И дольше века…

[b]Он сам удивляется, почему – долгожитель? Вроде ничто не предвещало в его роду такого феномена. Все близкие уходили из жизни довольно рано. А сам он никогда не отличался хорошим здоровьем. С детства Сережу Никольского мучили сильнейшие ангины. А в студенческие годы он умудрился заработать полиартрит.[/b]– «Поли» – это много, – объясняет Сергей Михайлович. – А «артрит» – это черт знает что! Во всяком случае, болезнь суставов. В 60 лет колени мучили так, что невозможно было спуститься с лестницы. Но одна толковая врач сказала: постепенно соль превратится в парафин. Действительно, после 80 боли прошли. Так что, трудно только первые 80 лет…Впрочем, он всегда был легок на подъем. Никакие хвори не могли удержать его от пеших семейных прогулок по Подмосковью, байдарочных сплавов по рекам, геологических экспедиций с друзьями, лекций в самых отдаленных уголках страны.В 80 он с удовольствием принял участие в конференции на горном Эльбрусе. В 99 лет блестяще выступил на международном конгрессе в Копенгагене. Лишь в 95 закончил свою лекторскую деятельность (о чем жалеет).– Отец счастливый человек, ему никогда не бывает скучно,– подтверждает дочь Наталия. – Он всегда занят и может работать даже на уголке кухонного стола.У классика российской математики по-прежнему отличная память. Он трудится над учебниками. И, пожалуй, самое главное – сохранил оптимизм и любопытство к жизни.[b]– Сергей Михайлович, вы – настоящий ровесник века.[/b]– Да, я родился в 1905 году в семье лесничего. Это был солидный чин. По табели о рангах Петра Великого лесничий равнялся надворному советнику. А если на военный расчет, то полковнику. К нему следовало обращаться: «Ваше высокоблагородие!» Жалованье он получал 200 рублей. А кухарка для сравнения – 3 рубля в месяц.Правда, к моменту моего появления отец, выпускник Петербургского лесного имени Императора Александра Третьего института – еще не занимал столь высокую должность. А преподавал в лесной школе за Уралом, в маленьком местечке Завод Талицы Пермской губернии (там имелся водочный завод миллионера Поклебского-Козела).Когда мне исполнилось около 2 лет, отец получил, наконец, назначение лесничего, и мы оказались на крайнем западе Российской империи. Я вырос среди лесов и полей польской деревни Щербы. Помню огороженную плетнем усадьбу. А в ней большой казенный барский дом в 6 комнат – столовая, гостиная, кухня с польской печью, кабинет отца и 2 спальни. Нас, детей, к тому времени было шестеро.При доме жили кухарка, горничная, няня, кучер. В гостиной стояло пианино (отец купил для матери), дорогая венская мебель. Дешевую иметь не пристало. Мог приехать начальник, спросить: «Что у тебя за мебель? Ты – лесничий, получаешь деньги!» Отец рассматривался как барин, а мать как барыня, понимаете? Примерно в таком тоне.Когда я поступил в 1-й класс гимназии, началась Первая империалистическая война, а мы жили в 20 километрах от границы с Пруссией. Война-то вроде объявлена. Но все не верили, что она будет на самом деле. А тут мать поехала в гимназию, узнать, будут ли учебные занятия.А там ящики сбивают. Что такое? Гимназия эвакуируется. Куда? В город Чернигов, севернее Киева, на Украине. Тут отец всполошился: «Тогда и вы уезжайте!» Знаете, все побросали.В те времена очень ценной была одежда, обувь. Их сложили в чемоданы, корзины. А все остальное – у нас были коровы, свиньи, 2 лошади, мебель – просто бросили и больше ничего. Кончилось тем, что и отец должен был оттуда убраться.[b]– Как семья пережила войну и революцию?[/b]– Отец оказался в большевистской России, в Петербурге. Заготавливал лес для фронта при центральных лесных учреждениях. А мать с детьми как беженка осталась в Чернигове. Мы снимали квартиры. Я закончил 4 класса Черниговской классической имени Александра Первого Благословенного гимназии. И это было мое единственное в жизни среднее образование.К 1918 году немцы заняли Ростов и даже Кубань. Начался голод. Для бедноты учредили карточную систему. Мы тоже попали в эту категорию. А тут большевики установили с немцами Брестский мир. Отец к этому времени получил от новой власти назначение – лесничество под Воронежем. И вызволил нас туда.Вначале все было мирно и благополучно. Шипов корабельный лес воронежской губернии знаменит удивительными дубами. Их облюбовал еще Петр Первый для строительства своего флота. Мы устроились в громадном казенном доме лесничего (на этот раз 8 комнат). Отец со старшей сестрой работали. Денег хватало на молоко, пшено, постное масло, иногда даже баранину. Мать пекла в русской печи душистый ржаной хлеб. Я помогал отцу на лесной метеостанции.Но в 1920 году на воронежский край обрушилась страшная засуха. Начались неурожаи, страшный голод. Муки нет – но есть желуди. Их мололи в муку.Семья решала, использовать масло в керосинку или лучше есть его? Спасали яблоки в саду. Но на них было много охотников. Пришлось нам, трем братьям, взять отцовский казенный кольт и каждую ночь караулить сад от непрошенных гостей. Утром подключался отец. Его мы, мальчики, жалели.И вдруг один за другим занемогли 13-летний Петя и 17-летний Костя. Почернели и уже через сутки ушли из жизни. Явно холера! Я тоже было заболел, но обошлось сильной дифтерией. Так из шести детей нас осталось четверо.Следующим ударом стала гибель отца. Вокруг метались остатки царской армии, офицеров, казаков. Борьба за власть на местах не прекращалась. Шипов лес обжили банды зеленых. Они не раз давили на отца. Требовали отдать карту леса, забрали казенный кольт. В конце концов, приехали, вывернули железный шкаф с казенными же деньгами.Взяли одежду, обувь, золотое обручальное кольцо выкрутили у матери с пальца. А самого отца посадили на тачанку и увезли в глубь леса.Позже деревенские ребята обнаружили в овраге труп. Голова была отрублена саблей. Лишь по исподнему мать признала, что это ее муж. Так мы похоронили отца. Сейчас на месте его гибели стоит памятник лесничему Михаилу Дмитриевичу Никольскому.Я в это время подрабатывал в соседнем колхозе, а семью навещал в свободные дни. Идти нужно было лесом и полями несколько километров. Как-то налетел на 2 вооруженных людей. Это были зеленые.– Ты сын лесничего? – спрашивает один (отца уже не было в живых).– Да, – отвечаю.– А в Пузеве (соседняя деревня) есть войска?– Есть.– Сколько?– Не знаю.– Как не знаешь? – кричит. – Я тебя застрелю, так узнаешь! – и потянул из-за спины винтовку.– Брось, что ты будешь стрелять в мальца, – осадил второй.Так и расстались. Мне в ту пору было 16 лет.[b]– Когда же вы определились с главным делом жизни – математикой?[/b]– Науки давались мне довольно легко. Полчаса перед обедом мать учила арифметике, чтению, молитве. Но главный интерес к точным наукам привил отец. Он проходил в институте высшую математику и держал свои знания наготове всю жизнь. Очень интересно мог о чем-нибудь рассказать. Вообще отец был человек просвещенный. Выписывал немецкие журналы по специальности. Защитил в Петербурге научную работу, имел звание «лесовод I категории».Я тоже стал бы неплохим лесничим, потому что люблю и многое знаю о биологии, ботанике, жизни растений, лесов, их борьбе за существование. Однако после смерти отца у меня было одно желание – стать инженером.Мы перебрались в Чернигов (там не было засухи, а на рынке была картошка). И я устроился работать канцеляристом в ГУП «Политпросвет». Получал в месяц 200 фунтов (8 кг) муки, 3 селедки и 200–300 граммов помадок. На иждивенцев пайка не давали.После работы учился в техникуме. Несмотря на страшный голод (главным блюдом была «затирка» – мука, разведенная кипятком),после революции открылось много учебных заведений. Они были бесплатны. В «Политпросвете» мне дали путевку для поступления в вуз. Но не в Киевский политехнический, о котором я мечтал. А в Екатеринославский институт народного образования (ныне Днепропетровский университет).Я поступил на физмат, имея в виду, что через год брошу его и переведусь в технический вуз, чтобы стать инженером. Но, побывши год на физмате, я настолько воспринял то, что узнал там из высшей математики, что решил: «Моя профессия должна быть только математика, а не что-нибудь другое». На Украине это значило быть учителем в школе. Я думал, черт с ним! Пусть буду учителем в школе, но математику буду знать! Я воспринимал учебу как творчество и часто забирался в глубины, которые были необязательны для среднего и даже отличного студента. Это было замечено в университете. И когда я его окончил, был оставлен при нем как ассистент и аспирант.Так что фундаментальные знания по предмету я получил в Днепропетровске. А моим учителем на всю жизнь и человеком, указавшим мне пути в науке, стал академик Андрей Николаевич Колмогоров. Он приезжал в Днепропетровск из Москвы читать лекции. По его совету я перевелся в 1934 году в московскую аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. А в декабре 1940 года прошел конкурс и стал докторантом Московского математического института имени В. А. Стеклова, где и работаю до сих пор. В Москве живу уже больше 60 лет. А первое мое жилье было у тещи в частном доме на железнодорожной станции Ухтомская. Сейчас это – часть города Люберцы.[b]– У вас множество заслуг в математике. Ваш двухтомник по математическому анализу считается эталоном. Как вы делали свои научные открытия?[/b]– Есть какие-то теоремы, про которые говорят, что вот Никольский это доказал. А я знаю, что мысль об этом у меня мелькнула где-нибудь на лыжной прогулке. Или на Днепре, на острове, где я купался, лежал, размышлял. И вдруг у меня возникла какая-то мысль. И я задачу решил. А другой, если уж он пошел купаться, то он купается.Был такой профессор Курыш, очень хороший алгебраист. И вот как-то раз у моего друга, тоже хорошего алгебраиста Анатолия Ивановича Мальцева спросили: «Кто лучший математик – Никольский или Курыш»? Он ответил: «У Курыша сейчас две комнаты, а он добивается, чтоб было три. Иначе он не может заниматься наукой. А Никольский не такой. Он может сидеть на кухне, где женщины могут что-то варить, вести посторонние разговоры. И он может их даже поддержать. А в это время сидеть и соображать по математике». Это действительно так.У меня сильно параллельно происходило это все… Когда мы с Анатолием Ивановичем во время эвакуации нашего института в Казань приходили в библиотеку, он брал книги, журналы. И сразу было видно, что он глубоко отвлекается и полностью вдумывается в то, что только прочитал. Я тоже облагался журналами. Но в это время начинал думать: «У меня же в кармане махорка. Не пойти ли мне лучше закурить?» И я иду в коридор. Там голландская печка. В печке дрова, еще с довоенного времени оставшиеся в университете, горят. Собрались рядом библиотекарши. Я сижу, попрошу у них газетной бумаги, чтобы скрутить себе цигарку. То есть я отвлекаюсь… Студенты любили посмеяться над моей рассеянностью. Я приходил на лекции и увлекался до такой степени, что не замечал, что пиджак – чистый, хороший пиджак, которым жена снабдила меня в дорогу, какой-то галстук на мне... А я, оказывается, читая лекцию, беру какую-то тряпку. Тряпка вся покрыта мелом. И весь пиджак, все рукава у меня обмазаны мелом... А у другого лектора такого не было.[b]– Вы отмечены вниманием многих важных людей. Президент Путин поздравил вас с 95 и 100-летием. Мэр столицы Юрий Лужков присвоил звание «Легенда века».[/b]– Самый интересный факт, который я действительно не знаю, как объяснить, заключается в том, что я долго живу. Это действительно очень интересный факт. Я живу очень долго. Почему? Ведь все предварительные данные были против. В молодости я курил и мне было довольно трудно бросить. Правда, выпивал мало. Большого интереса к еде уменя тоже не было. Были времена, что приходилось и голодать. А потом оказалось – это полезно. Правда, в студенчестве я много времени проводил на Днепре. Со мной всегда была лодка, и я целыми днями греб – и по течению, и против. Мне нравилось грести и я не уставал![b]– Вы завидовали кому-нибудь?[/b]– Наверное, завидовал. Если человек сделал что-то лучше меня, почему не позавидовать? Но в среднем я все-таки добрый человек.[b]– А сейчас вам интересно жить?[/b]– Да, интересно. То, что происходит в стране, вообще история государства российского очень интересна. Я много размышляю. Еще я хотел бы одну математическую задачу решить. И я ее решаю, мне кажется, что она верна.И я бы хотел ее оставить. Ей-богу. Как это ни странно...[b]СПРАВКА «ВМ»[/b][i]Сергей Михайлович Никольский – академик РАН.Создал школу теории функций и ее приложений.С 1940 года и по сей день трудится в Математическом институте имени В. А. Стеклова АН СССР. Профессор мехмата МГУ и кафедры высшей математики МФТИ (прочел первую лекцию ее студентам в 1947 году).Трижды Лауреат государственной премии, премии правительства РФ, премии МГУ имени М. В. Ломоносова «За выдающийся вклад в развитие образования».В 2005 году удостоен премии Москвы «Легенда века».Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Ленина, Октябрьской Революции и медалями ряда научных академий.Подготовил более 40 кандидатов и 15 докторов наук.Автор более 200 научных работ. Его учебники по математическому анализу считаются эталоном и переведены на многие языки мира.Дело Сергея Михайловича продолжили его сын – Михаил Сергеевич Никольский – профессор Математического института им. В. А. Стеклова и внук Илья – аспирант факультета прикладной математики и кибернетики МГУ.Дочь – Наталия Никольская – доцент Московского университета нефти и газа им. Губкина. Внучка Екатерина – кандидат математических наук, работает менеджером, Анна – студентка факультета биологии МГУ.[/i]