На днях поехал в поликлинику, сел в автобус и считаю себе остановки — мой выход на седьмой. И вдруг слышу: «Следующая остановка — «Улица Генерала Белобородова». Какая тут, к черту, поликлиника — вышел на следующей. И шел по его улице пока не увидел памятник. «Не бронза, конечно, — наверняка крякнул бы тут Афанасий Павлантьевич Белобородов, — но не мне выбирать».

В прошлом веке — осенью сорок первого — генерал тут (не так далеко от этого памятника) держал оборону со своей 78-й стрелковой дивизией. Приказ был жесткий — ни шагу назад. Но он и без приказа бы не шелохнулся: позади была Москва. С Дальнего Востока он мчался сюда не для того, чтобы пятиться. И — не отступил. А теперь вот навсегда (хочется верить) будет стоять тут. В мраморе.

Впервые я увидел генерала в… гипсе. Ко Дню Победы получил задание подготовить интервью с генералом армии Белобородовым. Адъютант проводил в затемненную комнату, и я увидел человека в гипсовой скорлупе. Представляете, что должно было случиться, чтобы машина командующего Московским военным округом (это стратегическая должность, — «ВМ») врезалась в многотонный каток? Нечто аналогичное произошло только однажды — с товарищем Машеровым, первым секретарем ЦК компартии Белоруссии: его машина врезалась в самосвал, который вез картофель. Наверное, слишком ярок был для партии бывший партизанский командующий... Но Афанасий Павлантьевич не видел в аварии ничего странного. Мол, невезучий. На войне с ним случалось и не такое: заслышав свист бомб, телохранители генерала наглухо закрывали командарма своими телами. Ни у кого не было ни царапины, а вот из Белобородова пару раз доставали осколки. Две Звезды Героя получил генерал за войну. Награды Белобородову вручали только на передовой. «На паркете такие звездочки не смотрятся. Только в окопах», — смеялся Белобородов из гипса.

Чтобы понять ноябрь сорок первого, надо вспомнить июнь того года / Фото: Главное архивное управление города Москвы

Чтобы понять ноябрь сорок первого, надо вспомнить июнь того года. Мы вспоминали за разговором. За неделю бывший «друг» Гудериан дошел до Минска. И взял его. Миллион пленных красноармейцев без охраны бредут на запад. Еще сотни тысяч прорываются из окружения. А между танками с крестами и Москвой сидят в промерзлых траншеях солдаты в летнем обмундировании. И молятся, чтобы стало еще холоднее. Мало им минус 40 градусов! Оборона просила — еще! Чтобы трескалась сталь. Клинило автоматы. Мерз враг. А мы — выстоим! Голос генерала из гипса обрел высоты Левитана. Диктор тоже ведь был ростом метр с кепкой. Он бы в тех окопах не выжил. Но его голос спас сотни тысяч «вымороженных» солдат. Тогда осенью под Москвой, наверно, не было никакого воинского искусства. Был только генерал Мороз, и приказ «Ни шагу назад», отданный миллионам сердец. «Мы выстояли, потому что народ стал армией», — сказал генерал. И мы выпили за осень сорок первого.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции «Вечерней Москвы»

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции