Ассигнации

[b]Несколько дней назад мы отметили небольшой юбилей – 235 лет назад, в 1769 году, в России появились бумажные ассигнации. Но мой интерес к деньгам возник, естественно, позже и, можно сказать, почти на пустом месте. В те годы, когда я только начинал самостоятельную жизнь 6–7-летнего московского шалопая, в карманах моих штанов, перекроенных из отцовского пиджака, денег, естественно, не водилось.[/b]И в это же самое время среди моих немногочисленных игрушек были “самые настоящие”, но уже ничего не стоившие миллионы.Клад в московской квартире? Эти ассигнации, или попросту бумажные деньги, были тем немногим, что осталось в семье как память об одном из моих дедов – Исае Филипповиче Елдикове, умершем задолго до моего рождения.Признаюсь сразу, что эти сотни тысяч и миллионы не были остатками некогда существовавшего семейного “состояния”: их уже при рождении можно было считать величинами дутыми и почти символическими.Но лучше припомним все по порядку.Мой дед, перебравшийся в конце позапрошлого века из подмосковного села Возмище, что под Волоколамском, в столичный Петербург и отработавший там больше десяти лет ткачом, окончил в начале 1910-х годов школу кассиров и был “распределен”, а точнее, как тогда говорилось, – трудоустроен в южный город Николаев. И до самой революции, и во время Первой мировой, и в горячие годы Гражданской войны, и еще несколько лет после нее он работал в тамошнем пароходстве в должности кассира.Власть, как вы знаете, в первые послереволюционные годы на юге России менялась часто. Иногда по два раза в день. А вместе с властью менялись и деньги. Каждые новые властители, как правило, заводили свою валюту. Так что и жалованье, принесенное домой вечером, к примеру, в деникинских “колокольчиках” (они так назывались за изображение Царь-колокола), к утру, при “восстановленной” на очередные три дня советской власти, оказывалось пустым звуком! Что-то, естественно, успевало тратиться на пропитание семьи, а что-то навсегда оседало в ящике старого комода. Дед любил “следы времени”… А потом он умер, семья отправилась в вынужденное путешествие по стране, чтобы в начале 1930-х окончательно осесть в Москве. И комод путешествовал вместе со всеми. А от жизни в Николаеве в его стенке остался осколок артиллерийского снаряда, застрявший там после одного из артобстрелов бурного 1918 года… Вот в этом-то старом комоде и лежал сверток с бумажными сотнями, тысячами и миллионами, лучше всяких учебников рассказывавших мне о былых временах. Всю историю Гражданской войны я мог изучать, не отходя от комода. Чего тут только не было! Казначейские билеты “командования вооруженными силами на юге России”; упомянутые мной деникинские “колокольчики”; дензнаки вольного города Одессы (соседа Николаева по географии); карбованцы Симона Петлюры; гривны Центральной рады… Была тут и клетчатая бумажка из школьной тетрадки с расплывшимся штампом “казначейства” батьки Махно – “Геть, кума, не журись, у Махна деньги завелись”, а также деньги “романовские”, “думские”, “керенки” и прочая, прочая, прочая… Время безжалостно не только к людям, но и к вещам. Был выкинут за ненадобностью на помойку скрипучий комод с осколком артиллерийского снаряда в правом боку. Часть ассигнаций сгинула неизвестно куда.“Испарился” на одной из школьных выставок листок в клеточку – махновский “банковский билет”… Но и обитателей в моем собрании за эти десятилетия прибавилось. Завзятым коллекционером я так и не стал, но время от времени “бумажки” меня сами находят. Остались в несуществующем комоде казначейские билеты и облигации, “сгоревшие” при быстролетной денежной реформе 1947 года. “Пришли” после 1961-го ликвидированные Хрущевым сталинские рубли. Перекочевали в конце 1970-х со знаменитой книжной толкучки в Сокольниках (там ведь не одни только книжки продавали!) архангельские “белые медведи”, сибирские дензнаки Колчака и дальневосточныеатамана Семенова… Потертые, ветхие, рваные и почти новенькие (видимо, так и не побывавшие после печатного станка в обращении) ассигнации мне (и моему подросшему к этому времени сыну) дарили друзья; мы их выменивали на какие-то марки, иноземные монетки и прочую коллекционную чепуху… Множество любопытностей числится за каждой из обитательниц семейного собрания. Иногда – личных, связанных с историей ее приобретения, а чаще – вычитанных из книг по истории, мемуаров, рассказывающих о том или ином времени.Вот, к примеру, ассигнации времен Александра I. Одна из них настоящая, а другая – фальшивка, отпечатанная Наполеоном перед походом в Россию. Император хотел подорвать экономическое благосостояние противника. Но в своем французском рвении просчитался: грамматические ошибки в тексте посадил (“госуЛарственный” вместо “госуДарственный”); да и напечатаны наполеоновские банкноты на бумаге несравненно лучшего качества, чем настоящие, российские. Так что знаменитое “хотели как лучше”, появилось в нашей истории задолго до господина Черномырдина! А вот деньги, напечатанные по распоряжению Временного правительства, но поступившие в обращение уже после его падения. На них мы видим свастику, вцепившуюся в российскую банкноту задолго до появления на карте Европы “тысячелетнего рейха”.А это – “просто керенки”. Они стоили так дешево, что не имели ни серии, ни номера. “Керенки” выдавались на руки и участвовали в платежах нередко целыми неразрезанными листами по сотне “бумажек” в каждом! И советские дензнаки стоили в начале 1920-х дешевле бумаги. Была в те годы даже такая полублатная песенка:[i]…Залетаю я в буфет, Ни копейки денег нет,Разменяйте десять миллио-о-нов!..[/i]Ну, а потом появились знаменитые “нэповские” червонцы. Это была “твердая валюта”. А те два года, что к этой реформе шли, на банкнотах писалось: “Один рубль 1923 года равен 1 000 000 рублей в дензнаках 1921 года…” А между прочим, знаете ли вы, что, к примеру, тысяча рублей ассигнациями почти весь XIX век стоила меньше такой же тысячи, но серебром? Инфляция бумажных денег была более быстрой, чем денег серебряных и даже медных. Помните, Павел Иванович Чичиков цену на мертвые души устанавливал “в ассигнациях”? Поломал эту карусель только граф Витте, проведя денежную реформу и приравняв бумажный рубль к рублю золотому. Недаром на всех банковских купюрах начала ХХ века значится: “Обменивается на золото без ограничений”.Чем хороши вышедшие из употребления дензнаки? Лежат себе и лежат, есть не просят, инфляции не подвержены (даже наоборот), а ветер времени в их шелестении слышен отчетливо. А иногда ассигнации и вместо справочника поработать могут.Смотришь, к примеру, какой-нибудь исторический боевик, где киногерой хрустит пачками царских сторублевок и думаешь: “Врешь, батенька, банкнота-то эта появилась на свет лет через двадцать после того, как ты (по замыслу киношников) завершил свой, далеко небезгрешный путь по этой земле!..” Вот такие дела. Только вы меня за коллекционера-всезнайку не считайте. И пополняет наш домашний “исторический музей” в основном мой старший сын. Да и не коллекция это вовсе, а просто история моей семьи, моей страны, разложенная по прозрачным папочкам и хранящаяся в поврежденном осколком снаряда ящике давно не существующего комода…