«Театр должен воспитывать»: режиссер Владимир Бейлис — о классике, цензуре и студентах

Народный артист России, режиссер и заведующий труппой Малого театра Владимир Бейлис к юбилею Александра Островского выпустил новый спектакль «Горячее сердце». Его постановки всегда отличаются бережным отношением к замыслу драматургов и тонкими художественными решениями. Корреспондент «Вечерней Москвы» обсудила с режиссером его новый спектакль и узнала, чем Малый театр отличается от всех остальных и почему классика актуальна во все времена.

Обращение к автору

— Владимир Михайлович, к 200-летию Александра Островского вы выбрали для постановки его пьесу «Горячее сердце». В чем, на ваш взгляд, ее современность и актуальность?

— Я давно думал об этой пьесе. 30 лет назад, в 1992 году, ее уже ставил на сцене Малого театра режиссер Борис Морозов, но почему-то спектакль шел тогда недолго. Я решил вернуться к этому произведению, потому что мне хочется дать зрителям надежду. Хочу, чтобы люди увидели, что в жизни, кроме плохого, есть много хорошего. Нужно лишь раскрыть свои сердца друг другу. Мне хотелось и самому в себе что-то такое открыть, чтобы посмотреть спектакль и сказать: «А все-таки жизнь хороша! Надо жить!»

— В «Горячем сердце» есть пронзительный монолог о войне, когда главная героиня убеждает возлюбленного отправиться на фронт, не трусить...

— Да, и эта сцена вызывает бурную реакцию у зрителей, потому что в ней есть прямая ассоциация с сегодняшним днем. Когда я только начинал ставить эту пьесу, я даже не думал об этом. А потом, когда начались прогоны, понял, что это про сегодняшний день. Во времена Островского не было спецоперации, была другая война, но чувства у людей ведь были те же. Поэтому и артисты были так воодушевлены работой над этой пьесой. Так что здесь не надо ничего выдумывать, держать фигу в кармане. Надо просто ставить то, что писал Островский. Автор по-прежнему злободневен.

— «Горячее сердце» — не единственный спектакль по пьесе Островского, который покажут на сцене Малого театра в этом году?

— Юрий Соломин (художественный руководитель Малого театра. — «ВМ») хочет, чтобы в юбилейные дни драматурга мы играли его каждый день. Островского ведь называют современным Шекспиром, говорят о нем как о гениальном драматурге. Почему его сегодня смотрят? Потому, что он угадал на века. Любой классик угадывает, что произойдет сегодня, завтра, через сто лет. Вот поэтому Чехов, Горький, Пушкин, Островский — гении.

— Малый театр отличает бережное отношение к авторскому замыслу и текстам пьес. А как вы относитесь к стремлению режиссеров «осовременить» классиков, воплотить на сцене собственное прочтение их произведений?

— Девиз нашего театра — обращение к автору. Сейчас многие режиссеры действительно переворачивают пьесы как хотят. Смотришь и думаешь — автор же не об этом писал! Я, наоборот, всегда хочу раскрыть замысел автора. Режиссеры в моем понимании вторичны. А в некоторых театрах все наоборот. Но я считаю, что тогда таким реформаторам нужно самим написать пьесу и ставить ее, а не искажать существующие тексты.

— В Малом театре идут спектакли не только по произведениям признанных классиков, но и по пьесам современных драматургов. Каким должен быть актуальный материал, чтобы вы, например, за него взялись?

— Снова процитирую Юрия Соломина. Он говорит, что, если современный автор напишет пьесу, как Чехов, мы с радостью ее поставим. Ведь это же не так просто — найти современное произведение, соответствующее уровню Малого театра. Тем не менее у нас идет спектакль «Ретро» по пьесе современного драматурга Александра Галина и «Большая тройка» — политическая пьеса о Ялтинской конференции. По сути, в нашем филиале на Большой Ордынке мы ставим современные тексты, потому что это экспериментальное пространство. Но все-таки столбовая дорога Малого — это классические произведения, в которых поднимаются масштабные человеческие и государственные проблемы.

— Малый театр сохраняет исторические традиции русского театрального искусства. А молодежь все-таки чаще интересуется экспериментальными формами. Как вам удается увлечь молодых режиссеров и артистов сохранением и продолжением традиционного искусства?

— Самое важное — правильно подобрать команду, которая поверит в тебя и, главное, поверит в Островского. Тогда возникают творческие поиски. Когда мы ставили «Горячее сердце», мы делали этюды, развивали персонажей Сергея Потапова и Екатерины Казаковой, которые сыграли главные роли. Мы с актерами находили параллели с их собственными жизнями, поэтому в спектакле так остро чувствуются некоторые монологи. Мы показываем молодым артистам и режиссерам, что классическая пьеса может быть злободневной. Но, конечно, такой метод не всегда нужен.

— Почему?

— Актеры ведь как дети! Они по натуре часто очень наивны. Особенно если говорить о настоящих звездах, таких как Евгений Леонов, с которым я когда-то ставил спектакли. Для меня он стал идеалом артиста: он всегда верил в предлагаемые обстоятельства. Когда я еще учился в начальной школе, наша преподавательница Нина Сергеевна Зуева повела нас на «Синюю птицу» во МХАТ. Я был просто ошпарен. Как они играли! Я верил во все, что происходило на сцене. Так случается, только если актер сам верит в то, что он делает на сцене, любит и понимает своего персонажа.

Фото: Владимир Гердо / ТАСС

Наивность, искренность, трудолюбие

— У вас есть своя мастерская в Театральном училище имени Щепкина. Что, на ваш взгляд, самое главное в абитуриентах, которые хотят связать свою жизнь с профессией артиста?

— Сначала мы, естественно, смотрим на внешность, голос, заразительность и обаяние. Это базовые характеристики. Оцениваем, может ли человек танцевать, как он двигается. Но самое главное — в каждом абитуриенте мы пытаемся разглядеть наивность и искренность. Отбирать будущих актеров очень сложно! Мы отсматриваем каждое лето около 1000 человек. Бывает, ошибаемся. Особенно в период пандемии коронавируса, когда первые туры проводились дистанционно, а ребята приезжали только на финальные прослушивания. Но за 40 лет преподавания я не исключил ни одного человека, только если тот сам хотел уйти. Как писал Антуан де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Другие педагоги со мной спорят, но я убеждаю их, что раз уж мы взяли человека, то что-то в нем увидели, поэтому должны добиваться результатов. Студенты моей мастерской уже со второго курса начинают «обживать» Малый театр. Они вносят сюда молодую энергию.

— А какие личные качества нужны артисту? Не все же на таланте завязано.

— Обаяние и темперамент. Внутренняя свобода, пожалуй. И еще трудолюбие очень важно для актера. Однажды мы взяли человека, который страдал заиканием. Но он был такой хороший, открытый парень. Он много работал над собой, своей речью. Очень старался и в конце концов выправился, добился всего, чего хотел, трудолюбием. Это важнейшее качество для артиста. Четыре года, пока ребята учатся, они приходят в институт к 9:00, а уходят в 22:00. Нужно быть готовым вкалывать. Если человек может себя дисциплинировать, он станет артистом.

— То есть, по-вашему, почти каждый может быть артистом?

— Думаю, да. Каждый. Эта способность заложена в любом из нас, просто в одних это раскрывается, а другие выбирают иной путь. Но внутри-то любой человек переживает эмоции — он и плачет, и радуется, и грустит, и любит. Отличие в том, что артисты могут выйти и показать все это на сцене.

Работа над постановкой — это сотворчество

— Вы авторитарный режиссер или стараетесь быть на равных с артистами?

— Совсем не авторитарный. Я очень внимательно слушаю актеров. Если их идеи укладываются в русло общего замысла, я принимаю любое их предложение. Если актер предлагает интересный ход, поворот, который не разрушает концепцию спектакля, я всегда иду навстречу. Ведь спектакль — это сотворчество. Например, мы как-то ставили «Царя Бориса». На главную роль я назначил Василия Бочкарева.

Но ко мне пришел Виктор Коршунов, который в то время был директором театра. Когда-то он уже играл Годунова в «Царе Федоре Иоанновиче» и мечтал продолжить историю Бориса. В спектакле играли и Бочкарев, и Коршунов. Но они показывали Годунова совершенно разным. Когда Борис умирал, Бочкарев играл покаяние человека, сожалеющего об убийстве невинного царевича Дмитрия, а Коршунов — царя, который понимал, что его смерть и потеря власти приведет к смуте в государстве. Получилось будто два разных спектакля. Музыка Георгия Свиридова, декорации и костюмы Иосифа Сумбаташвили — одни и те же, а зерно роли — совершенно разное!

— А как вы выбираете, какой материал поставить?

— Я соглашаюсь только на то, что мне самому интересно. Мне не стыдно ни за один спектакль, который я сделал. Ни в одном из них не было махровой конъюнктуры, даже в постановке «Целина» по пьесе Леонида Брежнева.

Долгий путь

— В вашей практике были случаи, когда вам приходилось выйти на сцену вместо актера...

— Да, был у нас спектакль «Наследники Рабурдена», и один актер не смог играть. Я вынужден был надеть костюм и исполнить эту комедийную роль сам. Я вообще люблю комедийные роли, мне легче их показывать.

— Почему вы выбрали для себя режиссуру, а не игру на сцене?

— Когда-то я поступал в Школу-студию МХАТ на актерский факультет. Помню, для отборочных туров я выбрал трагические монологи. В комиссии тогда сидели Александр Комиссаров и Евгения Морес. Когда я читал монолог Гамлета, он и другие члены вступительной комиссии смеялись. Я все думал, что они ржут? Я ведь читаю серьезные вещи! Но пропустили. А на следующих турах меня не взяли. И в «Щепку» потом не прошел. Видимо, я неправильно выбирал материал: вместо трагедийных монологов надо было взять что-то комическое. Не поступив в театральные училища, я пошел в технический вуз.

Окончил его по специальности «инженер». Но в том вузе был драматические кружок, его вел педагог Щепкинского училища. Он говорил, что мне надо попробовать еще раз поступить. Я его послушал и... снова провалился. Но, участвуя в работе драмкружка, я понял, что мне интересна профессия режиссера. Потом поступил на режиссерский факультет ГИТИСа к Марии Кнебель. Эти пять лет учебы — лучшие годы моей жизни.

— Но сейчас вы не только режиссер, но и заведующий труппой и председатель профкома Малого театра. Как вам удается совмещать творческую и административную деятельность?

— Это дается сложно. Вообще, работать честно всегда трудно. У нас в театре 140 артистов, у каждого свои проблемы: зарплаты, роли, звания, семьи... А мне приходится во все вникать, сочувствовать, сопереживать каждому из них. Иногда приходится отказывать, а это для меня огромная эмоциональная затрата. Когда ставишь спектакль — это тоже большое напряжение.

— Планируете новые спектакли?

— Руководство сейчас просит меня ставить комедии. Я очень люблю одну из пьес Леонида Андреева, но там герой в финале отравляет свою невесту. Мне сказали, что это слишком мрачно, сейчас не время для такого. Так что пока я думаю о пьесах французского драматурга Эжена Скриба. Еще хотелось бы прикоснуться к творчеству Булгакова. Я ищу такую пьесу, чтобы в ней были подняты сложные темы сегодняшнего дня и в то же время была легкость.

Формируем вкус зрителя

— Сейчас Россия стала переориентироваться на восточный рынок, в том числе и в сфере искусства. В киноиндустрии, например, это официальная позиция государства. А вы бывали на гастролях в Азии? Как там принимают русский театр?

— Я работал с японцами. Их национальная традиция — театр кабуки (театр масок. — «ВМ»). У них нет школы психологического театра. Поэтому в Японию и приглашали наших режиссеров и артистов. Они рассказывали, что такое психологический театр. А еще мы ставили пьесы Чехова, Горького, и японские артисты репетировали по нашей системе Станиславского. Удивительно, что зрительские реакции тоже примерно такие же, как у нашего зрителя. «Вишневый сад», например, японцы прекрасно понимают. Я спрашивал, что их волнует в этой пьесе? Они рассказали, что у них тоже были разорения местных помещиков, уход из поместий, так что есть и некая историческая перекличка.

— Учитывая ваш опыт работы с зарубежными театральными деятелями, как вы относитесь к тому, что русскую культуру начали пытаться отменить на Западе?

— Это глупость людей, которые руководят культурными учреждениями и ведомствами. Актеры, режиссеры в основном все равно хорошо относятся к России, несмотря на спецоперацию. Артисты стараются не вмешиваться в политику. Русский театр все равно был и останется вершиной мастерства. Великие американские артисты выросли из школы Михаила Чехова. Я не вижу конфликта западных культурных деятелей с российскими сейчас. Так что политика в этом контексте не имеет никакого значения.

— Есть ли сейчас в России цензура в сфере искусства?

— В советское время была. Я застал период, когда пьесы утверждались в министерстве специальной комиссией. Сейчас такого нет. Полная свобода! У нас есть госзадание на количество пьес, а что мы выберем, как будем их ставить — никто не вмешивается. Я помню, как принимали наш первый спектакль с Виталием Ивановым «Человек и глобус» о создании атомной бомбы в России. Контроль был очень жесткий, цензура — железная. А сейчас есть только требования к художественному уровню постановки. Есть какие-то минимальные запреты, подчиняющиеся здравому смыслу. Например, когда запрещают порнографию.

Но зрители не принимают такое и пишут возмущенные отзывы. Я тоже считаю, что это недопустимо. Театр должен быть нравственным. А некоторые режиссеры показывают на сцене пошлости на потребу некоторых зрителей, чтобы создать кассу. Но разве это искусство? Хотя такой спектакль создать намного легче.

— У Малого театра же есть идея и воспитывать публику?

— Конечно, у нас в Малом театре интеллигентная эстетика, уважительное, а не потребительское отношение к зрителю. Некоторые спектакли у нас не делают кассу. Для финансов это, конечно, плохо, но нам надо воспитывать вкус зрителя, чтобы он тянулся к истинному искусству, ведь Малый театр часто называют вторым университетом.

ДОСЬЕ

Владимир Михайлович Бейлис родился 25 апреля 1937 года. В 1967-м окончил режиссерский факультет ГИТИСа и с тех пор работает в Малом театре. С 1971 по 1975 год служил главным режиссером Театра драмы имени Д. Нацагдоржа в Улан-Баторе. С 1998 года — художественный руководитель курса ВТУ имени М. С. Щепкина. Владимир Бейлис — народный артист России, лауреат премий правительства РФ. Сейчас на сцене Малого идут его спектакли «Восемь любящих женщин», «Тайны мадридского двора», «Смута. 1609–1611 гг.», «Варвары», «Горячее сердце». За рубежом режиссер представил русскую театральную школу постановками «Вишневый сад», «Женитьба» и «Самоубийца». Бейлис вел мастер-классы для зарубежных артистов. Сейчас режиссер является президентом Фонда содействия возрождению и развитию культурного и духовного наследия «Малый театр».