Анатомия героя

[i]“Мне уготовлена смерть героя, а не случайной жертвы или обманувшегося любовника...”[/i][b]Э. Лимонов, “Анатомия героя”[/b]Скандальный писатель Эдуард Лимонов в определенных кругах именуется не иначе как вождь. В свои 60 с лишним лет он по-прежнему полон энергии и не признает полутонов. Пишет книги, открытые письма, руководит своей партией. Его политические взгляды, разумеется, можно не разделять. Но с тем, что жизнь он прожил насыщенную, трудно не согласиться.Живой Лимонов, в отличие от Лимонова в литературном виде, несколько меня разочаровал. Вместо крепкого мужского рукопожатия – вялое: “Ну здравствуйте, садитесь”. Вместо пламенной патетики – размеренное повествование с интонациями легкого недоумения: мол, ну и что? Киношные революционеры, когда ораторствуют, рассекают воздух широкими ладонями. У Лимонова руки нервно шарят по плоскости стола, как будто ищут чего-то. Между тем взгляд у него прямой и уверенный. Лимонов смотрит не в переносицу, как учат политиков имиджмейкеры, а прямо в глаза.[i][b]Борьба продолжается[/i] – Я смотрю, вы все время усы подкручиваете. У кого переняли привычку? У Чапаева?[/b] – По-моему, у всех, у кого достаточно длинные усы, есть такая привычка. Это чтобы они форму сохраняли.[b]– Это правда, что партийной деятельностью вы занялись для того, чтобы рекламировать свои книги? А потом сами не заметили, как увлеклись.[/b]– Это недалекие люди говорят. Мало ли что говорят недалекие люди. Недалекие люди склонны находить недалекие решения проблем. А кто так говорит? [b]– Например, Валерия Новодворская.[/b]– Кто такая Валерия Новодворская? Это такая, высказывающая постоянно крайние мнения толстая дама? Она не представляет никакую политическую организацию, хотя по-прежнему фигурирует как якобы руководитель чего-то. Но я никогда не видел вокруг нее больше двух человек. Для меня ее мнение абсолютно несущественно. Я не считаю ее ни политиком, ни сколько-нибудь представителем общественного мнения.[b]– А себя вы считаете политиком?[/b]– Ну, безусловно. Я руководитель политической организации, уже достаточно значительной, где-то около 15 тысяч человек у нас. Я сумел за эти годы из горстки интеллектуалов создать разветвленную организацию. Безусловно, я политик. Независимый.[b]– Политика – грязное дело, об этом даже в учебниках политологии написано.[/b]– Руки оторвать и голову отпилить тому, кто так говорит. Благородное дело! Наши депутаты политику дискредитируют. То, что в Думе, – это не политика. А люди, которые там сидят, – не депутаты. Они администраторы.[b]– Вы выглядите уставшим.[/b]– Почему? Мне все-таки 60 лет. А вообще я очень спокойный… Я мудрый.[b]– Тем не менее последние ваши книги излучают просто бешеную энергетику, а в жизни вы такой… утомленный.[/b]– Я же не могу бесконечно рассказывать о том, что написал в книгах. Настанет следующий эпизод или период в жизни, буду говорить оживленно и с пафосом.[b]– Нынешний ваш период как можно обозначить?[/b] – Борьба продолжается! [i][b]Прокурор запросил мне 25 лет[/i]– Может, ну ее, борьбу эту? Бросить все и жизнью наслаждаться?[/b]– Я человек мыслящий, значит, борющийся. Жизнь – это конфликт. А что? Я наслаждаюсь. Тем более, у меня хороший характер. У меня не бывает депрессий. Я в тюрьме был идеальным сокамерником. Меня все друг другу показывали, уголовники говорили: вот, мол, смотри, человеку 14 запросили, а он пришел и захрапел. Я очень живучий.[b]– А детей родить?[/b] – Родить детей каждый может! И что? И они будут тотально не похожи на меня. Это такое разочарование! Вон у меня сколько детей – во всех регионах России и за рубежом ([i]смеется[/i]). Я придам смысл их жизни.[b]– Вспоминая о заключении, вы как-то сказали, что в тюрьме вас водили на балет. Это серьезно?[/b] – В лагере нас насильственным образом водили в клуб. Балета не было, но были оперные артисты, арии пели. Такая замшелая культура. Это дико, потому что истязания могут быть различны. Такую форму они принимают тоже. В тюрьме у нас было пару раз в день небольшое личное время: попить чаю, посидеть на стуле, наконец. И нас в это время поднимали и строем вели на эти самые “мероприятия”. Возвращаемся, снова нас строят на какую-нибудь лекцию. Однажды пять раз подряд водили.[b]– О чем лекции читали?[/b]– О чем угодно. О трудоустройстве заключенных после освобождения… Дико, да? Там розы цветут. Это в колонии в Саратовской области. Но они потом и кровью выращены. Красиво покрашены синим решетки, голубое небо, зеленые деревья во дворах, желтые корпуса. Но там же избивают, ломают страшным образом. И никто не видит. Приезжает комиссия из ОБСЕ, и всех, кто способен задавать неприятные вопросы, немедленно на промзону выгоняют. Меня тоже пытались выгнать, но я сказал: никакой промзоны, я имею по закону право. Мне как раз 60 лет исполнилось.[b]– Никаких послаблений по этому поводу для вас не сделали?[/b] – Никаких. Но мне телеграммы слали, передачи. Еда хорошая была.[b]– Я слышала, что в колонии вас принимали за вора в законе.[/b]– Меня не считали вором в законе, я им не являюсь. На красной зоне их нет. Но я считался там достаточно авторитетным человеком, ко мне и телевидение приезжало. И вообще, я судился по очень серьезным, страшным статьям. Уже после того, как в суде были представлены доказательства моей невиновности, прокурор запросил в сумме 25 лет. Человек с такими статьями там вызывает уважение. Ко мне прислушивались.[b]– Что было самое страшное?[/b] – Страшно то, что ты постоянно находишься под надзором, тебе не дают покоя. В 5.45 утра подъем, со страшными криками, и потом ты на протяжении всего дня не имеешь права сесть на постель – это считается нарушением. Задремал в политико-воспитательной комнате, пока новости по телевизору смотрел, – пять суток карцера. Это само по себе не страшно, зато потом ты не имеешь права на условно-досрочное освобождение на протяжении шести месяцев. Ну и избивают, конечно. Норму не выполнил, киянками деревянными бьют – по заднице, по ребрам. И там же бывает ОБСЕ. Туда приезжает Приставкин – представитель президента. Они многого не знают, на многое просто закрывают глаза.[i][b]Для людей и пальцем не пошевелю[/i] – Первое, что сделали после освобождения?[/b] – В Саратове я целый день провел. Прогулялся по променаду вместе с ребятами и своим адвокатом. В открытом кафе посидел, красного вина выпил, выкурил сигару. Когда приехал, меня дожидался коньяк 60-летний, который мне Березовский подарил на день рождения. Хороший коньяк.[b]– Какие человеческие качества не принимаете?[/b] – Предательство. Это не качество, это недостаток.[b]– Какое предательство страшнее: со стороны женщины или мужчины?[/b] – К женскому предательству я привык за свою долгую жизнь. Предательство товарищей – наиболее уязвимое. Мне приходилось с этим сталкиваться. Трое предателей оказалось в наших рядах. При этом было опрошено свыше 250 свидетелей. Трое – это мало.[b]– Есть мнение, что скандалы, которые вас преследуют, – искусственны, то есть вы их попросту моделируете…[/b] – Я ничего не моделирую, никогда не преследовал такой цели. Я жил, в силу своего характера пытался заставить других думать по-другому. Я умею свои убеждения подать. Но для людей я и пальцем не пошевелю. Это удел мелких личностей – раздувать скандалы. Я никогда этим не занимался. Ни когда был совсем юным поэтом, ни позднее. Меня интересовало другое – как научиться выражать себя в стихотворной форме, в творчестве. Я пытался этого достичь, а что обо мне думают, меня не интересовало. Я всегда игнорировал чужое мнение и правильно делал.[b]– Как-то вы сказали, буквально стукнув себя кулаком в грудь, что скоро Лимонова будут в школах преподавать.[/b]– Мне же не 25 лет. Я человек, который большую часть своей работы сделал. Мои труды (я написал 35, что ли, книг?) оказали огромное влияние на реалистическую литературу. И на политику. Если политические достижения не все пока воспринимают, еще воспримут. О литературных – даже говорить не стоит. Достаточно почитать критику.[b]– Вы оглядываетесь на критиков?[/b] – В большинстве случаев это крайне неинтересно. Западная критика намного конструктивней нашей, взгляд на книгу там более объективный. Россия долгое время была закрыта, она была герметичной страной. Литература от этого пострадала. У нас очень мало современных писателей.[b]– Кого могли бы выделить из российских, как вы говорите, современных писателей?[/b] – Я недостаточно их знаю. Я сформировался как писатель на Западе и первые свои книги написал там. Я не был никогда советским писателем. Не разбираюсь в том, что они делают. Мне это не близко.[b][i]В моем роду мужчины – воины[/i] – Возвращаясь к теме “как закалялась сталь”: что, собственно, формировало характер – комплексы, обстоятельства, что-то другое? [/b]– Обстоятельства? Ну да, конечно. Рос в Харькове, среди заводов. На роду у меня было написано работать на этих заводах. Что я и делал. Потом все достало, уехал. Ну а комплексы… Без комплексов человек – не человек… Что вы подразумеваете под комплексами? [b]– По Фрейду, скажем, все целиком и полностью основано на межполовых отношениях.[/b]– Это неправда. Некое желание сексуальной доминантности есть. Но это всего лишь часть общего драйва. Хотя комплекс власти и зависимость мужчины от женщины или наоборот – это силы одного порядка. У меня в жизни все здорово было. Были красавицы и чудовища. Все было, все есть. Все-таки я думаю, что должен сказать спасибо своим предкам. Мужчины были воинами. Перед арестом я поехал в Нижний Новгород, нашел свою тетку. Она мне фотографию показала моего прадеда Петра Алексеевича. Такой сидит мачо, в татарской шапочке, горбоносый, взгляд исподлобья. Сильные ребята! Они в деревнях все жили. Вот отец родился в городе. Ему сейчас 86. Кстати, в моем роду много долгожителей.[i][b]Прабабушка жила до 104, бабушка Вера – 98[/i]– А кто сейчас вас вдохновляет?[/b] – У меня есть девушка, с которой мы вместе уже не один год. Ей 21 год. Когда мы познакомились, ей было 16. Полнедели живем вместе, полнедели – врозь.[b]– Женщины, тем более молодые, как правило, легкомысленны и поверхностны. Вы им попустительствуете?[/b] – Я прислушиваюсь к ним. Им всегда со мной интересно было. Потом им становилось скучно. Потом они меня проклинали. Я прожил 13 лет с женщиной. У меня жена была – певица Наташа Медведева. Она умерла, когда я в тюрьме сидел. Мы уже не жили, но де-факто я вдовец. Она пела повсюду: и в кабаках в Париже, и здесь, по клубам, и диски она выпускала. Сейчас все говорят, что она была талантливым музыкантом. Но при этом невыносимым человеком. О таких персонажах хорошо читать в книгах, но в жизни… тяжело ([i]пауза[/i]). Ну! Задавайте следующий вопрос.[b]– Выходит, вы романтичный человек?[/b] – Я до ужаса романтичный человек.[b]– Подарки дарите?[/b] – Дарю, но не буржуазные.[b]– В одной из своих последних книг вы пропагандируете полигамию. В другой – призываете обучать детей обращению с оружием.[/b]– И не только это. Я не человек одной идеи, которую пропагандирую. Я написал много книг. О женщинах я писал по-разному: и с ненавистью, и с огромным интересом, и с любовью… Еще, например, я пришел к выводу, что капитализм и социализм – это сиамские близнецы. Убоги и вульгарны все эти отличия. Я все это высмеял. Потому что мир не обязательно прогрессирует. Он просто видоизменяется каждый раз. Есть буддийское учение о цикличности. Мир обречен постоянно обретать новые формы. Во всяком случае, мне об этом интересно думать.[b]– Вы часто свои книги перечитываете?[/b]– Редко очень. Не так чтобы от корки до корки, а для того, чтобы проверить свои впечатления.[b]– Бывает, не нравится что-то?[/b] – Бывает. Какие-то мелкие недостатки неизбежны. Как говорил Шопенгауэр, красота невозможна без известного нарушения пропорций. Эта фраза мне снилась годами. В голове – бом-бом-бом…