Александр Куприянов: У журналистов — особая группа крови

— Александр Иванович, Фестиваль прессы — это праздник, конечно, но давайте поговорим о... неприятном. Это же не тайна — в журналистике ныне проблемный период: молодые звезды зажигаются нечасто, да и говорят, что в целом «не тот пошел журналист». Движемся к финалу?

— Вообще, все, что происходит сегодня с современной журналистикой, — это часть огромной проблемы, которую переживает вся страна. Журналистика — это же не остров какой-то, обитаемый или необитаемый. Она — часть общества, в стороне от него существовать не может. Соответственно, и переживает она все проблемы вместе со всеми. А переживаем мы ни много и ни мало — слом ментальности. И это надо осознать. Ну и второе. Понимаешь, встреча интернета и журналистики, которая произошла на наших глазах, — это узловой момент. В мгновение ока, когда появился интернет и человек смог высказать там свое мнение, он стал журналистом.

— Минуточку. Якобы журналистом, да?

— Ну естественно! В своих глазах — стал. Отличие есть только принципиальное: он может лепить, что хочет, а журналист пользуется фактами и все перепроверяет.     

— То есть это — разлом в зоне ответственности?

— Может, и так стоит сказать. Но главное — блогеры стали конкурентами профессионалам. А разницу между ними — вот эту, принципиальную, — понимают не все. Более того, интернет очень быстро сформировал свой способ мышления, часто поверхностный, клиповый. Иногда смешной — когда все преподносится через мемы, приколы, какие-то привлекательные штучки. В этой ситуации шанс выжить получили только те газеты, в которых оставалась авторская журналистика, люди с собственным взглядом, собственным письмом, собственной позицией, с большим интеллектом. Вообще-то, честно сказать, журналисты никогда не отличались большими знаниями, все прыгали по верхам, про это знают да про то — про все по чуть-чуть. Такие, понимаешь, всезнайки — что про химию поговорить, что про жизнь. Но при этом они были людьми высокого интеллекта. Ну а кто сейчас приходит?

— Боль, беда?

— Не хочу персонально называть университеты, которые выпускают журналистов, ну просто чтобы не обижать никого... Но получается так, что в данный момент они попросту изживают себя. Ну не нужно это образование сегодня. Да, конечно, вуз, что называется, дает горизонт! Но в профессии журналистской ничего сегодня не дает. Это мое мнение. И я считаю, что надо создавать некую новую волну журналистики и журналистов, давая это образование в колледжах, которые существовали бы на базе крупных редакций, радийных ли, телевизионных — не суть, но именно при крупных медиакорпорациях. Скромно добавлю: такой, как наша, например. Ребята в таких колледжах должны учиться, а параллельно, с первого дня учебы, погружаться с головой в практику. Только так что-то получится. А у нас как? Меня позвали в один серьезный вуз лекцию прочесть студентам четвертого курса, выпускникам, по сути. Я без ложной скромности скажу: когда мне надо, я могу «зажечь», и сильно. Зажег! Но сначала попросил уйти тех, кому все это не нужно. Часть ушла. Остальные сидят, развалившись. Я перед ними ходил, скакал так и сяк. Потом на стул залез, потом — на стол. Прошу — поднимите телефоны. Все подняли. И я им говорю: «Эх вы, журналисты... Ни один из вас даже не сфотографировал этого придурка — главного редактора, который тут скакал по стульям и столам...» И это беда, что не сфотографировали, понимаешь?

— Не резковато забираете?

— Послушай, какой — резковато?! Я спрашиваю у выпускника вуза, кто такой Калинин. Слышу ответ — охранник Сталина. Наташа Ростова — модель Славы Зайцева. Уже вопиющие какие-то провалы! Но главная беда даже не в этом. Захлестывает молодых эгоцентризм. Они ставят себя в центр мира: существую «Я» и остальной мир вокруг меня, точка! Они не говорят: мы — для мира. Мир — для них! Это и есть слом психологии, сознания, ментальности, который мы допустили и упустили. А авторская журналистика, которая в ряде изданий сохранилась — и в «Комсомолке», и в «Российской газете», и в «Новой газете», и у нас, — это собственный взгляд, знания, позиция автора, публициста, гражданина, прошу прощения за пафос. Хотя, может, сейчас он уместен? За всем этим — человек, личность, интеллект. А дожили до чего? Если сегодня мы уберем фамилии под заметками из информационного потока, то и не поймешь никогда, кто писал... Чистая «электронная щебенка» получается, как называет это мой друг и великий профессионал-репортер Геннадий Бочаров. 

— Вы с другими главными редакторами это обсуждаете? Или все делают вид, что все окей и нет проблем?

— Да когда откровенно говорим, конечно, обсуждаем, куда деваться. У всех одно и то же — кадры... А у нас вот высокая текучка сейчас, особенно на мелком уровне. Молодежь не выдерживает требований, и более того, что страшнее, не готова сопротивляться, добиваться, переписывать материалы, расти. Лучше соскочить на какой-нибудь сайт, зарплата капает, сдал текст да и пошел, а там сидит какой-нибудь рерайтер, переписывает. И нормально…

— А вы помните, как еще недавно бились за информацию? Раздобудешь ценный телефончик — трясешься над ним. Сейчас все в доступе. Погуглил — и король. Может, от этого часть проблем? Такой вот технологии поставили капкан?

— Когда-то в «Известиях», в отделе у покойного Андрея Иллеша, великого репортера, мы должны были сдать по три-четыре готовые информации за день. Притом что телефон в отделе был один и надо было как-то дозваниваться куда-то по очереди. Сейчас я иногда одну заметку с трудом выцарапываю от некоторых. Прогрессу сопротивляться бесполезно, он и технологии неостановимы. Нельзя... плевать против ветра — забрызгает. Сегодня в Париж летят на самолете, глупо было бы ехать на телеге. Но понимание того, что прогресс имеет и иную, обратную сторону, есть не у всех. И этой негативной его стороне надо сопротивляться.

— Вот вы предлагаете при редакциях растить смену, а говорят еще, что неплохо получается, когда человек приходит в журналистику после некоего другого, базового образования — биологического, естественно-научного, медицинского. Когда он «в теме», что называется.

— Может быть... Ярослав Голованов, светлой памяти, журналистом по образованию не был — он вообще Бауманку окончил, а потом в журналистику пришел. И как писал! Но сейчас другое! У нас были кумиры, а сегодня молодые Аграновского не знают. Что же касается узкой темы, то ныне это роскошь — писать только на нее. Мы в мире конвергенции живем. И писать журналисту приходится обо всем. А тема, которую он ухватил и тащит, — бонус. Согласен: так контент усредняется. Но всплесков никто не отменял!

— Очевидно, что сегодня и по совершенно иным принципам строятся отношения между журналистами и, скажем так, теми, о ком им, по идее, надо писать... 

— А я тебе отвечу. Сейчас все, любая контора, от огромной до мелкой, создают пресс-службы. Они везде. Это некие группы людей, которые расфасовывают нужную информацию — нужную, подчеркну, с их точки зрения. По факту же многие руководители попросту окружают себя совершенно безграмотными с точки зрения коммуникаций людьми. Например, милыми девочками — они и правда все очень красивые, симпатичные, я всех люблю... Но они в журналистике ничего не понимают! А главное — всеми своими силами оберегают своего руководителя от острых и неприятных вопросов. Они, учившиеся, недоучившиеся, окончившие пиар, кем-то посаженные, бог его знает откуда взявшиеся, начинают диктовать новый стиль и газетам тоже! Нет, не так: и газетам, и начальникам. Мы не случайно открыли на базе редакции специальный клуб пресс-секретарей — он работает в полузакрытом режиме, туда приходят пресс-секретари из крупных корпораций, из московского правительства, приглашаем на эти встречи интересных спикеров, ньюсмейкеров, говорим, беседуем, пытаясь как-то изменить это состояние. Иначе дикое противоречие и тупик: мы стремимся делать газету для читателей, а они — для своих начальников, чиновников. 

— По своему опыту могу сказать одно лишь: раньше меня не просили присылать вопросы для утверждения. Максимум — тему очертить, чтобы человек был готов к разговору, что понятно и правильно. Сейчас — да-а-а...

— Но ведь парадокс — при этом большинство начальников, а я с ними общаюсь много, — это умные люди. Толковые, яркие, ясные. Готовые говорить о чем угодно, говорящие эксклюзивные вещи. А их пытаются как-то замкнуть и обложить ватой. 

— Но читатель этого не знает и порой делает неприятные для нас выводы.

— Да, что понятно.

— Но ведь чиновники в основном признают, что газеты им нужны. Неужели не понимают, что тогда в них должна быть и критика, и острота — им же самим на самом деле не просто нужная, а необходимая?

— Наш главный ньюсмейкер — мэр, недавно, поздравляя коллектив редакции с грядущим 95-летием, отметил появление в «Вечерке» таких полос, как «Ревизор», «Обратная связь». Он подчеркнул, что это нужно не только нам — для привлечения читателей, а властям — для исправления ошибок, корректировки каких-то решений. Это нормально и правильно, и Сергей Семенович это отлично понимает. А кто-то не понимает и отгораживается от прессы упомянутым ватным слоем, полагая, что можно жить в мире неких иллюзий, в благости, а радость — она только в том, чтобы тебя не критиковали и не трогали. Это ошибка. Хотя мы, притом что правительственная газета, позволяем себе и критиковать, и разные мнения высказывать. Это только те, кто «Вечерку» не читают, говорят о ней как о «лизоблюдской» газете. А почитали бы — поняли, что это совсем не так. У нас активизировалась обратная связь, мы добиваемся конкретных перемен, пошел поток официальных ответов. Это — правильное направление.

— Ищете поводы для оптимизма? 

— К чему тут ирония? Есть объективные вещи. Например, бумажную прессу все хоронят, а я — нет. Детские книжки останутся — знаешь почему? Тактильные ощущения для ребенка важны. Да я и сам, владея гаджетами, «Анну Каренину» и иную классику люблю читать в книге, а не в электронном варианте. Еду в электричке с толстым томом — смотрят, как на идиота. Но многие читают так же, замечала? Вот и газета дает тактильные ощущения. А у взрослеющего читателя вызывает большее доверие, чем интернет: он понимает, что в газете он может найти проверенную информацию, проверенных спикеров, экспертов, аналитиков. Что это ответственность.

— Ну, вас тут же сейчас прижмут к стенке — а что, у нас есть свобода слова?

— Минуточку, а она где есть? Это химера — свобода слова. Нет ее — ни в Америке, стране демократии, ни в Англии, где я работал, ни у нас — в полной мере. Не-е-ет! Есть иное: есть борьба за право что-то напечатать, узнать, добиться. Этому, правда, мешает другое — то, о чем мы говорили в начале: инертность, вялость, равнодушие. До чего ведь доходило: молодые журналисты научились репортажи писать, не выходя из офиса! Ну как такой репортаж будет живым и интересным? Никак. Но при всем при этом у меня впервые за семь лет, а ровно столько идет переформатирование и ребрендинг «Вечерки», появился перед глазами «свет в конце тоннеля».

— Раньше не было?

— Нет, притом что были и успехи, и тираж, и наград немало. Мы все же что-то возрождаем, работаем с жанрами, появились молодые ребята, хоть я и ругал их сильно в начале беседы, которым что-то нужно или которым хотя бы не все равно. Вот, репортажи начали возрождать... Обычные, городские, человеческие. Что-то придумывать — розыгрыши материалов, подачу. Иначе газета может быть очень правильной, но скучной, как канапе на палке, никому не интересной, кроме пресс-служб и их начальников. Еще раз подчеркну — умные начальники это понимают. Жаль, этого не понимают частенько их подчиненные... Которые еще порой и воображают почему-то, что знают, как надо — писать, читать, редактировать. Ты бы стала хирургу подсказывать, как оперировать?

— Не рискнула бы.

— Ну вот. Аппендицит нельзя ничем, кроме скальпеля, удалить — ни ножом ржавым не вырежешь, ни ложкой не вычерпаешь. И не надо пытаться. Но порой пытаются. Так что журналистике сейчас непросто.

— А что с перспективами, Александр Иванович? 

— Хм... Сложный вопрос. Многое зависит от того, придет ли «новая волна» журналистики, о которой мы говорили. Журналистика — это не профессия, а образ жизни. Но очень многие из тех, кто в нее приходят сегодня, как образ жизни ее не воспринимают, увы. Я вот был в отпуске, летел с Дальнего Востока в самолете, перечасовка, все сбито, а я не мог не писать, у меня все зудит — делился впечатлениями. А потом у девчонки-сотрудницы спрашиваю: а чего не писала продолжение своего репортажа-то интересного? А она мне — так я в отпуске была. А я где был? Если этот зуд есть, журналистский, его не унять. Потому что, с одной стороны журналистика, — ремесло, а с другой — творчество. И профессия журналиста близка к актерской — один не может не играть, другой не может не писать, и твой мир — это твои герои, и горы за окном, и ветер. И что актер, что журналист — не механическая кукла. Может, и нельзя нам сделать каждый материал своей «ролью», но пару раз в месяц «возгореться» очень даже можно. Группа крови у настоящих журналистов особая. Как ее приобрести — вопрос непростой...

Перспективы... Наверное, газета будет трансформироваться, может, станет индивидуальной — когда-то там. Но жить будет. И думаю, перемена отношения к прессе тоже случится. Сейчас — да, все непросто, хотя именно нам с начальством повезло — мы разное себе позволяли, никто по носу не бил. Когда начальство послабее — они поосторожнее: кабы чего не вышло из-за критики, то да се... Тем более очень картину портит развившееся поколение ИБД — имитаторов бурной деятельности. Бумаг развели — жуть! А как презентации любят делать! Красивые... И бумаги все — по КЗОТу, по закону, не подкопаться, на каждое слово по бумажке. Но все же и это побеждаемо. Во всяком случае, пока жива такая профессия — «трое суток не спать, трое суток шагать ради нескольких строчек в газете». И понятно, что перемены в отношениях прессы и тех же верхов не могут быть быстрыми, но тот свет в конце тоннеля, о котором я говорил, все же дает надежду!