Аудиторию нужно соблазнять, она тоже любит ушами

Мы встретились с Александром Гордоном в здании театра “Школа современной пьесы” на улице Неглинной. Всю беседу своим бесконечно усталым видом и глазами обреченного на невеселое житье-бытье “русского Байрона” он теребил струны чуткой девичьей души. Но когда разговор закончился, мне стало понятно: такой цинизм-пессимизм-самокритика – вовсе не маска, это, к сожалению для Гордона и к счастью для телезрителей, образ жизни.[b][i]От зарплаты до зарплаты[/i]– Александр, сегодня здесь, в театре, у вас состоится первый персональный творческий вечер. Откуда идея? И не связана ли она с кризисом, а следовательно, с необходимостью заработать?[/b]– Это связано с кризисом. Но не экономическим, а с так называемым кризисом среднего возраста. Приближается промежуточная дата – 45 лет. В этом возрасте каждый год может быть последним, поэтому возникла идея (не у меня, прямо скажем) сделать что-то вроде небольшого отчета: что же за это время я смог себе позволить. Оказалось, гордиться-то особо нечем. Все это скорее шум, присутствие. И все же кое-что набралось. Во-первых, я нашел для себя поляну отдохновения – это современная российская поэзия. Мне повезло встречаться с крупнейшими поэтами современности – вот об этих встречах и, соответственно, стихах – первая часть вечера. Она и дала название всему мероприятию – “Противоядие”. Поскольку я абсолютно убежден, что уж очень много шумит вокруг нас мир. И иногда нам нужно найти не абсолютную тишину, которой не бывает, а какую-то гармонизированную. Вот она мне чудится в этих стихах.Вторая часть вечера – это показ фрагмента моего фильма “Пастух своих коров”, я его оформил в короткометражку.И несколько “кусочков” из спектакля, который шел здесь, в этом театре, по роману Достоевского “Бесы” (назывался он “Одержимые”). Еще будет показано несколько сцен из нового фильма, который никто не видел, – “Огни притона”.[b]– Александр, вот слушаю вас и создается впечатление, что говорю с очень усталым человеком. Простите, но усталый человек – значит старый. Вы не боитесь старости?[/b]– Ну, чего ее бояться-то? Бояться старости – это все равно что пугаться погоды. Можно смотреть на термометр до умопомрачения, одеваться теплее, приклеивать себе шипы на обувь, но погода никуда не денется. Так же и старость – бояться ее не надо, а вот смириться с ней… Впереди у меня еще есть годы, чтобы это сделать.[b]– Какое у вас ощущение от жизни в целом?[/b]– Вы правы насчет усталости и старости. Но… что такое старость? Это, по-моему, состояние, в котором все труднее находить себе цели и задачи. А поскольку это занятие ежедневное – надо же с утра зачем-то вставать, – то, конечно, это отнимает много сил и превращается в хроническую усталость. Но как только у меня появляется достойная цель, то силы откуда-то берутся.[b]– По поводу достойных целей. Вы много раз говорили, что телевидением занимаетесь ради денег. А что вас радует по-настоящему?[/b]– Ну, конечно, телевизор – это ради них, родимых. А что радует… общение по-прежнему радует, но только с очень ограниченным кругом людей.Радует, когда я вдруг имею основания не думать о себе так плохо, как обычно. Ну и бывают маленькие радости – хорошая водка, вовремя пойманная рыба, хорошая погода.[b]– А деньги?[/b]– Какая же радость в деньгах?[b]– Тогда так: на что вам жалко их тратить?[/b]– Да мне никто таких вопросов не задает, потому что жалко – не жалко, они разлетаются. Я всегда жил от зарплаты до зарплаты. Всегда. Я отношусь к деньгам, как к средству пережить месяц.[b][i]Молчи, скрывайся и таи[/i]– Можно провокационный вопрос? Вы много где себя реализуете – кино, театр, телевидение, книги. Однако есть такое выражение: “везде – значит нигде”…[/b]– Есть другое выражение – “талантливый человек талантлив во всем”. Смеюсь. Знаете, есть люди, которым для того, чтобы один раз нырнуть вглубь, нужна ширь. Потому что чем бы я ни занимался, я всегда решаю одни и те же вопросы. Просто ТВ, книги, театр – это все разные средства выражения одного и того же.Но могу сказать, что если бы у меня была возможность снимать кино раз в два года, я бы мало чем другим занимался. Но поскольку эта возможность редкая и дорогая, приходится сублимировать.[b]– Вы телевидение ругаете. Неужели нет там никакого позитива?[/b]– Ну почему же. Например, та же самая известность, которая позволяет находить деньги для фильма. Потом есть моменты творчества, правда, их очень мало. ТВ – очень холодное занятие, а люди, которые там заняты, – это почти все – производственники. Еще работа на ТВ очень напоминает офисную работу.В театре, даже когда холодно (видите, я в пальто сижу?), теплее все равно. Это просто другие отношения. Вот в кино ты – хозяин, ты – барин.[b]– А вы сами смотрите телевизор?[/b]– Смотрю, но мне кажется, что у меня есть некая прививка от этой заразы. Смотрю равнодушным взором на то, что там происходит. Так что он у меня часто включен и как фон, и как невольный собеседник. К примеру, я сижу у телевизора после 200 граммов водки и говорю: “Ну вы чего, сдурели, что ли?” А мне оттуда отвечают громко и очень внятно, кто я такой.[b]– Как избежать самоповторов? Ведь ТВ – тот же завод, как вы сами сказали.[/b]– Это невозможно. У меня единственный материал для создания передачи – я сам. Как можно не повторяться? Это если бы я был настолько неисчерпаем, глубок… то, наверное, был бы гением или сволочью. А поскольку я человек довольно ограниченный, то в том, что есть, в том и ковыряюсь.[b]– Ну а если вдруг раз – и нет телевидения, что будете делать?[/b]– Отвечать себе на вопрос “как прокормиться”. Иногда я задумываюсь и… не знаю: пойду по друзьям, спрошу, не нужен ли кому работник общего фронта?[b]– Судя по вашим словам, вы очень самокритичны и постоянно рефлексируете?[/b]– Так ведь это не привычка и не культурный навык, это, скорее всего, черта характера. И она, конечно, изматывает. И изматывает очень сильно. С другой стороны, когда уже готов в угоду чему угодно – уговорам, тем же деньгам – дать слабину и совсем опустить планку, именно рефлексия не позволяет этого делать. Говоришь себе: “Ах ты сволочь, ты еще вот так захотел?” Хотя, знаете, столько глупостей уже в жизни сделано…[b]– Можете в каких-то признаться?[/b]– Ну, мы же не на исповеди. Если где их и признавать, так только не в интервью, даже такой уважаемой газете. Только в доверительной беседе между своими, либо в художественном произведении. Хотя исповедь в художественном произведении мало кому сейчас интересна, потому что уж очень много исповедников и исповедующихся у нас появилось.Расскажут о себе все гадости, а что с этим дальше делать – совершенно непонятно. Поэтому: “Молчи, скрывайся и таи – и чувства, и мечты свои”.[b]– А про мечты юности можно спросить? Тогда наверняка о чем-то грандиозном мечталось?[/b]– Я никогда ни о чем не мечтал, честно вам скажу. То есть если возникал соблазн какой-нибудь, вслед за соблазном появлялось неистребимое желание. А это всегда необходимое условие для продолжения действия. Вот я срывался и делал.[b][i]О женщинах не знаю ни хрена[/i]– Вы можете назвать себя целеустремленным человеком или ваш медийный успех – воля случая?[/b]– Это воля судьбы. Случай, как и чудо, – только проявление судьбы. Нажито уже достаточно много, чтобы оглянуться назад и увидеть, что случайных поворотов не было. Жизнь – причудливая река, но вполне органичная. Все, что я сейчас понял, – если хочешь плыть против течения, можешь заниматься чем угодно, кроме творчества. Творчество все-таки вещь результативная и созерцательная. Вот тебя куда-то прибило, чего-то там ты себе намыслил и начувствовал, вот и отдай. Так что нет, усилий моих здесь очень мало.[b]– То есть не было в вашей жизни события, которое бы все перевернуло?[/b]– Нет, если бы лодка перевернулась, я бы утонул. Но были крутые повороты.[b]– Я знаю, что вы никогда не жалели о том, что жили в Америке. Чему она вас научила, и чему Россия учит сейчас? Если учит.[/b]– Да, я не думаю, что я чему-то учусь. Америка была ярким и одновременно строгим отрезком течения моей реки – на этом отрезке я многих потерял, кое-кого приобрел, но опять же сейчас пейзаж сменился, а жизнь продолжается. Я не знаю, как можно учиться. Опыт почти никогда не работает, за исключением, может быть, бытовых моментов.[b]– Если опыт ничего не решает, тогда чему, по-вашему, следует научиться, чтобы жить в согласии с собой?[/b]– Я не знаю, как можно жить в согласии с собой. Я научиться не смог, а, значит, и научить не смогу.[b]– Александр, как вы относитесь к тому, что вы, точнее, ваш телеобраз, кумир многих женщин?[/b]– Я раньше как-то не думал об этом, а потом, действительно, стал замечать. С одной стороны, это ласкает слабеющие силы, а с другой… У меня есть дилемма: когда я разговариваю со зрителем даже в мыслях – это почти всегда мужчины. Но когда я нахожу способ сосуществования с аудиторией – это почти всегда женщины. Аудиторию нужно соблазнять, она тоже любит ушами. Так что моя “привлекательность” объяснима.[b]– Можете ли вы сказать, что знаете о женщинах все?[/b]– В том-то и дело, что я ни хрена не знаю о женщинах. В этом основная загвоздка. Я совершенно искренне полагаю, что знать и любить – не одно и то же, и знак равенства между ними поставить нельзя. Между ними пропасть. А если бы я чего-то знал, то был бы, наверное, освобожден от этой напасти и со спокойной душой предавался творчеству. Но, к сожалению, пока не получается. Видимо, проблема пола сильнее, чем все остальное, вместе взятое.[b]– Вы верите в то, что женщина и мужчина долго могут быть вместе?[/b]– У меня не получалось.[b]– Ну а как отец вы себе нравитесь?[/b]– Да какой я отец? Никакой. Это так только… чтобы на вопрос “есть у вас дети?” отвечать “есть”. Не сложилось как-то.[b]– Дочь не навещает вас в России?[/b]– Да вот не виделись года три. Собралась этим летом в Одессу приехать, посмотрим, что из этого получится.[b]– Александр, как выглядит день, когда вы не работаете?[/b]– Очень хорошо выглядит. Из дома я не выхожу, курю, телевизор смотрю. Если нет никаких обременений в виде гостей или обязательств, то могу выпить сам с собой – и с удовольствием. Это хороший день.[b]– Считаете себя волком-одиночкой?[/b]– Странно, что именно на этом месте мне как-то задали тот же вопрос. Я на него ответил: “Почему волком? Скорее, верблюдом”. И сейчас отвечаю так же – я одинокий верблюд.[b]– Давайте закончим на оптимистической ноте. Что бы вы хотели, чтобы чудесным образом появилось у одинокого верблюда?[/b]– Я всем своим друзьям на все праздники и юбилеи желаю только одного – желаний. А если они чудесным образом исполняются – и жить незачем. Так что желаю желаний, и чтобы они не исполнялись.[b]Досье “ВМ”[/b][i]Александр Гордон родился 20 февраля 1964 года в поселке Белоусово Калужской области. Окончил актерское отделение Училища им. Щукина.В 1989 г. с маленькой дочкой и женой эмигрировал в США, где первое время устанавливал кондиционеры и доставлял пиццу. С 1990 года работал в американских телекомпаниях. С 1994 по апрель 1997 — автор и ведущий публицистической программы “Нью-Йорк, Нью-Йорк”, которая выходила на российском телеканале “ТВ-6”. В 1997 году вернулся в Россию. Вел передачи “Частный случай”, “Хмурое утро”, “Собрание заблуждений”, “Процесс”, “Гордон”, “Стресс”, “Гордон 2030”.В 2002 г. снял художественный фильм “Пастух своих коров” по сценарию своего отца — Гарри Гордона.В 2004 году поставил спектакль “Бесы” по роману Ф. Достоевского на сцене “Школы современной пьесы”. Сейчас на Первом канале ведет авторские программы “Закрытый показ” и “Гордон Кихот”. Семейное положение – разведен.[/i]