В спектакле только мужчины

Пять лет назад артисты играли в здании МХАТа на Тверском бульваре свой звездный спектакль «Самоубийство влюбленных в «Сонэдзаки».

Нынешняя встреча с театром Кабуки состоялась благодаря стараниям Международного чеховского театрального фестиваля, организаторы которого напомнили, что в этом году исполняется 90 лет со времени первых гастролей Кабуки за пределами Японии, а проходили они в 1928 году тоже в России – в Москве и Ленинграде.

Японский театр Кабуки, чья история насчитывает уже 415 лет – уникальное явление в театральном мире. Понять и принять его совсем не просто, хотя в отличие от своего старшего аристократического собрата –  театра Но, Кабуки считается простонародным, а это значит зрелищно-развлекательным.

Несмотря на то, что в спектаклях заняты только актеры-мужчины, которые, согласно философии театра, «стремятся не стать женщинами, но воплотить в себе женственность», Кабуки был создан женщиной в самом начале XVII века – храмовой танцовщицей Окуни, за что благодарные потомки увековечили ее в 2003 году в статуе в Киотском районе Понто-тё.

Поначалу массового европейского зрителя привлекала, удивляла и восхищала экзотика непривычных театральных представлений Кабуки:  завораживающая пластика и особая форма общения персонажей, красочные костюмы и декорации, специфический «масочный» грим, особое устройство сцены… 

Теперь, когда у европейцев уже есть некоторый опыт общения с театром Кабуки, их покоряют чувственная сторона спектаклей, особая связь сцены и зала, неповторимая энергетика, высокое искусство актерского мастерства с «говорящими» паузами, гротесковыми формами переживаний и импровизации.

Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС

В отличие от европейского театра, стремящегося к крайним формам реализма, Кабуки сохраняет условность театра, являясь  зеркальным отражением традиций и условностей японского общества.

Всё это можно наблюдать в спектакле «Кэйсэй Хангонко» по пьесе классика японской драматургии Тикамацу Мондзаэмона (1653-1724), которую рассказывает зрителям комментатор, обыгрывая мимикой и голосом каждую реплику, каждую ремарку. Актеры же  своей неповторимой игрой иллюстрируют этот рассказ.

Перед нами предстает судьба бедного художника-заики Укиё Матахэя (Никамура Гандзиро), разыгранная в традициях театра Кабуки с массой  переживаний и надуманных, с нашей точки зрения, страданий из-за своего недуга в духе немого кино. Всё могло бы закончиться  трагически - стенаниями, морем слез и уходом из жизни Матахэя и его преданной жены Отоку в блестящем исполнении Накомуры Сэндзяку, но неожиданно оживает нарисованный художником автопортрет, и наш герой исполняет победный танец под дробные звуки барабана, имеющего для японцев почти сакральное значение.

Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС

Кажется, что мужественный танец самурая  рождается из его всепобеждающих колдовских звуков, давших силу художнику Матахэю нарисовать автопортрет, который изменил мнение о нем учителя Сёгэнома (мудрый Катаока Итидзо), а вместе с этим и всю его судьбу. В долгожданном звании художник отправляется совершать подвиги.

Второе отделение было полностью посвящено пластической интерлюдии из митиюки «Ёсинояма», сюжета, входящего в одно из трех главных произведений репертуара Кабуки «Ёсицунэ и тысяча деревьев сакуры». Чудеса, которые приключились с героями – Сато Таданобу (неподражаемый Никамура Гандзиро) и Сидзукой Годзэн (трогательный Никамура Сэндзяку) в дороге, рассказанные языком пластики (смесь пантомимы и танца), являются яркой краской в эстетике театра Кабуки. Временами они напоминали «зримую песню», так как изящно иллюстрировали рассказ и песни комментаторов, а также воспоминания Таданобу о былых сражениях и славных битвах.

Порой казалось, что благодаря таланту и высокому профессионализму исполнителей всё происходящее – это комедийно-пародийное представление на злобу дня, хотя и в исторических костюмах.

Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС

Зал восторженно встретил пластическую сценку театра Кабуки. Однако все ли зрители понимали глубинный, а не только сюжетный смысл происходившего на сцене и какие эмоции вызывал у них непривычный нашему уху ритм барабанов, которые занимают особое  место в музыкальной культуре Японии? Или их восхитил только изящный с элементами восточной экзотики танец исполнителей?

Представления о любви и ненависти, о добре и зле, о высоком и смешном, о героизме и предательстве у людей разных этнокультур могут быть различными, как и пластические средства их отображения. Это не плохо и не хорошо, это – данность многообразного и многокрасочного мира, в котором мы живем.

Дешифровка непривычных нам музыкально-пластических образных символов японцев требует особой работы ума и сердца, а еще некоторых фоновых страноведческих и этнокультурных знаний. Без них даже при наличии художественного чутья и интуиции, а также не очень внятной бегущей строки над сценой вряд ли можно понять «другой» образный мир.

Предложенные театром Кабуки представления достойны того, чтобы замереть в восхищении перед лицом настоящего искусства – древнего, мудрого и, как это не покажется странным, по-прежнему современного.