Шумим, братец, шумим!
Вопрос ЕГЭ, с точки зрения теледискутантов, выглядит дискуссионным. Дискутировать о плюсах и минусах, имитируя взвешенный подход, можно бесконечно. Слушаю всех: никто не поминает первопричину ЕГЭ.
А причине скоро 15 лет. Подросла, зараза, матереет день ото дня: подпись РФ на Болонской конвенции. Я, кстати, не знаю, кто именно от нашей страны подписал приговор отечественному образованию в 2003 году. Возможно, был он высокий блондин голубоглазый, или брюнет густобровый, либо идеалист-революционер крутобедрый, но факт медицинский.
В теледискуссиях по ЕГЭ не хватает одной важной ноты. Тренированное ухо журналиста, то есть мое, не улавливает тонкого серебряного звона истины, где-то уже найденной. Той правды, которой надо лишь дождаться, и она низойдет из заоблачности всем на радость. Дискуссионность пока тупиковая. Оппоненты непримиримы. Общего знаменателя днем с огнем не видно. На каждый тезис – гроздь антитезисов. Не чую решения. Прикидываются все.
Потирая ладони, жду, когда на любимый тезис минобра о «едином образовательном пространстве», об «укреплении развития», о «необходимости совершенствования» найдется еще какой-нибудь президент. Недискуссионный. Одного академического физика не хватило. Тут нужен президент покрепче.
У него должны быть свои счеты с ВТО и другими авторитарными организациями, в угоду которым Россия еще в 90-х вляпалась в стандартизацию во имя глобализации. У того президента, на лапки пред которым встанут чиновники, уже обеспечившие своих детишек молочишком, должны быть рычаги: снять всю колонну с пробега. У того президента, к которому я взываю, должно быть развито воображение, чтобы представить дрожащего отечественного школьника, идущего в туалет во время ЕГЭ, то есть под конвоем. У того президента должно хватить оперативной памяти на выполнение своего обещания, например, от осени 2017 года – о выведении творческих вузов из-под юрисдикции минобра. Да что там творческие! Кому они вообще нужны. Мне рассказали, как весело в теологических: познания ученых там тоже оценивают на основе индекса цитирования и публикаций в скопусе. Отсюда можно переходить прямо к фельетонистике: что именно должен найти и опубликовать ученый, например, из католического Института Святого Фомы, чтобы подтвердить свою научную зрелость и состоятельность? Осмелюсь предположить, что не менее чем новое доказательство Бытия Божия. Потом написать статью о находке надо сразу по-английски. Чтобы мировая общественность, вся поголовно прогрессивная, наконец усвоила.
Я три дня писала о Рахманинове, о русской музыке, о величии (Рахманинову сейчас 145 лет со дня рождения, надо всем напомнить), но не дописала: мне мешал ЕГЭ и бурные теледискуссии с предзаданным концом. Уже некому поведать о величии музыки Рахманинова, если существует ЕГЭ. Бессмысленно говорить об уникальных личностях русской культуры, если РФ подключена к Болонской конвенции. Все бессмысленно, если цель – стандарт. И пусть даже не пытаются прикрыться листочком, что стандарт не цель, а база и инструмент. Лучшие идеи мира все до единой бывали практически сразу изуродованы ближайшими последователями.
Но пока жива слабая надежда вывернуться из-под нивелирующего бетона, расскажу вам из заветного. Однажды в Ялте познакомились друг с другом мои самые любимые мужчины:
Мы за ужином сидели рядом, пили шампанское Абрау-Дюрсо, потом вышли на террасу, продолжая разговор о том падении прозы и поэзии, что совершалось в то время в русской литературе, незаметно спустились во двор гостиницы, потом на набережную, ушли на мол, — было уже поздно, нигде не было ни души, — сели на какие-то канаты, дыша их дегтярным запахом и той какой-то совсем особой свежестью, что присуща только черноморской воде, и говорили, говорили все горячей и радостнее уже о том чудесном, что вспоминалось нам из Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Майкова...
Это Иван Алексеевич Бунин о Сергее Васильевиче Рахманинове. Плачьте о красоте. Она не в стандарте.
Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции