ГРЯДУЩИЙ юбилей Чехова вдохновляет режиссеров придумывать самые разные «новые слова в искусстве».Не остался в стороне и Театр Армена Джигарханяна. Его соотечественник Акоп Казанчян поставил свою, очень вольную интерпретацию чеховской «Чайки».Ольга Кузина в этом спектакле играет двух умирающих женщин. Первая – сходящая с ума после смерти сына Аркадина. Вторая – гибнущая от чахотки Маргарита Готье. Вторая, по сюжету, – одна из ролей Аркадиной, но что такое Аркадина, если вычесть ее роли? Ответ на этот вопрос, как будто бы ясный, на самом деле размыт и опасен. Эгоистка, жаждущая поклонения и сцены, первенства и комфорта любой ценой, – классическая натура Аркадиной в этом спектакле оборачивается зыбким покрывалом, очередной ролью, обманкой, за которой прячется абсолютное ничто.Мелькает догадка, что суть гениальной актрисы и есть это самое абсолютное ничто, пустота, готовая заполнить любую форму. Актриса рождает образ этой абсолютной пустоты, которая так звучно рифмуется со всеми декорациями из непонятого матерью спектакля Кости Треплева – со всем этим пустым миром, в котором живет одна мировая душа, вобравшая в себя все души, возможные в этом мире. Быть может, Костя писал эту душу с собственной матери, гениально угадав суть актрисы? И тогда понятен ужас той души, которая обречена носить эту пустоту, – и этот ужас Ольга Кузина играет верно и просто. Ища тех, кто когда-то дышал рядом с нею, она наталкивается лишь на шляпы, надетые на спинки стульев. И, не в силах нести собственное одиночество, разговаривает со шляпами, как с живыми людьми. Но вместо живых слов у нее в арсенале – лишь монологи ее ролей. И кто более реален – Аркадина, мать, убивающая своим эгоизмом сына, или придуманная Маргарита Готье, любящая даже на пороге смерти, – еще вопрос.«Вы смелые люди, заставившие в наше бездумное время полтора часа думать о жизни других», – похвалил создателей этого спектакля Армен Джигарханян после премьеры. Если ставить вопрос так – думать о жизни вообще, а не о конкретном финале Аркадиной – то смешны любые сожаления, оправдания, сведения счетов и подведения итогов. Жизнь, когда финал близок, как-то спокойнее будет просто принять. Со всеми ее нелепыми историями, непонятыми спектаклями, задушенными любовями и встречами с любителями убивать подвернувшихся им птиц просто так, по прихоти каприза. Последних несть числа, и каждый из нас, среди них, если не врать себе. А врать себе на пороге смерти – по меньшей мере неумно. Но если принять жизнь такой, какая она есть, со всем ее чудовищным не-смыслом, то стоит ли о ней вот так серьезно полтора часа думать? Впрочем, этот вопрос уже не к спектаклю. Скорее, к способу жить.