Китай продает нам подержанные машины. А могло быть наоборот

В конце 80-х, когда не то что китайскую, даже советскую машину было купить проблематично, на АЗЛК появился самодельщик Александр Кулыгин. К своим тридцати годам инженер из Ухты построил около тридцати автомобилей собственной конструкции, добывая детали по свалкам. Особенно поражала воображение не только неиспорченного роскошью советского автолюбителя, но и искушенного западного, модель «Панголина»: вместо распахивающихся дверей вверх поднимался весь колпак, работал бортовой компьютер, а в самолетных креслах можно было отдыхать. И это только часть ноу-хау.

Говорят, талантливого самодельщика в Москву пригласил сам Горбачев. Жалует царь, да не жалует псарь! На московском автозаводе Кулыгина встретили прохладно.

— Почему, Александр? — спросил я его. Редакция полувоенной газеты, где я только начинал свой творческий путь, заказала мне большой очерк о талантливом инженере. И я уже представлял кричащие заголовки и рвущих газету друг у друга читателей.

Мы сидели в кафе неподалеку от входа на завод. Мимо ехали «Москвичи». Синие, желтые, красные.

— Ну, посуди сам… — ответил он. — Я за год работы строю новую модель, сам, один. А КБ на заводе, со всеми их людьми и возможностями, за три года делают модель на бумаге. И на ней же она и остается. А мои машины бегают и побеждают по всем конкурсам, выставкам и фестивалям!

Помолчали. Но воображаемые заголовки побагровели, стали объемными и буквально взывали с мифических газетных полос.

— И что же дальше? Ведь перестройка же, свежий ветер!

— Не знаю. Но думаю, что скорее с завода погонят меня, чем пару сотен сотрудников…

Он посмотрел с надеждой на меня:

— Может, с вашего материала изменения начнутся? Я один против бульдозера…

Выставка ретро «Москвичей». Фото: Александр Кожохин, «Вечерняя Москва» / Фото: Александр Кожохин

Очерк родился быстро. Восемьсот строк — почти полоса тогдашнего газетного размера.

Я сдал материал в редакцию.

Редактор посмотрел на меня странно, зачем-то понюхал воздух.

— Ты не того... Не пил?

— Нет, конечно!

— Тогда это... Слетай-ка вот... в Златоуст! Там водонапорная башня стоит под углом над дорогой!

Я улетел. Угол наклона башни действительно был критическим — куда там Пизанской! Фельетон родился буквально на коленке, я отправил его в редакцию и пошел подышать. Ах, златоустовские пельмени с медвежатиной и лосятиной! Вы остались нетронутыми на столе столовой № 7.

Я купил газету. Я тщетно искал свой материал среди «стояков» и «подвалов». Я нашел заметку в сорок строк на последней полосе. Из которой следовало, что жизнь Кулыгина в Москве — разлюли-малина.

Я вернулся в редакцию.

— Как вы могли?! — спросил я редактора.

— Иди, иди, клеветник... Мы тут, понимаешь, не позволим!

Я позвонил Кулыгину.

Он молча выслушал меня и повесил трубку.

Скоро его выгонят с завода, он уедет в США. И там, сломанный человеческой ревностью, погибнет рано утром на своем мотоцикле — говорят, по вине водителя, не глянувшего в зеркало заднего обзора.

АЗЛК жив и выпускает «Рено». Неплохая машина, мечтаю купить. И думаю я — если бы не сорок этих газетных строк, пригодился бы Кулыгин, нашел бы свое место в новой жизни, глядишь, и подержанные наши машины закупали бы и Китай, и Индия, и, страшно сказать, даже Япония. 

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции