Особняк для Юрия Милославского

Кто из наших читателей помнит (да и знает) об этой весьма примечательной дате в истории русской литературы? Да и мы, признаться, наткнулись на нее почти случайно, раскапывая материалы для одной из любопытных историй, которыми богат не так уж и далекий XIX век.[b]Изящная литература[/b]180 лет назад появление в книжных лавках романа мало кому известного писателя Михаила Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» произвело настоящую сенсацию.Тема Отечественной войны 1812 года еще была если не на устах, то в умах многих. Да и память о «первой отечественной», переборовшей Смутное время на Руси, всколыхнулась в связи с недавними событиями и еще не улеглась в обществе. Благо что открытый за 10 лет до этого на Красной площади памятник героям той, 200-летней давности, войны эту историческую память изрядно «подогрел».Тем более что монумент этот стал вообще первым памятником (в современном значении) в Москве: до этого все памятники в Первопрестольной были исключительно сооруженные «по случаю» храмы и триумфальные арки.И вдруг – исторический роман, изящная литература! Да как прелестно написан! Какое громкое эхо от его выхода в свет пошло по всем литературным журналам и салонам. Роман читают и в патриархальной консервативной Москве, и в чопорном чиновном Санкт-Петербурге, и в далекой от столичных очагов культуры провинции. Сам Александр Сергеевич Пушкин так написал автору: «Прерываю увлекательное чтение вашего романа, чтобы сердечно поблагодарить вас за присылочку «Юрия Милославского» – лестный знак вашего ко мне расположения. Поздравляю вас с успехом – полным и заслуженным, а публику – с одним из лучших романов нынешней эпохи».А вы, уважаемые читатели «Вечерки», помните свое впечатление от ознакомления с этим романом? Или (как мы, грешным делом, думаем) вы его вовсе не читали? Скорее всего, большая часть наших читателей (особенно младшего возраста) помнит о существовании этого произведения лишь из разговора размечтавшегося г-на Хлестакова с домочадцами городничего: [b]«Анна Андреевна[/b]: Так, верно, и Юрий Милославский ваше сочинение? [b]Хлестаков[/b]: Да, это мое сочинение[b]. Анна Андреевна[/b]: Я сейчас догадалась. Марья Антоновна: Ах, маменька, там написано, что это г-на Загоскина сочинение... [b]Хлестаков[/b]: Ах, да, это правда, это точно Загоскина, а вот есть другой Юрий Милославский, так тот уж мой!»Насчет «другого Милославского» распространяться не будем (у нас было на то достаточно времени по минувшей весне, к юбилею Н. В. Гоголя), а вот о романе Загоскина немного поговорим. Вернее, не о романе даже – если кто читал, так это ему и не нужно, а кто не читал – не нужно вовсе, а о его авторе и том месте в Москве, где он жил.[b]«Крестный отец» Щепкина[/b]Впрочем, родился будущий знаменитый москвич далеко от нашего города – в Пензенской губернии, 14 июля 1789 года. Так что, при известной внимательности, литературная общественность могла бы отметить в минувшем году 220-летие автора «Милославского».Получив домашнее образование, будущий романист отправился в Петербург, где был определен на службу в финансовое ведомство. В 1812 году, вступив в петербургское ополчение, Загоскин участвовал в боях и даже был ранен.Пописывать пьесы Михаил Николаевич начал после своего 25-летия, служа уже по театральной части. Но особым успехом его произведения не пользовались, хотя и игрались на профессиональной сцене. Одна из пьес Загоскина осталась в истории театра по той причине, что в ней в сентябре 1822 года сыграл свою первую (и главную) роль на столичной сцене великий актер Михаил Щепкин. Таким образом, именно Загоскин стал своеобразным «крестным отцом» актера.[b]В Москву! В Москву![/b]Перебравшись в 1820 году в Первопрестольную, Загоскин сблизился с Сергеем Тимофеевичем Аксаковым, многими другими видными москвичами и почти сразу же «заболел» нашим городом.Писатель искренне полюбил Москву, узнал о ней много разных разностей, а в последней написанной им книге «Москва и москвичи» можно найти десятки драгоценных свидетельств о городе 1830– 1840 годов. Он часто говаривал: «Одно из величайших моих наслаждений состоит в том, чтоб показывать проезжим все диковины и редкости города». Вот как описывает это в своих воспоминаниях писатель И. И. Панаев: «Он встретил меня в доме С. Т. Аксакова, с которым был очень дружен. – Мы его сделаем москвичом, – говорил Загоскин Аксакову, ударяя меня по плечу. – Ему надо показать Москву во всей красоте. Я свезу его на Воробьевы горы. (...) Наконец мы вышли на крыльцо. С. Т. Аксаков провожал нас. Загоскин сел в кабриолет и взял вожжи. – Садитесь, садитесь скорее, – говорил он мне. Я сел. Лошадь поднялась на дыбы и рванулась. – Не погуби, Михаил Николаевич, молодого-то человека. Ты мне за него отвечаешь! – крикнул нам вслед, смеясь, Сергей Тимофеевич. – Ничего, ничего, милый, – кричал Загоскин, – я доставлю его в целости... (...) До Триумфальных ворот мы проехали благополучно, но путешествие наше по Москве было сопряжено с опасностями на каждом шагу. Загоскин при каждой церкви отпускал вожжи, снимал шляпу и крестился: лошадь начинала нести. Я замирал от страха, стыдился его, но наконец не выдержал: «Позвольте, буду править», – сказал я Загоскину. – Ничего, милый, не бойся... Эта лошадь смирная, она уже знает мои привычки (...) Въезжая на Воробьевы горы, я было оглянулся назад. – Не, нет, не оглядывайтесь! – крикнул Загоскин (...) Минут через десять мы остановились. Загоскин попросил попавшегося нам навстречу мужика подержать лошадь, а сам повел меня к дереву, одиноко стоявшему на горе. – Ложитесь под это дерево и смотрите теперь, смотрите! Отсюда лучший вид... Ну что скажите, милый? – произнес он взволнованным голосом, – какова наша белокаменная?! (...) Загоскин снял очки и вытер слезу, навернувшуюся у него на глазах. В экстазе он начал говорить мне «ты». – Благодарю вас, – сказал я Загоскину, – это лучший вечер в моей жизни. Я его никогда не забуду...» Нужно сказать, что на волне успеха «Юрий Милославский» принес его автору не только всероссийскую славу, но и вполне приличные деньги. Издатели отвалили Загоскину 30 тысяч рублей ассигнациями, что было хоть и значительно меньше той же суммы, будь она выплачена серебром, но вполне хватило рассудительному литератору на покупку приличного особняка, стоявшего на углу Большого Лёвшинского и Денежного переулка, в приходе церкви Покрова, что в Лёвшине, примерным прихожанином которой он стал… А был ли домик?[b]Историческая усадьба[/b]Дом Загоскина привлекал многих известных деятелей литературы, искусства, науки. Вот как описывает в 1920-е годы этот особняк Иван Белоусов, скрупулезный и добросовестный историограф многих писательских гнезд Москвы: «Отступив в глубину сада, отгородившись от улицы железной решеткой, этот старинный особняк так не похож на окружающие его доходные дома, которыми все больше и больше застраивается в последнее время эта тихая местность. Особняк небольшой, с мезонином, в три окна на улицу, в нем около 20 комнат: окрашен он в желтый цвет, излюбленный для московских зданий начала прошлого века».Впрочем, нам кажется, здесь знаменитому мемуаристу изменила память: в 1920-е этого особняка уже не было.В 1897 году усадьба Загоскиных была выкуплена богатым промышленником Бергом, успешно совмещавшим в своем предпринимательстве производство тканей и стали.Дом с флигелями был сломан, а потом построен заново архитектором Бойцовым в модном тогда стиле модерн. После октябрьского переворота особняк был национализирован, и тут разместилось посольство Германии.Именно здесь, в бывшей усадьбе Загоскиных, и произошло то знаменательное и до сих пор во многом таинственное событие, которое послужило сигналом к мятежу левых эсеров. Здесь 6 июля 1918 г. был убит посол Германии граф Вильгельм фон Мирбах. За день до этого большевиками была снята охрана посольства, и двое неизвестных, предъявивших удостоверения сотрудников ВЧК, потребовали срочной встречи с Мирбахом. Он вышел для встречи с ними в большую гостиную и был убит. По одной версии, бросили бомбу, по другой – стреляли из револьвера. Убийцы выбрались из здания, перелезли через решетку и исчезли...Потом в этом доме заседал Исполком Коминтерна, а с 1924 года он принадлежит посольству Италии. Но мы невольно «убежали» в сторону от нашей истории, а потому продолжим...[b]Чифирь для романиста[/b]Прикупив особняк, Загоскин, получивший в 1831 году должность директора Московских государственных театров, а потом и должность директора Оружейной палаты, поселился в нем и зажил жизнью спокойной, размеренной, отдавая дань и литературе, и общению с приятелями, и игре «по маленькой» в Английском клубе. К слову сказать, свое членство в этом клубе Загоскин весьма ценил и однажды в беседе со своим приятелем признался (вроде бы в шутку), что делит жизнь свою на четыре главные эпохи: рождение, производство в первый чин, женитьбу и поступление в члены Аглицкого клоба. Самое странное, что о выходе в свет своего знаменитого романа писатель в этой хронологии и не обмолвился! Распорядок дня хозяина дома был определен раз и навсегда, и выполнялся им весьма скрупулезно. Вот как описывает его сын писателя: «Он вставал часов в восемь, брал холодный душ, затем отправлялся в молельню, после садился за чай (...). Думаю, что никогда и никто не пил такого странного напитка, приготовлявшегося моим отцом: он клал в небольшой металлический чайник огромное количество дешевого черного чая и кипятил его до тех пор, пока чай начинал сам выливаться из чайника в чашку.Этот напиток, имевший запах пареного сена, так нравился отцу, что в гостях он не мог пить другого чая, находя его безвкусным. Выпив две чашки такого ужасного настоя, он занимался ежедневно приготовлением себе тоже особым способом дневной порции нюхательного табака, растирая его с прибавлением нашатырного спирта и трюфельного сока (...) Окончив операции с табаком, отец шел в рабочий кабинет, где занимался до двух часов дня, и тогда никто из членов семьи не смел тревожить его... В два часа он выезжал с визитами и возвращался к четырем, садился за обед один в своем кабинете. Он редко обедал с семейством, потому что кушал позднее всех и любил во время обеда надевать халат, а между блюдами читать газеты и журналы. Кушанья подавались преимущественно русские – жирные и тяжелые; водки он совсем не употреблял..., считая ледяную воду самым приятным и здоровым напитком... После обеда он отдыхал не более часа и потом занимался чтением, и в девять часов уезжал на вечер, бал или в Английский клуб».Вот такие привычки были у одного из самых модных писателей пушкинской поры! Впрочем, рецепт загоскинского чая хорошо известен среди бывалых зэков и старых северян: это знаменитый в определенных кругах чифирь.Может быть, этот адский напиток и помогал ему без передыха сочинять исторические романы?[b]Дорогие гости[/b]Как уже было сказано, многие известные люди той поры были в доме у Загоскина. К примеру, баснописец Иван Дмитриев, отец и сыновья Аксаковы, историк Михаил Погодин, многие другие коренные и заезжие москвичи.Посетил автора «Милославского» во время своих наездов в Москву и Николай Васильевич Гоголь. Правда, величием Загоскина он не проникся, а воспринял его, если верить письмам писателя, довольно иронично, придав некоторые черты Михаила Николаевича не кому-нибудь, а самому... Ивану Александровичу Хлестакову. Причем исследователи утверждают, что прототип себя в герое узнал и даже обиделся, но своих отношений с Гоголем не прервал – мало ли что говорят, лишь бы помнили! Вообще, Загоскин был, по свидетельству его знакомых, необыкновенно хвастлив, говорлив, питал изрядную слабость к французскому языку, который, по свидетельству И. С. Тургенева, «коверкал без милости» и, несмотря на свою немного карикатурную внешность («слегка сплюснутая голова, четырехугольное лицо, выпученные глаза под вечными очками, близорукий и тупой взгляд» – это тоже слова Тургенева) был уверен, что никакая женщина не в состоянии устоять перед ним! Был он между тем человеком вполне добродушным и благожелательным к окружающим.После «Юрия Милославского» Загоскин написал еще несколько романов, но такого успеха, как его «первенец», они уже не имели. Он исправно служил, понемногу старел и печалился лишь о том, что его все меньше читают и знают в России... Впрочем, он был не совсем прав.Когда Михаил Николаевич скончался (а случилось это в 1852 году), его гроб на кладбище Новодевичьего монастыря провожала огромная толпа. Были в ней, конечно, и праздные зеваки, готовые идти за гробом любого более или менее заметного при жизни человека, но были и не забывшие его друзья, и многочисленные поклонники. Могила эта, несмотря на все трагические перипетии ХХ века, на монастырском кладбище сохранилась. А вот приходит ли к ней поклониться кто-нибудь сегодня – бог весть! Да и судьба его потомков, владевших домом на углу Большого Лёвшинского переулка, нам, к сожалению, неведома.