Евросоюз: между утопией и бюрократией

Были заложены основы нынешних руководящих органов Евросоюза, ныне объединяющего уже 28 государств. Римскому договору предшествовал Парижский 1951 года, когда было создано Европейское объединение угля и стали (ЕОУС), давшее старт процессам экономической, а затем и политической интеграции.

Сама же идея единой Европы зародилась еще в начале Средневековья. Кто-то относит ее ко временам Империи Карла Великого. Но, наверное, большее значение имели все же «интеграционные» усилия католической церкви. Идея континентального единства была изначально неразрывна с идеей христианства. Первые дошедшие до нас трактаты на эту тему принадлежат французскому королевскому прокурору Пьеру Дю Буа (конец ХIII-начала ХIV века), итальянскому теологу Энею Сильвио Пикколомини (начало ХV века) и чешскому королю Иржи Подебраду (середина ХV века). Последний даже составил проект «Договора о союзе и конфедерации» с французским королем Людовиком XI и Советом Венеции «для противостояния туркам», содержавший в том числе конкретную схему федеративного по форме союза.

В трактате 1515 года великий гуманист Эразм Роттердамский подчеркивал общие христианские корни единой европейской цивилизации: «... река Рейн разделила француза и германца, но она не может отделить христианина от христианина. Пиренейские горы разделили испанца от француза, но они не в состоянии разорвать невидимые связи, которые соединяют того и другого в церковной общине. Небольшой кусок моря разделяет англичанина и француза, но... он не может разъединить их как людей, обоюдно приверженных христианской религии...». Затем эпоха Просвещения наполнила идею единой Европы светским содержанием, идеями гуманизма и ценностей прав человека.

Самой амбициозной попыткой Нового времени создать единую Европу на практике предпринял Наполеон. По его задумке она должна была стать, по сути, едиными государством с единым кодексом законов, единой валютой, единой системой мер и весов и без внутренних границ. Он говорил, что его, наполеоновский кодекс общего права, система университетского образования и денежно-кредитная система «превращают Европу в единую семью. Никто не будет покидать дома, путешествуя по ней». Даже президент нынешнего Европейского Центробанка не сказал бы лучше.

Будучи в ссылке на острове Святой Елены бывший император сетовал, что только поражение в русской кампании остановило создание единой «европейской системы». С участием России, кстати, но, разумеется, не как независимого государства, по версии Наполеона. Эту систему, правда, попытались создать после него основатели Священного Союза, включая также и Российскую Империю как неотъемлемой части тогдашнего европейского политического пространства, но на совершенно иных - монархических - основах.

Идеи пан-европеизма оживились после Первой мировой войны. С одной стороны, как реакция на саму эту разрушительную войну («Заката Европы» Освальда Шпенглера 1918 года во многом отразил эти настроения), с другой – как форма противостояния трем «угрозам европейской демократии» - со стороны Советской России, США и Британской Империи.

Впрочем, одну «угрозу» тогда сильно недооценили – гитлеровской Германии. И уже на руинах после Второй мировой войны идея единой Европы была реанимирована прежде всего как форма окончательного примирения Франции и Германии. С тем, чтобы историческая вражда между ними никогда более не приводила к войнам. Идейным вдохновителем современного пан-европеизма, принявшего в итоге форму Евросоюза, стал тогдашний глава МИД Франции Робер Шуман, выступивший в 1950-м году с соответствующей Декларацией.

СССР, которому места в «единой Европе» не нашлось, отнесся к идее объединения части континента настороженно. Как к шагу по пути раскола Европы наряду с созданием НАТО. По поводу «Декларации Шумана» глава МИД СССР Андрей Вышинский вручил даже ноту протеста правительству Франции, где план создания ЕОУС оценивался как план ремилитаризации Западной Германии. А ЕЭС позже характеризовался советской печатью не иначе как экономический придаток агрессивного блока НАТО. СССР, по сути, не признавал ЕЭС до начала политики разрядки в 70-х годах.

Сегодня пора идеализации идей пан-европеизма уже прошла. Виной тому – растущая мощь общеевропейской бюрократии, экспансия которой за счет национального суверенитета не встречает единодушного одобрения. Число «евроскептиков» различается в разных странах – от примерно стабильных 20-30% в северных странах до почти 50% в Греции. Исландия отказалась вступать в ЕС, Британия готовится к референдуму о выходе из него, ряд восточноевропейских стран упираются, чтобы не вводить у себя единую валюту евро.

Отто фон Бисмарк в свое время подметил: «Я постоянно слышал слово «Европа» от тех политиков которые хотели бы добиться от других держав того, чего не осмеливались потребовать от своего собственного имени». Идеи предотвращения войны прекрасны сами по себе, но далеко не все хотят видеть, к примеру, воцарившийся в ЕС «Меркель-рейх», господство Германии, покоящееся уже не на военном, а на экономическом доминировании. Как и дальнейшую экспансию универсализма во всем. Еще Маргарет Тэтчер в своей книге «Искусство управления государством: стратегии для меняющегося мира», изданной в 2003 году, отлично выразила мнение этой части «евроскептиков»: «Европа в любом ином смысле помимо географического - совершенно искусственное построение. Нет ни капли смысла в перемешивании Бетховена и Дебюсси, Вольтера и Берка, Вермеера и Пикассо, соборов Парижской Богоматери и Святого Павла, отварной говядины и тушеной рыбы, а затем в преподнесении их как элементов «европейской» музыкальной, философской, художественной, архитектурной или гастрономической реальности. Если Европа чем-то и способна очаровать нас, так это своими контрастами и противоречиями, а не связностью и единством… Я подозреваю, что в действительности даже самые фанатичные евроэнтузиасты в глубине души понимают это. Они ни за что не признаются и будут утверждать прямо противоположное, но на деле их чем-то не устраивает повседневная реальность общественной жизни в Европе. Именно поэтому они и пытаются гармонизировать и регулировать ее, а в конечном итоге превратить в нечто совершенно иное, лишенное корней и формы, но зато соответствующее их утопическим планам».

Впрочем, несмотря на то что европейский проект в последнее время пробуксовывает, хоронить его еще рано. Тем более что ни одна утопия никогда так просто не сдается.

Мнение автора колонки может не совпадать с мнением редакции.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции