В очереди за жизнью

Сколько бы ни появлялось в столице новейших медицинских центров, многие москвичи, случись вызвать «скорую», просят отвезти их на Сухаревку, в старый добрый Склиф. Чем это объясняется?С [b]директором НИИ «Скорой помощи» им. Н. В. Склифосовского Александром ЕРМОЛОВЫМ[/b] беседует корреспондент «ВМ».Сегодня в России четыре центра выполняют трансплантацию печени. К концу 2002 года в России было сделано не более 100 таких операций. Несмотря на то, что в Москве ежегодная потребность в них от 100 до 150, а в стране — не менее 10 тысяч операций в год.[b]– Александр Сергеевич, вряд ли есть еще больницы, где по ночам в окнах столько света… Понятно, когда круглосуточно бодрствуют в тех отделениях, где оказывается неотложная помощь. А чем объяснить «бессонницу» всего научно-исследовательского института?[/b]— Действительно, как принято говорить, мы ночью работаем в том же составе, что и днем.Институт был и создан как скоровспомощное учреждение, в котором оказывалась неотложная помощь москвичам. Наш институт был назван в честь видного российского хирурга ХIХ века Николая Васильевича Склифосовского, и его память, да и многолетний тяжелейший труд сотрудников учреждения заслуживают, с нашей точки зрения, упоминания наименования института полностью, даже в обиходе. Например, в Санкт-Петербурге есть Институт «Скорой помощи» им. Ю.Ю. Джанелидзе, и никто не называет его «Джо». Не «сокращают» Театр имени Вахтангова. Мы тоже – не дискотека. Но это к слову.Институт был создан как научно-практический центр по диагностике и лечению часто случающихся в жизни неотложных состояний. Это и внезапные (острые) заболевания, несчастные случаи, отравления, травмы, полученные в том числе в результате криминальных действий или попытки самоубийства. Условия жизни общества постоянно меняются, а с ними меняются структура и тяжесть заболеваний и повреждений. Это требует научного обобщения, разработки адекватных методик, диагностики и лечения. Поэтому в нашем учреждении имеется собственная мощная госпитальная база, которая позволяет, ведя постоянный прием москвичей для обследования и лечения, одновременно анализировать результаты практической работы с научной точки зрения и совершенствовать лечебно-диагностический процесс.Хочу подчеркнуть, что институт, являясь московским учреждением, содержится на деньги москвичей, заложенных в страховую медицину и бюджет города, занимается проблемой быстрой и высококвалифицированной медицинской помощи в условиях мегаполиса. А это, уверяю вас, вовсе не простое дело.В НИИ есть 32 клинических подразделения, возглавляемых авторитетными специалистами (как правило, имеющими ученую степень), и в этих подразделениях представлена практически вся неотложная патология, включая основные виды хирургической, травматологической, токсикологической, терапевтической и психиатрической помощи. Со дня основания института в 1923 году работа в нем продолжается днем и ночью, без праздников и выходных. Даже осенью 1941 года клиники института лечили больных как обычно.[b]– Как удается сочетать скорую помощь и такое, казалось бы, неспешное дело, как наука?[/b]– Научные исследования действительно несовместимы со спешкой, равно как и с бездействием. Это кропотливая, местами нудная, многоплановая работа большого объема. Здесь необходимо держать руку на пульсе современных достижений медицины в России и за рубежом, тратя время и энергию на изучение текущей периодической информации из специальной литературы, Интернета. Здесь – необходимость сбора и последующего анализа нескольких сотен судеб, отраженных в историях болезни, протоколах различных исследований и т. д. Все это нужно статистически обработать, доказать самому себе и коллегам обоснованность полученных выводов и на этом основании предложить что-то полезное для здоровья будущих пациентов.[b]— Ведутся ли у вас исследования по трансплантации органов?[/b]— Многие годы сотрудники института занимаются проблемами острой печеночной недостаточности, разработали комплексные лечебные меропрития, позволяющие продлить жизнь людям. Однако значительная часть больных погибала в течение ближайшего года из-за невозможности выполнить трансплантацию печени.Сегодня в России четыре центра выполняют трансплантацию печени. К концу 2002 года в России было сделано не более 100 таких операций. Несмотря на то, что в Москве ежегодная потребность в них от 100 до 150, а в стране — не менее 10 тысяч операций в год. Главные причины такого катастрофического для цивилизованной страны положения – недостаток финансирования и практически полное отсутствие необходимых донорских органов.[b]— Долго больному приходится ожидать донорскую печень?[/b]— Некоторые так и не дожидаются… Во всем мире не хватает доноров. Хотя Америка пересаживает печень нескольким тысячам пациентов в год, Финляндия – больше ста в год. А мы – 12 за два года. Объясняется это несколькими факторами. Прежде всего – высокая стоимость самой технологии (речь не идет об оплате труда). Проблемой остаются и трудности получения донорских органов. При наличии закона РФ, регламентирующего этот процесс, немногие лечебные учреждения готовы его организовать. Тем более что некоторые средства массовой информации заняли в этом вопросе деструктивную позицию, создавая негативное отношение к такому методу лечения. В результате сотни больных, нуждающихся в пересадке органов, обречены на смерть.Кстати, в связи с обвинениями нашего института в нарушении закона о трансплантации, абсолютно не соответствующими действительности, НИИ им. Склифисовского подал в Савеловский межмуниципальный суд столицы иск о защите деловой репутации.[b]— Люди какого возраста стоят в очереди «за дефицитом» – печенью?[/b]— От 15 до 56 лет. Я участвовал в Финляндии в операции по трансплантации у больной 72 лет – она поправилась и хорошо себя чувствовала первые дни после операции. Возраст не является преградой для выполнения этой операции.[b]– Пересадка — операция платная?[/b]– В большинстве стран мира для соотечественников трансплантация бесплатна, для иностранцев она платная. Государство, как правило, покрывает эти расходы. У нас для москвичей — бесплатно.[b]– Институт сыграл большую роль в реабилитации заложников террористов. Сколько пациентов к вам привезли?[/b]— К нам поступили 46 пациентов. Из них половина в очень тяжелом состоянии, требовавшем тех или иных мероприятий по восстановлению дыхания. Через 5–6 часов с дыхательными проблемами было все решено, и дальше уже лечили те изменения, которые у них произошли. Три дня без достаточной еды и питья. Три дня тяжелой психологической нагрузки. Три дня без медикаментов. У нас был пациент с тяжелейшим гипертоническим кризом, давление 260 на 140. Потребовалась тяжелая терапия, которая вывела его из этого состояния. Не помню, на каком телеканале журналист додумался до того, что президенту в Институте Склифосовского показали якобы здоровых людей. Да у этих «здоровых» — тяжелые ферментативные изменения в печени, они требуют длительного лечения. Называть их здоровыми просто непристойно.[b]— А летальные исходы были?[/b]— В институте — нет. Мы наиболее подготовлены в этом отношении. У нас есть бригады ЧС, они были усилены. Все работали четко. Дежурил «безвылазно» главный реаниматолог города Сергей Царенко. Наш институт направил 20 врачей в 1-й госпиталь. Ужасно, что погибло более 100 человек. Ужасно! Но такова цена терроризма.[b]— Эти события стали для вас своеобразным экзаменом?[/b]— Ну какой экзамен?! Давайте вспомним: когда в 80-х годах случилась давка в «Лужниках», к нам доставили сразу 400 пациентов. Взрывы в троллейбусах на проспекте Мира – 18 пациентов с тяжелейшими ожогами, ни одного человека не потеряли. С Пушкинской площади – около 40 человек… С вертолетов из Чечни отправлены в наше отделение…Наши бригады работали в Спитаке, на взрыве газопровода в Уфе… Опыт у нас есть. Все распоряжения Комитета здравоохранения регламентируют наш институт как учреждение, которое в чрезвычайных ситуациях является одним из основных.