Трансплантолог Анзор Хубутия: Наступит время, когда 100 процентов больных будут исцеляться

— Анзор Шалвович, всю свою жизнь вы посвятили медицине, с детства хотели быть доктором?

— О профессии врача я задумался в старших классах, мне тогда было лет 15. Наша семья жила в Сухуми, родители не имели к медицине никакого отношения. Отец окончил институт торговли и работал в Министерстве пищевой промышленности. Мама была домохозяйкой, воспитывала нас, троих детей. Но сейчас я остался один. Сестра умерла в четырехлетнем возрасте, а брат, с которым я закончил медицинский институт, погиб во время грузино-абхазской войны — снаряд попал в машину скорой помощи… Как я сказал, родители отношения к медицине не имели, но летом к нам со своей семьей приезжал отдыхать дядя — ученый, профессор, доктор, который работал в медицинском институте проректором и одновременно был заведующим кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии.

Когда соседи, знакомые, знакомые знакомых узнавали, что дядя — известный врач — едет к нам, все больные стремились с ним встретиться, поговорить, попросить совета. Я был в полном восторге от того, что происходило. К дяде привозили тяжелобольного человека, а после беседы, которая могла длиться час-полтора, больной выходил со счастливым выражением лица. Видимо, дядя, как Боткин, мог лечить беседой. Это меня подкупило, я решил, что тоже буду врачом! Я уехал из Сухуми в 17 лет, уже 56 лет живу в Москве. Тут мои дети, внуки и правнуки родились… Москва — моя земля. Хотя у меня одна дочка живет в Грузии. И я с удовольствием ее навещаю.

— К вам на прием выстраивается очередь? Свой отпуск тоже используете на консультации всех желающих?

— Когда я приезжаю в отпуск, то, конечно, люди узнают, что я доктор, и хотят со мной поговорить. Конечно, отдых беспокойный, люди обращаются. Но у меня такая специальность, что я не имею права отказывать. Кроме того, у меня такой характер, что я не могу отказывать в помощи, причем не только в медицинской.

— А после беседы с вами люди уходят со счастливыми лицами?

— У меня тяжелая профессия, мне приходится сообщать людям плохие новости о состоянии их здоровья. Например, пришел человек просто провериться, а я смотрю на него и вижу все признаки цирроза. Мне приходится ему говорить: «Вам нужна пересадка печени». Или, если у человека почечная недостаточность, я вынужден сказать, что операция по пересадке почки неизбежна. Известия, что какой-то орган утратил свою функцию, никого не радуют, поэтому и выражения лиц соответствующие. Другое дело, когда человек восстанавливается после операции и выписывается из палаты в удовлетворительном состоянии. Тут у него совсем другое лицо.

— Анзор Шалвович, вам сложно озвучивать диагнозы пациентам? Ведь сообщения о болезни могут ввести человека в шок.

— Я по характеру мягкий человек, поэтому всегда оберегаю психику больного. Но начинал я с сердечного хирурга, хотя ординатуру проходил в институте трансплантологии. Даже о пороке сердца я старался больному говорить очень осторожно. «Вы знаете, у вас порок сердца, но он легко оперируется!» Для меня важно не только обозначить проблему, но и сразу подсказать пути ее решения, привести примеры успешного исцеления. Человека немного надо подготовить к тому, что он услышит.

— Мне кажется, что вы спокойный человек, а что вас может вывести из себя?

— Когда мои молодые коллеги очень хладнокровно и пафосно говорят с больным. Некоторые начинающие врачи могут иногда себе такое позволить. Такого поведения я совершенно не терплю. Конечно, при больном я коллегам ничего не говорю, но, оставшись наедине с таким специалистом, обязательно сделаю строгое замечание. Потому что так докторами не становятся! Люди пришли за помощью, и наша главная задача — оказать ее.

— Какой, по вашему мнению, критерий непригодности к профессии, если даже человек талантливый, инициативный, умный.

— Несострадательность. Если человеку абсолютно наплевать на чужую боль. Даже если он понимает, с чем связана эта боль, знает, как ее лечить, он все равно не станет хорошим врачом. Никогда не станет. Доктор должен сочувствовать человеку и быть готовым всегда прийти на помощь. У нас нет нормированного дня. Вот сейчас с вами сижу, разговариваю, а мне могут в любую секунду позвонить, сказать, что есть донор, орган и мне нужно срочно ехать на операцию. Такой звонок может быть в любое время суток.

— Психологи предупреждают, что при таком подходе у специалиста может произойти выгорание.

— Иногда говорят, что врачи привыкают к чужому горю, к больным людям. Это не правда. К этому нельзя привыкнуть. Но появляется опыт, ты знаешь, как сделать все необходимое более эффективно и безболезненно. Но привыкнуть к беде, страданиям, потерям, боли нормальный человек не может. Это разные люди, разные больные, разный анамнез, они страдают по-разному. У кого-то маленькие дети, внуки, у кого-то нет родных, они одиноки. И всем, каждому отдельно нужно сострадание. Иначе и быть не может!

— Анзор Шалвович, при вашем ритме жизни нельзя выйти из клиники и забыть о людях, которые доверили вам свои здоровье и жизнь. Ваши мысли круглосуточно возвращаются к ним.

— Стресс присутствует у каждого оперирующего хирурга, тем более если он руководит несколькими отделениями и занимается организационной работой, то сложно избавиться от мыслей, как же завтра будет протекать та или иная операция. Вот, сегодня был обход, два пациента — один совсем молодой и другой чуть постарше — с тяжелым заболеванием печени нуждаются в операции, и необходимо продумать ход этих непростых операций. Всегда приходится что-то изобретать. Слава богу, что теперь у нас есть компьютерное томографирование, контрастирование, 3D-изображение, можно раскрутить эти сосуды, посмотреть, какие из них работают, и прикинуть, куда можно их присоединить. Раньше ничего этого не было. Только на операционном столе: откроешь живот и думаешь, как лучше поступить. Сейчас полегче, идешь на операцию подготовленный.

— Что вам помогает избавиться от стресса?

— Домашняя обстановка, родные люди. У меня двое детей, шесть внуков и три правнука. Когда дети бегут ко мне и обнимают, я забываю все невзгоды. Ох, жаль, никто не пошел по моим стопам! Может быть, правнуки станут врачами, я, видимо, этого не застану, они еще очень маленькие. Но им останется моя библиотека, мои труды — монографии и работы. Может быть, читая мои статьи в журналах или газетах, им захочется стать врачами.

— К вам часто обращаются за помощью. Всегда выполняете свои обещания?

— Я не даю обещаний, если не уверен. Лучше сначала выполню, а потом говорю человеку, что, наверное, у меня получится ему помочь. Понимаете, если простой человек пришел к должностному лицу, который дал обещание, а затем его не выполнил, просящему будет очень горестно и тяжко. Поэтому нельзя обещать, если не уверен, что поможешь. Если я не могу помочь, то, признаюсь честно, переживаю и стараюсь объяснить, что это не в моих силах. Но уверяю, что безвыходных ситуаций не бывает, нужно поискать еще выходы. Иногда человеку нужно, чтобы его просто выслушали. Да, у меня мало времени бывает, но я не могу отгородиться от чужой боли.

— Трансплантология — довольно новое направление в медицине. Поэтому и сегодня каждая операция по пересадке органов воспринимается как чудо. Считаете себя волшебником?

— Нет, ни в коем случае. Я делаю ту работу, которой научился. Волшебник — это наш соотечественник Владимир Демихов, в 1940-х годах он первым начал проводить эксперименты. В 1947–1948 годах уже пересаживал сердце. В начале 1950-х годов он с Сергеем Брюхоненко создал аппарат искусственного кровообращения. Затем Владимир Петрович Демихов пересаживал легкие, печень и первый успешно пересадил на туловище собаки голову щенка.

Обе головы работали, он потом гулял с этой двухголовой собакой на улице. Понимаете, это уникальный человек, таких людей единицы. Еще в 1865–1868 годах Николай Пирогов говорил, что часть тела можно переместить с одного места на другое, не причинив ему вреда. Но первую в мире пересадку сердца от человека человеку сделали не в России. 3 декабря 1967 года ее выполнил Кристиан Бернард, но он, как порядочный человек, сообщил, что подсмотрел эксперимент у Владимира Демихова. То есть господин Бернард был здесь, в институте Склифосовского.

— То есть российские врачи могли первыми в мире сделать эту операцию. Почему же первая пересадка в Москве была сделана только 20 лет спустя?

— Конечно, мы могли сделать трансплантацию сердца раньше, ведь зарубежные врачи учились у нас. Но в советское время это было запрещено. Говорят что Леонид Брежнев даже сказал, что у советского человека все должно быть свое, в том числе и сердце! Теперь мы все понимаем, что пересадка — это спасение! И что без операций миллионы людей простились бы с жизнью. Тогда отношение к этой операции было иным. Первую пересадку сердца в России в 1987 году сделал мой учитель Валерий Шумаков. Оперирована была 27-летняя Шура Шалькова, которая страдала от дилатационной кардиомиопатии. Ее — работницу пекарни — перевезли из села под Нарьян-Маром в Москву, когда девушка даже ходить не могла. После сенсационной операции она прекрасно восстановилась, вышла замуж, прожила 11 лет.

Она бы прожила и дольше, но деревенская женщина так хорошо себя чувствовала, что решила не пить таблетки, которыми мы ее регулярно снабжали. Она аккуратно складывала их в тумбочку целый год… К нам Шура поступила в крайне тяжелом состоянии — криз отторжения, найти новое сердце было невозможно, с донорством было в то время крайне тяжело. Искусственное сердце еще нельзя было имплантировать, Шура умерла из-за своей беспечности. Она, ни с кем не посоветовавшись, прекратила пить необходимое лекарство. Все могло быть иначе, если бы она внимательно относилась к своему здоровью. Сегодня на обходе я встретил человека 74 лет, он пришел на обследование. Оказывается, 20 лет назад мы пересадили ему почку. Анализы прекрасные, мужчина отлично себя чувствует, потому что выполняет все рекомендации.

— Анзор Шалвович, для вас пересадка органов — работа, для нас — по-прежнему чудо. А сколько в год в институте Склифосовского делают трансплантаций?

— В 2018 году в нашей клинике сделано 187 трансплантаций почки, 90 — печени, 17 — поджелудочной железы, легких — 6, сердца — 5.

— Донором органов в некоторых странах может стать каждый, человек приходит в медицинское учреждение и сообщает, что в случае смерти разрешает взять у него органы. В России такая практика существует?

— Пока идет работа в этом направлении, на законодательном уровне решается, кто должен это курировать, куда желающий может обратиться. В лечебное учреждение по месту жительства? Его данные должны вносить в специальную базу? В той же Америке донорам выдается пластиковая карточка-удостоверение, которую те все время носят с собой. Думаю, подобная система (уже разработанная нашими специалистами) после усовершенствования появится и в России.

— Вас часто благодарят за спасение, а какой подарок самый дорогой для вас?

— Для меня самое ценное, когда пациент пришел сам, своими ногами, живой и здоровый. И я счастлив, что спасенных в нашей клинике людей все больше — недавно мы отметили, что в стенах нашего института сделано 600 пересадок печени, 1350 — почки, 60 пересадок легких, более ста — сердца.

— Анзор Шалвович, а у вас есть мечта?

— Я хочу дожить до того времени, когда люди научатся выращивать любой орган из собственных стволовых клеток человека. Тогда пациенту не нужно будет срочно искать донора, а после операции пожизненно пить лекарства (имунносупрессии). Наступит время, когда 100 процентов больных будут исцеляться. Заболел человек, у него взяли стволовые клетки и за два-три года вырастили необходимый орган, имплантировали, и больной здоров! Такие разработки уже ведутся не только во всем мире, но и в нашем институте.

СПРАВКА  

Российский трансплантолог, организатор здравоохранения. Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач Российской Федерации. Академик РАН Анзор Шалвович Хубутия родился 17 июня 1946 года в городе Сухуми. В юности занимался боксом, кандидат в мастера спорта, был чемпионом Грузии среди юношей и победителем молодежного чемпионата Горьковской области. Женат, воспитал двух дочерей.