«Матросская тишина» вновь на афише «Табакерки»

История возвращения блудного сына в прочтении Александра Галича, возвращение легендарного спектакля на столичную сцену, возвращение артиста к роли, которая определила его судьбу — «Матросская тишина» вновь на афише «Табакерки». На сей раз — в постановке Владимира Машкова. Свой спектакль новый худрук театра посвятил памяти учителя — Олега Павловича Табакова.

Сама история спектакля «Матросская тишина» началась задолго до того, как Олег Табаков поставил в 1988 году его сначала со студентами Школы-студии МХАТ, а потом перенес на сцену своего «подвального» театра. После этой постановки взоры театральной Москвы оказались прикованными к «Табакерке».

Саму пьесу Александр Галич написал еще весной 1945 года. Причем было несколько безрезультатных попыток поставить по ней спектакли в разных театрах страны. Но цензура была на страже, в тексте Галича не устраивало слишком многое. К тому времени, когда за нее в 1957-м взялся Олег Ефремов в полном творческих сил, бунтующем  «Современнике», «Матросская тишина» уже была негласно запрещена. Первая же генеральная репетиция в ДК «Правды» стала для артистов «Современника» последней. А жаль — в том спектакле главную роль Абрама Шварца гениально (по словам очевидцев) сыграл Евгений Евстигнеев, а сам Олег Табаков исполнял сразу несколько ролей — Митьку и парнишку из санитарного поезда.

После закрытия спектакля пьесу на долгие годы положили на полку. Юрий Нагибин, в частности, вспоминая о ней, объяснял, что «по тем временам она была опаснее вольнолюбивой гитары поры оттепели и застоя». В самом деле, чего стоило одно только название — «Матросская тишина», намекавшее на московский следственный изолятор! Но Галич ведь не ограничился одним названием: он провел параллели между тюрьмой и страной в целом. В тексте ощущалась «вздыбленность времени», характеризующаяся драматичностью характеров и исковерканностью судеб всех без исключения героев.

История, выписанная драматургом, переносит нас в 1929 год в городок Тульчин, где проживает старый еврей Абрам Шварц (Владимир Машков) со своим сыном Давидом. Маленького Додика играет Ростислав Бакланов, повзрослевшего — артист театра Владислав Миллер.

Мечты отца, всю жизнь вкалывающего на товарном складе ради того, чтобы поставить на ноги подрастающего сына-музыканта, устремлены к тому светлому дню, когда он увидит Давида в красивом концертном зале со скрипкой в руках. И в этот заветный день под гром аплодисментов Додик обязательно скажет со сцены присутствующим дамам и мужчинам, что это отец сделал из него то, чем он является сегодня.

Машков делает своего героя филигранно, наблюдать за ним — настоящее удовольствие. От брутального мачо во Владимире Львовиче не осталось в этой роли ни единой черты, перед нами действительно «маленький человек Абрам, похожий на плешивую обезьянку», щедрый и прижимистый, оборотистый и наивный одновременно. Он, закаленный жизненными обстоятельствами, оказывается абсолютно беззащитным перед сыном, испытывающим на людях за отца лишь стыд и желание скрыть родство. Отец нутром чувствует этот стыд и скоропалительно уезжает из консерваторского общежития, а потом и из города, где Давид делает свою музыкальную карьеру.

В судьбе людей, окружающих семью Шварца, как в капле воды, отражается судьба великой страны. Где-то рядом по соседству живет «орущая сорок лет», экспрессивная Роза Гуревич. Актриса Яна Сексте иронично делает свою героиню хитровато-простоватой. Во всем облике ее Розы — нечесаная, в папильотках, в пузырящихся на коленях хлопковых коричневых чулках, повязанная шерстяным платком, словно фартуком — сквозит тот самый колорит, за который мы так любим старую добрую Одессу с ее бесконечным местечковым юморком. «Мейер, приходите через полчаса, когда мы уже поужинаем», —  гостеприимно приглашает Роза бывшего соседа, чтобы послушать его рассказы о дальних странствиях.

Мейер в исполнении Сергея Беляева — фигура знаковая. Если Шварц мечтает объехать мир и собирает открытки, то Мейер уже везде побывал и вернулся на родину. Заветная Стена Плача ему показалась старой грязной стенкой, Иерусалим — чужбиной, где живут совершенно посторонние ему люди. Побывал он и в Берлине, и в Барселоне. Домой возвращается осознанно, понимая, что лучше родины ничего на свете нет.

О Стене Плача мы еще вспомним в другой сцене, ставшей ключевой для самого Галича. Спустя десяток лет после описанных событий в санитарном поезде к раненному на войне Давиду приходит уже мертвый, расстрелянный фашистами в еврейском гетто отец. Он рассказывает историю этого расстрела и историю русской женщины Маши, которая пошла на смерть за своим мужем-евреем, хотя могла бы пойти со своим братом-полицаем и выжить. Маша случайно остается жива, выбравшись из-под горы трупов. Давид тоже увидел Стену Плача. Только для него она находится за линией железной дороги, на разъезде Тульчин-товарный — простая пожарная стена, щербатая от автоматных очередей. И именно к ней каждый день с рыданием по мужу приходит русская женщина Маша.

Хороши в спектакле емкие и точные работы Андрея Смолякова (секретаря партбюро консерватории, искренне верящего в дело партии, которому служит). Прекрасна в своей неуемности комсомолка-активистка Людмила (Арина Автушенко), тайно влюбленная в Давида. Замечателен образ Славки Лебедева (артист Никита Уфимцев), который не собирается верить, что его отец, учивший переплывать Волгу и запускать змея, вдруг стал «врагом народа».

В маленьком городке Тульчине, в общежитии консерватории, с полок санитарного поезда (сценография Александра Боровского) — из-за каждого угла на нас глядят люди, по судьбам которых прошлась беспощадная война. И в тяжелые моменты они внутренне стремятся в родной дом, в любящую семью — со своей болью, своим одиночеством и надеждой отогреться. Режиссер Владимир Машков попытался передать зрителям месседж о том, что родители, которых мы зачастую стесняемся или не принимаем, — единственные на земле по настоящему любящие нас бескорыстно люди. И вот им мы не всегда способны отплатить такой же любовью. А меж тем для человека будущее, размышляет режиссер,  именно за родителями, потому что все мы идем к ним, всех нас ждет один конец, один исход. И от того, насколько наш путь к родителям наполнен любовью, зависят, как ни странно, наши отношения и с собственными детьми.

Несмотря на высокий градус драматичности действия «Матросской тишины» и общий трагизм пьесы, вызывающий порой зрительские слезы, спектакль заканчивается мощным жизнеутверждающим аккордом. Уходящие от нас Абрам Шварц и Давид искренне верят, что родившийся во время войны маленький сын Додика все-таки осуществит их общую мечту — станет великим музыкантом. В этом читается поколенческая  преемственность идей и устремлений. Как и в том, что спектакль Владимира Машкова, посвященный памяти Олега Табакова — выполненный долг и искренний жест любви ученика к учителю. Ведь ученик для хорошего учителя — тот же ребенок. Который в данном случае продолжает «родительское» дело, и, к его чести, надо сказать, — очень хорошо продолжает, на очень приличном уровне.