. – 6 час. 5 мин. 4) Умывание 10 мин. – 6 час. 15 мин. 5) Душ 5 мин. – 6 час. 20 мин. 6) Одевание 5 мин. – 6 час. 25 мин. 7) Путь в столовую 3 мин. – 6 час. 28 мин. … Форум: -Андрей МАКАРЕВИЧ, музыкант: –Я впервые побывал в этом здании, когда еще занимался архитектурой и хорошо понимал, что это один из немногих исторических памятников, оставшихся от эпохи конструктивизма. В ту пору русские архитекторы оказались впереди всех архитекторов мира, но, к сожалению, от этого короткого отрезка времени осталось очень мало артефактов, и нужно приложить все силы, чтобы привести их в надлежащий вид. Создание бутикотеля, на мой взгляд, может оказаться продуктивной идеей только в том случае, если архитектурная составляющая этого здания останется неприкосновенной. -Марина ХРУСТАЛЕВА, председатель правления Московского общества охраны архитектурного наследия: – На архитектурной карте Москвы протоптаны улицы и тропинки, ведущие к зданиям, притягивающим к себе людей. К невзрачному и даже пугающему в наши дни дому Наркомфина проложен широкий проспект, утоптанный ногами тех, кто понимает его исключительное значение. В нем заключен колоссальный отрыв от архитектуры предшествующих эпох и в то же время основа всей архитектуры ХХ века. Дом Наркомфина – символ своей эпохи и ценнейшая достопримечательность Москвы. Сохранить его для будущих поколений – наша задача ОТ РЕДАКЦИИ Поскольку дом Наркомфина официально признан объектом культурно-исторического наследия, мы обращаемся к главе Москомнаследия Валерию Шевчуку. Уважаемый Валерий Андреевич! Ответьте нам, пожалуйста, на следующие вопросы: 1. Намерены ли вы ускорить реставрацию гибнущего на глазах дома Наркомфина и как именно? 2. У кого это здание сейчас находится на балансе и чем объяснить, что эксплуатирующие организации практически бросили им заниматься?