В детстве я орал. Долго и качественно. Когда ненадолго успокаивался, мой молодой отец, противник рутины и любитель движухи, отрывался от своих книг и обращал на меня внимание: «Успокоился? Теперь мы можем послушать музыку».

Я снизу смотрел, как он встает из-за письменного стола, идет в угол, что-то там долго перебирает и наконец оборачивается с конвертом сине-белым: «Мы будем слушать Масиаса!» Вот тогда я начинал орать так, что коммунальный сосед Галактион Ефимович 1898 года рождения вспоминал свой родной финский, а его жена Ася Михайловна, вагоновожатая на пенсии, привычно вызывала милицию.

Я ненавидел Масиаса! Это был какой-то французский шансон с претензией на гитарное соло. Не помню голос, но вступительное соло выводило меня. Я научился читать, чтоб найти этот конверт. А когда нашел, не смог ничего с ним сделать. Грампластинки нельзя было уничтожать в нашем доме. Их и так было мало.

Там было: Бетховен, симфония номер пять, дирижер Светланов (часть первая, аллегро кон брио, слушать на максимальной громкости, чтобы дяде Юре с пятого этажа, который играет там на альте, было приятно), Г. Белафонте (исполняется на английском языке, слушать на максимальной громкости), М. Зощенко, рассказы про какого-то Миньку (исполняет автор, слушать на самой максимальной громкости и часто, чтоб папа выбегал с криком: «Уберите эту пошлятину!»), Алла Пугачева, двойной альбом (хранить в пакете, доставать, когда придут гости, вещь дорогая) и проклятый Масиас (слушать на максимальной громкости, постичь смирение).

Выбор был мал, поэтому когда в конце восьмидесятых внезапно стали миллионами выпускать то, что раньше было нельзя, отдел грампластинок в универсаме «Московский» стал моим любимым, и я честно смог ответить на вопрос какого-то корреспондента с микрофоном: «Мальчик, а что лично тебе дала перестройка?» Я показал новый диск «Аквариума» «Равноденствие» и сказал: «Дядя, отвали».

Начался мой виниловый рай. Я экономил на завтраках и тратил два с половиной рубля на продукцию фирмы «Мелодия». Если удавалось обойтись без обеда, я тратил три с половиной рубля на зарубежных исполнителей. Я приносил домой пластинку, долго рассматривал обложку, аккуратно доставал диск, бархатной тряпочкой протирал поверхность и опускал иглу звукоснимателя. Это была музыка, которую можно пощупать.

Грампластинки нельзя было уничтожать в нашем доме. Их и так было мало / Фото: Гибкая пластинка фирмы «Мелодия» (1972)

А потом — хоп! — и появились компакт-диски. Гиганты превратились в маленькие пластиковые коробочки, а ноты — в цифры. Эту музыку можно было расслышать, и весь мой виниловый запас куда-то сгинул.

Но руки-то помнят. А направленная реклама работает и выдает объявление: «Всего два дня! Выставка-продажа виниловых пластинок от лучших коллекционеров!» Позвонил Синякову: «Собирайся, идем за винилом». — «У меня айпод». — «Покупать необязательно, будем трогать, вход бесплатный». Уговорил.

Лучшие коллекционеры собрались в подвале какой-то гостиницы на Таганке. Видимо, для того, чтоб подчеркнуть архаичность мероприятия, на входе нас попросили заполнить карточки регистрации. Мы с удовольствием вписались Саймоном и Гарфункелем и вошли в небольшое помещение с невысоким потолком. Продавцы распахнули свои объятия.

Скользнув взглядом по завалам, я обнаруживал все (ВСЕ!) знакомые с молодости обложки. «Битлз» (цветной винил, японец, 1966 год), «Роллинг Стоунз» (первопресс, на обложке настоящая ширинка), «Ритмическая гимнастика» (красные гетры, длинная нога). Батюшки мои! Отдышавшись, я вернулся в реальность.

Синяков чувствовал себя как рыба в воде. Перебирая двумя руками конверты перестроечного русского рока, он заинтересованно косил в сторону саундтрека фильма «Эммануэль» с непристойной обложкой и успевал делиться с симпатичной девушкой воспоминаниями о том, как, когда и какие пластинки им были куплены по юности.

Я решился пообщаться с продавцами и узнал много нового. Оказывается, формат блю-рей-аудио умирает, рассказал мне коллекционер виниловых пластинок 70-х годов. Оказывается, я неправильно понимал творчество Тома Петти и лучший его альбом вот этот, а не тот, которого нет в продаже. Я даже узнал, как по-японски пишется слово demo. И вот тогда, когда я перебирал коробку с редкими синглами, в глазах уже рябило от ярких обложек, а в голову закралась мысль, что «блажь этот ваш винил во время цифровых доступностей», раздался крик Синякова: «Гарик, я нашел его!»

Синяков нашел Love Songs группы «Битлз» — коричневый, двойной, шершавый. Первый винил, который он купил тридцать лет назад. Он стоял и водил по нему руками. Видавшая и не такое продавщица спросила: «Пять тысяч, будете брать?» Синяков не взял.

Сеанс окончен. Потрогали и хватит. Let it be.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции