Три дня по Москве будут звенеть фестивали славянских культур. И неславянских культур, кстати, тоже. Гармония культур, возможно? В выходные по всему городу намечено столько всего – глаза разбегаются. Пойду куда только успею.

Но есть удивительные люди, которые не пойдут никуда ввиду особенностей своего политического зрения. Сегодня с утра в одной солидной, брендовой газете читаю с непередаваемым изумлением: «…если прилететь в Москву из любого западного мегаполиса – Нью-Йорка, Рима, Амстердама или Мадрида, – в глаза бросается эта чистота <…> Не валяется мусор, не изрисованы цоколи зданий, нет разбитых окон, мало или почти нет бездомных, нет маргинальных и опасных районов, куда тревожно попадать после захода солнца. <…> но бывает чистота нездоровая и даже болезненная <…>Это скорее зеркальное отображение зачистки общественного пространства…»

Я живу в Москве сорок лет и сегодня впервые увидела сетования о порядке и чистоте – с установлением их порочной связи с политикой. Невероятно. В «санитарном раю чистоты» мучается журналист, поскольку «от всего веет мертвецким холодком». Кстати, он печалится, опасаясь за миропонимание футбольных болельщиков-иностранцев, которые вот-вот приедут в наш город, а у нас чисто. Ужас-то какой. Позор. Словом, Москва ему чужда. Возможно, в любом виде чужда. Интересно, его не тошнит, когда пользуется кириллицей?

Сегодня о древнем азбучном событии, а ему этой весной исполнилось красивых 1155 лет, следовало бы писать во всех газетах. Пусть – понятно же – условен 863 год. Пусть нет ясности в учёных рядах (глаголица или кириллица – за какой системой было первенство), но в одном все согласны: мы обладаем чрезвычайно удобным средством для письменной речи. Ушла в историю глаголица – и скатертью дорога. Кириллицу я обожаю. С детства восхищаюсь нашим алфавитом, нашей грамматикой. Облик каждой буквы мне близок сердечно, словно мы братья и сестры. А когда в российскую печать стала возвращаться буква «ё», помню, возликовала я и все свои книги стала писать с неуклонным применением буквы «ё» и всех редакторов просила не трогать её в рукописи. Таких горячих, как я, в иных лингвистических кругах дразнили «ёфикаторами». Это пусть. Главное – все тридцать три буквы в ходу. Никто не урезан в правах. Я буквы вижу живыми существами, с метафизическим смыслом, в цвете, слышу музыку каждой. Называется синестезия, и мне очень жаль, что не все могут так красиво жить: синестезия - редкая штука. Буквы – не произвольный набор чёрточек и контуров, а результат музыкального и филологического подвига. Буква – чудо межкультурной коммуникации и дар свыше одновременно. Аз, буки, веди… Прежние названия русских букв, прочитанные подряд, суть философское высказывание. Надо бы посоветовать начинать обучение школьников алфавиту с разъяснения: глаголь – добро – есть…

Однажды у меня был спор о кириллице в собрании любителей латиницы. Как водится, они бросались мемами «всё цивилизованное человечество», «мировое сообщество», «нормальные страны» и подобными. Но для меня, писателя, нет лучшего праздника, чем расширение кириллического пространства. Я гурман русского алфавита. Он прекрасен и уютен. Нормален. Роскошен. Я понимаю, что у него есть противники: «Русский язык и кириллица действительно являются инструментами мягкой силы России. Более того, они действуют сами собой, даже если российское руководство не прилагает для этого специальных усилий», – вычитала я год назад в другой газете. Действуют сами собой. Вот в чём дело. С праздником всех читателей!

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции

Москва