Последний узник Шпандау

Это короткое письмо было написано дрожащей старческой рукой 17 августа 1987 года. [i]«Написано за несколько минут до моей смерти. Спасибо вам всем, мои любимые, за все, что вы сделали для меня из любви ко мне. Скажите Фрайбург, что, к моему великому сожалению, начиная с Нюрнбергского процесса, я был вынужден вести себя так, словно не знаю ее. Мне не оставалось ничего другого, в противном случае все мои попытки обрести свободу оказались бы невозможными. Ваш дед».[/i] Письмо было адресовано каким-то таинственным директорам, и просил их старик только об одном: переслать письмо домой. Но откуда он знал, что через несколько минут умрет? Ведь за его жизнь головой отвечали сотни людей, и все они ни на секунду не спускали глаз со старика. Но он их перехитрил! Что-что, а это он делать умел. Ведь это он сорок шесть лет назад сумел обвести вокруг пальца своего ближайшего друга, который в те годы был одним из самых могущественных людей планеты, и ускользнул от его опеки. Ускользнул он от опеки и на этот раз. И, как сорок шесть лет назад, этот поступок вызвал массу пересудов и кривотолков. Главный вопрос, на который надо было ответить, был прост: помогли старику уйти на тот свет или он это сделал сам? Ответ породил целую лавину всевозможных справок, заявлений и докладных записок. Немаловажный факт: те самые таинственные директора подписали секретный протокол, в котором говорилось, что все эти документы не подлежат разглашению вплоть до 2017 года, причем предварительно микрофильмированные оригиналы должны быть уничтожены. Не буду говорить как, но одна из этих пленок оказалась в моем распоряжении. [i]«Для служебного пользования. Дело № 53052/7. Заявление. Я, Энтони Джордан, нахожусь в должности надзирателя в Межсоюзной тюрьме Шпандау, Берлин. Моими основными обязанностями являлись контроль за допуском в тюрьму Шпандау и наблюдение за заключенным № 7. Заключенному № 7 девяносто три года. Он может ходить без посторонней помощи и полностью себя контролирует. В понедельник, 17 августа 1987 года, я начал смену в 07.45. Между 13.30 и 13.40 заключенный № 7 спросил, может ли он выйти в сад. Я дал разрешение, и он ушел одеваться. В лифте мы спустились из камерного блока в сад. Затем я оставил его в лифте, а сам пошел и открыл двери садового домика, который расположен в ста метрах от лифта. Когда заключенный вошел в домик и закрыл за собой дверь, я встал под деревом на расстоянии около десяти метров от стены. Я подождал около пяти минут, а потом, как обычно, пошел проверить заключенного. Я посмотрел в окошко и сразу увидел, что заключенный лежит на спине. Я понял, что что-то случилось, и вбежал в домик. Одним плечом заключенный привалился к стене, а его ноги были на полу. Я увидел, что вокруг его шеи был электрический провод, другой конец которого закреплен на оконной ручке. Я подбежал и поднял заключенного, чтобы ослабить натяжение провода, затем стянул его с шеи. Глаза заключенного были открыты, казалось, он был жив. Я заговорил с ним. Он пошевелился, будто понял, что я сказал. Я на сто процентов уверен, что в тот момент он был жив. Когда я снял провод, то услышал, как он вздохнул. Затем я уложил его на спину, а под голову положил одеяло, чтобы ему было удобнее. В этом положении я оставил заключенного № 7, а сам побежал к телефону и проинформировал о случившемся старшего надзирателя. Настоящее заявление полностью правдиво. Я сделал его по своей воле и без принуждения».[/i] На этом хлопоты вокруг тела заключенного № 7 не прекратились. 19 августа профессор судебной медицины Лондонского университета Кэмерон, срочно вызванный в Берлин, произвел вскрытие и посмертное исследование тела заключенного № 7. Отчет Кэмерона многословен и насыщен медицинскими терминами, поэтому приведу лишь самое главное. «По моему мнению, – писал Кэмерон, – смерть вызвана следующими причинами: асфикция, сдавление шеи и подвешение». Так кто же этот таинственный человек, самоубийство которого вызвало такой переполох в Лондоне, Вашингтоне, Париже и Москве? Что это за узник, которого нельзя было называть по имени, а только номером 7? Кто он, этот странный заключенный № 7, ради которого четыре великие державы взвалили на себя бремя содержания внушительных размеров тюрьмы и солидного штата охранников и надзирателей? Заключенный № 7 – это «нацист номер три», заместитель Гитлера по партии и одновременно его преемник после Геринга, член Тайного совета Рудольф Гесс. Как известно, двенадцать нацистских военных преступников в Нюрнберге были приговорены к смертной казни через повешение, а семеро – к различным срокам заключения, в том числе Гесс, Функ и Редер – к пожизненному заключению. Было решено, что все узники Шпандау лишаются права называться по имени: им присвоили номера по порядку их выхода из автобуса, в котором их привезли в тюрьму. Так, Ширах получил № 1, Дениц – № 2, Нейрат – № 3, Редер – № 4, Шпеер – № 5, Функ – № 6, Гесс – № 7. Так как же «нацист номер три» потерял свое собственное имя? Как оказался в стенах Шпандау? Почему наложил на себя руки? Чтобы ответить на эти вопросы, не обойтись без короткого рассказа об истории германского нацизма и, конечно же, о жизни купеческого сынка Рудольфа Гесса. [b]Полновластный представитель фюрера[/b] Так называли в Германии Рудольфа Гесса. И это не было преувеличением: ни одно распоряжение правительства, ни один закон рейха не имели силы, пока их не подписывали Гитлер или Гесс. Но прежде чем добраться до захватывающих дух вершин власти, до четырнадцатилетнего возраста Рудольф жил вместе с родителями в Египте, потом уехал в Швейцарию, где по совету отца поступил в реальное училище, по окончании которого перебрался в Мюнхен и устроился на работу в торговую лавку. Как знать, быть может, из юного Гесса получился бы преуспевающий коммерсант, но вскоре грянула мировая война, и, одурманенный патриотическими лозунгами, Гесс вступил добровольцем в Баварский пехотный полк. Два года он храбро сражался на Западном фронте, получил ранение в ногу и звание вице-фельдфебеля. Осенью 1917-го пуля прострелила ему легкое, а командование, в качестве компенсации, решило присвоить Гессу звание лейтенанта. После позорного поражения Германии погоны пришлось снять, и Гесс решил вернуться к коммерческой деятельности. Знаний, полученных в реальном училище, было маловато, поэтому Гесс поступил на экономический факультет Мюнхенского университета. Там судьба свела его с профессором Хаузхофером, который читал курс геополитики. Мало кто знал, что Карл Хаузхофер был не только крупным геополитиком, но и крупным разведчиком. По стопам отца пошел и его сын Альбрехт, который стал ближайшим другом Гесса. А Хаузхофер-отец оказал на Гесса такое сильное влияние, что тот стал убежденным антикоммунистом, реваншистом и антисемитом. В 1920-м Гесс впервые услышал выступление Гитлера. Эта речь так его захватила, так потрясла, что он испытал нечто похожее на сексуальное наслаждение. Гесс тут же вступил в нацистскую партию и получил партийный билет № 16. А вскоре ему представился случай доказать свою преданность Гитлеру не на словах, а на деле. Во время одного из бурных митингов кто-то запустил в Гитлера пивной кружкой. Перехватить ее Гесс не успевал. И тогда он, не задумываясь, подставил свой лоб. Кровь – ручьем, шрам – на всю жизнь. Но эта отметина дорогого стоила, и Гесс ею гордился. Между прочим, почтительно-восторженное обращение, с годами ставшее названием должности, – фюрер, что значит вождь, тоже придумал Гесс. Но на этом он не остановился и на одном из митингов произнес слова, ставшие известными всей Германии: «Гитлер – это олицетворение чистого разума, Гитлер всегда прав, и во все времена он будет прав!» А вскоре состоялся хорошо известный «Мюнхенский пивной путч», поставивший своей целью свержение Веймарского правительства. Один из студенческих отрядов возглавлял Гесс. Закончился этот путч печально: рядовые нацисты были разогнаны, а Гитлер и Гесс оказались на скамье подсудимых. Гитлер получил пять лет, а Гесс полтора года лишения свободы. В Ландсбергской тюрьме они оказались в одной камере. Это их еще больше сблизило, и, не откладывая дела в долгий ящик, они начали писать программную книгу фюрера «Майн кампф». Точнее говоря, Гитлер диктовал, а Гесс писал. Мало кто знает, что первоначальное название книги было совсем другим, оно было длинным, витиеватым и скучным: «Четыре с половиной года борьбы с ложью, тупостью и трусостью». Редактор, а им был профессор Хаузхофер, посоветовал название изменить – так появилась «Майн кампф», то есть «Моя борьба». В тюрьме узники пробыли недолго. Уже в декабре 1924 года Гитлера освободили под честное слово, а через некоторое время, следом за ним, вышел на волю и Гесс. В день освобождения у Гитлера спросили, чем он теперь думает заняться. «Я начну все снова, с самого начала!» – рубанул в ответ Гитлер. Не все, далеко не все его сторонники верили в то, что ему что-то удастся. Ведь партия была разогнана и стояла вне закона. Более или менее верные сторонники передрались и ожесточенно сражались по идеологическим вопросам. В этой ситуации каждый надежный человек был на вес золота. Гесс был именно таким человеком, и Гитлер назначил его своим личным секретарем. Что было дальше, хорошо известно. 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером рейха, и произошло это не без активного участия Гесса: именно он вел сверхсложные переговоры с промышленниками и финансистами, которые в конце концов решили отдать власть нацистам. Германия торжествовала! И лишь один дальновидный человек направил президенту Гинденбургу пророческую телеграмму. Это был известнейший в Германии военачальник генерал Людендорф. «Назначив Гитлера канцлером рейха, – писал он, – Вы отдали нашу священную отчизну одному из величайших демагогов всех времен. Я предсказываю Вам, что этот злой человек погрузит рейх в пучину и причинит нашему народу необъятное горе. Будущие поколения проклянут Вас в гробу». К этому времени Гесс стал для Гитлера незаменимым человеком, и он назначил его своим заместителем с правом принимать решения по вопросам партийного руководства от своего имени. Став членом Тайного совета и министром без портфеля, Гесс был допущен к разработке самых секретных и самых грандиозных планов рейха. Именно он был одним из вдохновителей агрессии против Польши, Норвегии, Дании, Бельгии, Нидерландов и Франции. Именно он требовал присоединения Австрии и Чехословакии и добился своего, подписав в марте 1938 года закон «О воссоединении Австрии с Германской империей», а в апреле 1939-го – Декрет о введении системы управления Судетской областью как неотъемлемой частью Германской империи. Не остался Гесс в стороне и от разработки плана нападения на Советский Союз, а также захвата Британских островов. Но главным качеством Гесса была его деловая хватка и верность фюреру. Гитлер это ценил и доверял ему безраздельно. Так было до весны 1941 года. А 10 мая того же года произошло то, что вызвало «непередаваемый, почти звериный рев» фюрера, и он приказал расстрелять Гесса, как только тот вернется в Германию. [b]Полет к британскому льву[/b] Все началось с того, что на Олимпийских играх 1936 года, которые проходили в Берлине, Гесс познакомился с первым пэром Шотландии герцогом Гамильтоном. Они так подружились, что герцог даже побывал в доме Гесса. Герцог не скрывал своих симпатий к нацистам, как не скрывал и того, что он в этих симпатиях не одинок. Гамильтон уверял, что среди английских аристократов немало сторонников тесного союза с Германией – это лорд и леди Астор, лорд Дерби, лорд Дуглас, а также Нокс, Локкер-Лэмпсон, Стенли, Бальфур и многие другие. Как выяснилось несколько позже, ничего удивительного в этом не было: ведь откровенно прогермански был настроен и тогдашний король Великобритании Эдуард VIII, и от престола ему пришлось отречься не только потому, что он решил жениться на разведенной американке, но и по причине своих прогерманских воззрений. Когда его, теперь всего лишь как герцога Виндзорского, отправили губернатором на Багамские острова, по дороге он остановился в Португалии. К этому времени Англия уже была в состоянии войны с Германией, но в Берлине, как это ни странно, жаждали мира. Есть сведения, что в Лиссабон был срочно направлен бригаденфюрер СС Вальтер Шеленберг с поручением убедить бывшего короля прилететь в Берлин и выступить по радио с обращением к английскому народу прекратить борьбу и заключить мир с Германией. За это выступление ему предлагался совершенно фантастический гонорар в 50 миллионов швейцарских марок. Осуществить этот план Шеленбергу не удалось: слишком плотно герцог охранялся агентами английской секретной службы. Есть, правда, и другие сведения: то, что не удалось Шеленбергу, удалось Гессу. В Мадриде он якобы все-таки встретился с герцогом, предложил Англии почетный мир и… совместный поход против Советского Союза. Герцог тут же передал это предложение брату-королю, но тот его решительно отверг. Не удалось в Лиссабоне, не получилось в Мадриде, но Гесс был не из тех, кто сдается при первой неудаче. К тому же его активно поддерживал профессор Хаузхофер, который считал трагедией для немцев и англичан – «братьеварийцев по крови» – вести войну друг против друга. Зная внушаемость Гесса и его веру в астрологию, профессор поведал ему о своем вещем сне: якобы он трижды видел, как Гесс управляет самолетом, который летит в неизвестном направлении. Несколько позже он указал и направление: большой остров к северозападу от Германии. Гесс все понял! В тот же день его секретарша Хильдегард ([i]это ее под интимным именем Фрайбург он упоминает в прощальном письме. [/i]– [b]Б. С.[/b]) получает указание собирать секретные данные о состоянии погоды на Британских островах. Пока готовили самолет и ждали подходящей погоды, активнейшую деятельность развернул профессор Хаузхофер. Он связался с «кружком старых друзей» в Англии, которые в апреле 1941-го дали «зеленый свет». Гесс тут же начал собираться в дорогу. Раздобыв карту, проложив маршрут и завершив неотложные дела, Гесс взялся за письмо к Гитлеру. Это было очень непростым делом: ведь ничего не сказав, надо было сказать все и в то же время никоим образом не бросить тень на фюрера. В конце концов он написал так: [i]«Мой фюрер! Когда Вы получите это письмо, я уже буду в Англии. Как Вы знаете, я нахожусь в постоянном контакте с важными лицами в Англии, Ирландии и Шотландии. Все они знают, что я всегда являлся сторонником англогерманского союза. Но переговоры будут трудными. Чтобы убедить английских лидеров, важно, чтобы я лично прибыл в Англию. Я достигну нового Мюнхена, но этого нельзя сделать на расстоянии. Я подготовил все возможное, чтобы моя поездка увенчалась наилучшим образом. Разрешите мне действовать».[/i] Официального разрешения Гесс ждать не стал и, видимо, поэтому сделал весьма недвусмысленную приписку: «Если мое предприятие провалится, переложите всю ответственность на меня, просто сказав, что я сумасшедший». И вот наступил вечер 10 мая 1941 года. Лишних людей на аэродроме не было, а те, кто готовил самолет, знали лишь то, что готовят его для капитана люфтваффе Альфреда Хорна. Правда, Хорн был очень похож на одного, очень известного в Германии человека, но мало ли кто на кого похож. Около шести вечера самолет взмыл в небо. Провожающие тут же разошлись, и аэродром мгновенно опустел, как будто тут никого не было, и никакой самолет отсюда не взлетал. Впереди было 1300 километров пути, впереди был хорошо разыгранный гнев фюрера (а то, что это был самый настоящий спектакль, довольно быстро прояснилось), впереди были не предусмотренные сценарием события в Англии. Гнев фюрера выразился не только в его зверином реве, но и в приказе арестовать всех сотрудников штаба Гесса – от шоферов до личных адъютантов. На самом деле приказ был отдан в такой форме, что исполнители прекрасно поняли – этот приказ выполнять не надо. Абсолютно ничего не предприняло гестапо и в отношении семьи Гесса. Больше того, по личному указанию Гитлера не было конфисковано имущество «нациста номер три», а его жена стала получать правительственную пенсию. Все это делалось тайно. А официальная пропаганда поспешила реализовать ту самую, недвусмысленную приписку Гесса. В коммюнике говорилось кратко и ясно: «Член партии Гесс, видимо, помешался на мысли о том, что посредством личных действий он все еще может добиться взаимопонимания между Германией и Англией. Гесс был душевнобольным идеалистом, страдавшим галлюцинациями вследствие ранений, полученных в Первой мировой войне». И хотя это сообщение передали все радиостанции Германии, к делу подключился министр иностранных дел Риббентроп. Прекрасно понимая, что его слова тут же разойдутся по всему свету, в беседе с зятем Муссолини, графом Чиано, Риббентроп заметил: «Гесс попал под влияние гипнотизеров. Его поведение может быть объяснено каким-то мистицизмом и состоянием его рассудка, вызванного болезнью». [b] Окончание во вторник, 24 мая[/b]