Детский автор, писавший для взрослых: 150 лет исполнилось со дня рождения Михаила Пришвина

150-летие со дня рождения русского писателя Михаила Пришвина отметили поклонники его таланта. Давайте вспомним мастера, который исследовал важнейшие вопросы человеческого бытия и отношений.

Михаил Пришвин пришел в литературу как интеллигент из народа: учился в России и Германии, работал землеустроителем и агрономом, увлекался марксизмом. За это год просидел в тюрьме и был отправлен в ссылку. Очерковые книги Пришвина «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «Черный араб» были замечены критикой. В 1912–1914 годах вышло в свет его первое собрание сочинений. «Большое спасибо за предложение аванса, — писал Пришвин Горькому, — но взять не могу: в газетной работе еще туда-сюда, но в художественной при авансе я писать не могу: вместе с взятым на себя долгом исчезает необходимая свобода». Позже пути Горького и Пришвина разошлись, но еще до возвращения в СССР в 1926 году Горький определил творчество Пришвина как «геооптимизм»: «…тот самый, который рано или поздно человечество должно будет принять как свою религию».

Чем глуше местность, тем чище?

Отношение к большевистскому перевороту Михаил Пришвин отважно выразил в опубликованном в газете партии эсеров «Воля народа» 31 декабря 1917 года очерке о Ленине под названием «Убивец». В январе 1918 года Пришвина арестовали, но вскоре (у молодой республики тогда еще не хватало рук душить врагов) освободили.

Вся дальнейшая жизнь Михаила Пришвина прошла в условиях осознанной и не особенно скрываемой внутренней эмиграции. Его взгляды на жизнь, творчество, литературу было трудно совместить с реалиями советского времени. Свои самые сокровенные мысли «о времени и о себе» Пришвин «зарывал» в знаменитый «Дневник», полностью опубликованный только в 1990-х годах.

«Как подумаешь иногда, усталый, каких маленьких людей я собираюсь описывать, — оторопь берет: зачем, кому это нужно, и бросишь. А потом соберешься… и думаешь: а вот нет же, не дам я тебе от нас исчезнуть. Живи, любимый человек, живи!» — писал он в 1922 году.

Вряд ли совпадали с линией партии и такие его мысли: «Все хорошее русского человека сберегается в глухих местах, в стороне от цивилизации… Чем глуше деревня, тем люди натуристей, чище. И чем ближе к городу, тем жители мельче душой».

Не было у Пришвина и иллюзий относительно организации в СССР литературного дела и партийности: «Литература похожа на бумажку, привязанную детьми к хвосту кота: государственный наш кот бежит, на хвосте у него бумажка болтается — эта бумажка, в которой восхваляются подвиги кота, и есть наша литература».

Пришвин прекрасно понимал взрывоопасность своего дневника: «За каждую строчку — расстрел», а потому долгие годы скрывал его от лишних глаз. Уезжая в эвакуацию, спрятал тетради в железный сундук, а сундук зарыл в землю на дачном участке. По дневникам Пришвина можно изучать истинное отношение образованного, воспитанного на дореволюционной культуре русского человека к советской действительности. А еще — наслаждаться описаниями природы, наблюдениями за птицами и животными, атмосферными явлениями, неожиданными размышлениями на самые разные житейские и философские темы.

Дневник писателя в русской литературе — это проникновение под «кожу» жизни, попытка разглядеть и понять принципы действия не только государственного или общественного механизма, но и души, чести и совести отдельно взятого человека. Картина времени в дневниках талантливых писателей — Константина Симонова, Юрия Нагибина, Сергея Есина предстает иногда куда более интересной, неожиданной и психологически насыщенной, нежели в их литературных произведениях. Михаил Пришвин знал, что при его жизни дневники не будут опубликованы, но, несмотря на это, продолжал их вести, правильно понимая свой долг не только перед русской литературой, но и перед следующими поколениями.

Детский автор, писавший для взрослых

Крупные, на дореволюционном «заквасе» произведения Пришвина: «Кощеева цепь», «Мирская чаша», «Осударева дорога», «Повесть нашего времени» — в советское время если и издавались, то неохотно и с сокращениями. Зато книги для детей: «Календарь природы», «Лисичкин хлеб», «Дорогие звери», «Кладовая солнца», «Лесная капель» — по праву считались классикой, выходили огромными тиражами.

Пришвин был не только защитником природы, путешественником, хранителем классического русского языка, но и мастером фотографии. Он прожил жизнь отдельно от современного ему общества, но вместе с народом, природой, землей, небом, одним словом, той самой «живой жизнью», которая превыше любых общественных и социальных конструкций. «Всякое великое произведение искусства содержит, кроме всего, исповедь художника в том, как он, достигая правды своей картины, преодолел в себе давление жизненной лжи», — написал Михаил Пришвин в дневнике в, казалось бы, не дающем поводов для оптимизма 1952 году. Время подтвердило его правоту, но и продемонстрировало цикличность «жизненной лжи» и необходимость преодолевающих ее давление, до поры скрытых, но в нужный момент извлекаемых из железных сундуков дневников.