Год добровольца сделал невероятную рекламу волонтерства в нашей стране. Немалую роль сыграл и чемпионат мира по футболу. Даже в самолетах призывали становиться волонтерами. Кроме того, изменилось законодательство — был принят закон, регламентирующий работу добровольцев. Больше казенных учреждений открывают свои двери для волонтеров и готовы сотрудничать.

Но в то же время мы все еще видим неготовность системы казенных учреждений к принятию волонтеров не с точки зрения закона, а с точки зрения внутреннего менталитета. Одна из основных проблем социального волонтерства — нас просто боятся. Мы для них — лишние глаза. Сотрудники городских учреждений искренне не понимают, зачем мы нужны.

Они не способны осознать тот вклад, который мы можем внести в общее дело помощи подопечным, будь то старики в домах престарелых, или воспитанники детских домов, или пациенты больниц.

До сих пор, когда приходят волонтеры, нам говорят: «Зачем вы вообще нужны, вы, наверное, деньги получаете. Мы вообще не верим, что люди могут бесплатно приходить и гулять с ребенком».

На этот вопрос мы всегда отвечаем так: зачем лишний раз ребенку погулять? Зачем, чтобы кто-то посидел, поговорил с пациентом в больнице? К сожалению, там этого не понимают. У меня сложилось впечатление, что у людей, которые работают в казенных учреждениях, производственная шизофрения. Когда мы думаем о себе, то все эти потребности в общении, прогулках для нас очевидны. Когда же речь заходит о других, то это почему-то становится не так важно.

Мне рассказывали волонтеры, что у жителей психоневрологических интернатов есть просьбы, которые по законодательным нормам почти невыполнимы. Например, они хотят съесть селедку на праздник. Для нас это просто — пошли в магазин, купили и съели. А у них этого нет вообще. А персонал интерната говорит, что не понимает, зачем им это нужно. И волонтеры, конечно, купят им эту селедку, но наша задача ведь не только в этом. Прежде всего мы хотим дать что-то простое человеческое, что каждый из нас хочет получить и, самое главное, получает в этой жизни. Если меня кто-то в метро обидел, то мне есть с кем поделиться своими переживаниями. Если произошло что-то хорошее, мне есть кому это рассказать. В подобных учреждениях людям не с кем пообщаться.

В итоге у нас получается тотальное неприятие волонтерства и непонимание самой идеи изменения качества жизни.

К слову, я был очень рад прочитать на страницах «Вечерней Москвы» статью заместителя мэра Москвы Анастасии Раковой о приоритетном изменении качества жизни горожан. На мой взгляд, как раз волонтеры могут оказать значительную помощь в решении этого вопроса.

Конечно, не везде все так плохо. Есть и позитивные примеры в Москве. Например, в детском наркологическом диспансере руководство понимает значение добровольцев. Нас там ждут и всегда нам рады. Когда мы приходим, дети бегут нам навстречу. Когда ты слышишь: «Я тебя неделю ждал», — то никакие преграды не имеют значения. Очень доброжелательны в отделении нейрохирургии имени Бурденко и в Российской детской клинической больнице. Да, не все идеально, но все же там понимают нашу значимость. Правда, нужно признать, что такие учреждения — скорее исключение из правил. Исправить ситуацию может лишь отношение города к этой теме. Москва должна дать полный зеленый свет некоммерческим организациям.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции

Волонтеры