Режиссер и автор пьес Николай Коляда: Сцена требует искренности

19 августа исполнится полвека с момента, как режиссер и драматург Николай Коляда приехал в тогда Свердловск, теперь Екатеринбург, и начал свой театральный путь. Сейчас едва ли легко удастся назвать еще хоть один коллектив, кроме «Коляда-Театра», который регулярно посещает столицу с долгими гастролями и собирает полные залы. В этом сезоне театр отмечает 20-летие. У его художественного руководителя мы узнали, каково это — жить, даже зависть превращая в радость, и многое другое.

Спектакли Николая Коляды — явление такое, что, устав ждать встречи с ними в Москве, отправляешься в театральный туризм в Екатеринбург. А когда «Коляда-Театр» приезжает к нам на несколько дней, билеты стоит брать заранее. Понять глобальные культурные процессы попробуем на примере частного театра.

— Николай Владимирович, начался юбилейный сезон вашего театра. Каково это для вас?

— Мне, скорее, печально, что время летит так быстро, а я старею. Зато радостно, что с театром этого не происходит — молодые актеры, режиссеры, что-то новое в нем постоянно появляется. И артисты рады вернуться к работе. Они привыкли выходить на сцену каждый день, а тут мы не играли месяц. Пришел артист Корнильев.

Рассказывает, как в отпуске был у мамы и решил подработать. Там надо было железо в мастерской таскать с 9:15 до 16:45 с перерывом на 45 минут. Я говорю: «И что, Женечка, понравилось тебе?» Он смеется: «Нет, наша работа лучше!» Конечно, ведь она дает удовлетворение в человеческом плане, когда на тебя смотрят, тебе аплодируют, цветы дарят. Ты на сцене перевоплощаешься, радуешься, рыдаешь, скачешь, поешь, а тебе за это еще деньги платят.

— Нагрузка у актеров большая?

— Артисты «Коляда-Театра» очень много играют, пашут как проклятые, но делают это с радостью, привыкли. Они заняты, им некогда интриговать, сплетничать, доносить... У меня в театре весело. Нет скандалов, никто не грызется. Все дружат. Если этого не будет, играть просто не получится. Нельзя закулисный сор выносить на сцену — она маленькая, на ней надо быть правдивым, искренним, честным. Как только возникает человек, который начинает тянуть на себя одеяло — вон из театра в ту же секунду! Я ведь очень жесткий человек, а не добрый дядя. Театр — это мой бизнес. И я слежу за коллективом, за санитарными нормами в нем, чтобы всякой гадости не заводилось.

— У вас большая труппа?

— 42 артиста и еще трое — маленькие дети, но они тоже получают зарплату. Причем это большие деньги для провинциального города — от 40 до 100 тысяч рублей. Еще есть приходящие артисты из других театров на спектакли. А театр частный, поэтому сложно, вечно нет денег. 20 лет это все висит на мне. Но ничего, выживаем. Недавно вот квартиру новую купил театру за три миллиона двести тысяч. Всего за эти годы я 16 квартир купил. Причем 9 из них подарил артистам, которые по многу лет у меня работали. Остальные — жилой фонд театра. Накопил, насобирал. Когда спрашивают, как удалось, отвечаю, что не буду же я у себя самого воровать. А ведь сейчас театры часто разваливаются, потому что заработают три копейки и тут же начинают их делить. А нам нельзя их делить: надо отложить деньги на костюмы, декорацию, на коммунальные услуги, вообще на черный день. Кто мог подумать, что у нас будет так долго пандемия, когда мы сидели вообще без денег?

— Как у вас появился запрос сделать свой театр? Насколько это трудоемко?

— Я не с бухты-барахты создал «Коляда-Театр». До этого десять лет проработал режиссером в государственном театре драмы, где есть свои цеха, костюмеры, гримеры, помощники, созданы все условия. Но понял, что не хочу работать, когда над головой все время висит директор театра или главный режиссер, которые говорят, как надо делать. Когда полтруппы с тобой не здороваются по непонятной причине, а другая половина работает с радостью. Мне надо было быть свободным. Я с 15 лет в театре, когда поступил в театральное училище города Свердловска.

Кстати, 19 августа исполнится 50 лет, как я приехал в этот город. А кажется, только вчера было! Когда я создавал театр, думал, это будет легко, честно говоря. Тогда, в 2001 году, я был весьма обеспеченным человеком, мои пьесы активно шли, да и сейчас они идут. Я получал большие гонорары, деньги принадлежали только мне, жил я прекрасно — у меня была пятикомнатная квартира и 11 кошек. И сейчас живу неплохо, но теперь у меня двухкомнатная квартира и только три кошки остались. Конечно, оказалось, что это ужасно тяжело. Все время нужно искать деньги, никто не помогает, все против. Меня же в Екатеринбурге все театры ненавидят. Думаете, любят так же, как в Москве, где без рекламы всегда полная посадка зала, за что я безмерно благодарен? Нет. У нас в городе актеры других театров, режиссеры, директора с ненавистью наблюдают за тем, что у меня происходит. Но я не виноват, что у меня получается радостно, а у них скучно. А они злятся и завидуют...

— Вы и «чернуху» умудряетесь превращать в нежность. Как справляетесь с негативом?

— Посмеяться и пожалеть тех, кто желает зла. Господи, помирать-то все будем! А злиться — это глупость. Я себе и своему театру цену знаю, понимаю, где мы прокололись, а где чего-то достигли. Есть поговорка: «Мама говорила Орфею — пой, да не оглядывайся». Ей и следую.

— А что нужно зрителю?

— Есть только один неумолимый закон театра — публика покупает билет на спектакли только для того, чтобы сначала посмеяться, а в конце поплакать. Так было, есть и будет. Ничего другого людям не надо. По завету классика, смеяться, а потом понять — «над чем смеялись, над собой смеялись» — и заплакать. Так и пишется, так и живется. Надо помнить, театр не трибуна, как говорили классики, с которой можно много правды сказать людям. Театр прежде всего развлечение, за которое человек заплатил, а потому он должен прийти, отдохнуть, посмеяться, поплакать и уйти домой счастливым.

— На чем строится успешный спектакль — на сценарии, режиссуре, актерах?

— Прежде всего драматург, режиссер должен быть психологом — точно знать, в какой момент публику надо пощекотать, чтобы она посмеялась, а где надавить на глазные яблоки, чтобы зрители заплакали. Когда я пишу пьесу, это происходит не так, что вдохновение упало с неба и я начал что-то писать, да так, что прямо не могу остановиться. Драматургия — это как математика. В ней все рассчитано.

— Чего категорически нельзя делать в театре?

— Нельзя плохо говорить про Родину, про папу и маму, про жизнь… Надо любить ее, быть искренним, честным. Много чего нельзя. Здесь не нужна цензура, которая будет что-то запрещать. Но у режиссера, драматурга, артиста должен быть ограничитель, за который заходить нельзя. Конечно, театру без провокации никак не обойтись. Она обязательно нужна, чтобы взбодрить публику, которая пришла после работы, может быть, приняла горячительного и засыпает… И чтобы растормошить ее, есть разные способы, к которым можно прибегать.

— Какие постановки запланированы в новом сезоне? Что ждать на московских гастролях?

— Мы готовим две премьеры — «Бесприданницу» и «Ночь игуаны», будет у нас и новогодняя сказка. А потом приедем в Москву на гастроли, с 13 января. Уже утвердили с директором Центра на Страстном, Михаилом Васильевичем Пушкиным, наш репертуарный план.

— Почему такой выбор названий, материала?

— Когда берешь пьесу, думаешь о том, чтобы получилось хорошее распределение. Что касается «Ночи игуаны», думаю, Василина Маковцева и Ирина Плесняева, исполнительницы главных ролей, блестящие артистки, которые со мной в театре уже по 18–19 лет, должны сыграть такие большие, роскошные роли великого американского драматурга Теннесси Уильямса.

Говоря о «Бесприданнице», у меня появилось много хороших молодых артистов, человек десять. Я вижу, как играет Даша Квасова, замечательная артистка. И она должна сыграть Ларису Огудалову и много других ролей в своей жизни.

Она очень красивая,стройная, статная. Очень хороша и Кристина Горбунова, которая вместе с ней на эту роль распределена. В моем театре появились молодые яркие героини, чем нельзя не воспользоваться. Это как с Олегом Ягодиным было, когда мы с ним встретились много лет назад — с 1996 года я с ним знаком и работаю. Увидев человека такого дарования, я понял, что он должен сыграть весь мировой репертуар, и решил, что это моя обязанность как режиссера. В «Бесприданнице» он будет играть Паратова.

— Островский требует особого подхода?

— Я никогда в жизни не ставил Островского, как-то боялся за него браться. Мне всегда казалось, что он какой-то очень бытовой драматург. Посмотрим, кто будет сопротивляться — Островский, я или театр. Но думаю, все получится. Лева Низами — наш художник, придумал уже замечательное оформление для спектакля. У меня никогда не было художника в театре, а теперь появился, третий год парень со мной работает. Руки у него откуда надо растут, что называется. Он и декорацию делает сам. Что касается выбора «Бесприданницы», то мне надо думать о том, чтобы был полный зал. А на это название в афише все пойдут, не важно, будет он авангардным или бытовым, какие будут костюмы, вообще ничего не важно — все будут знать, что это история про несчастную любовь, которая заканчивается выстрелом. А без полных залов я не могу, иначе нам не выжить.

— Говоря об аншлагах, какие еще гастроли будут?

— Поделюсь пока только с вами, недавно мы получили три миллиона рублей на поездку в Армению на Шекспировский фестиваль и в Сербию. Надеюсь, ничего не сорвется, ведь ситуация в мире нестабильная, мы все живем как под дамокловым мечом. Пока мы планируем повезти три спектакля: «Король Лир», «Ричард III» и «Гамлет». Если что-то пойдет не так, значит, вернем эти деньги правительству Свердловской области. Но надеюсь, все будет хорошо.

— Есть закономерности в театральном процессе?

— Не возьмусь судить о глобальных направлениях. Вам в Москве виднее, наверное. Та же «Золотая маска» этим занимается. Хотя, знаете, на самом деле я с большой иронией смотрю на все эти победы в конкурсах, фестивалях и премиях. Потому что есть в этом какая-то неправда. И к театру это не имеет никакого отношения. Зато имеет отношение к тусовке, интригам, связям: «Маша хорошая. Петя хороший. Васе давно не давали награду, надо дать, Паше не дадим — он обидится». Начинается такая ерунда.

Ну и ради бога, пожалуйста! Разве я против? Просто иногда почитаешь отзывы критиков о том, насколько гениален какой-то спектакль, приедешь в столицу, придешь в театр… А потом посмотришь минуты три, и глаза на лоб лезут: «Слушайте, вы с ума сошли? Вы меня, старую театральную крысу, хотите обмануть, на мякине провести? Зачем это папье-маше выдаете за мясо?» Поэтому чем больше хвалят, тем сильнее потом смеешься. Но каждому свое.

— А какова судьба пьесы «Весталка», которую вы написали для московского Театра сатиры?

— Да, я сделал это по просьбе Сергея Газарова. Мне сказали, что он ищет пьесу на военную тему, и я предложил написать инсценировку по мотивам романа «Весталка» великого уральского писателя Николая Григорьевича Никонова. Получилась ужасно грустная пьеса, я сам плакал. Знаю, что была первая репетиция, придумано оформление, но все застопорилось... Правда, гонорар я получил. А звонить в театр и спрашивать: «Что же вы там не ставите?» — я не буду, не мое это дело, свое я сделал. Наш же театр эту пьесу в формате читки показал несколько раз: в ноябре, 23 февраля, 22 июня. И каждый раз полный зал рыдает от начала до конца. Все вспоминают бабушек, дедушек. У нас же в генах сидит память о той проклятой войне. Мы, русские люди, не можем этого забыть. Вот недавно президент Владимир Путин подписал указ о праздновании восьмидесятилетия Победы. Вроде это так давно было, а так близко, все еще сидит в нас. И меня радует, что главный режиссер театра в Каменске-Уральском, Саша Балыков, решил ставить эту пьесу.

— Как в вас сочетаются режиссер и драматург? Откуда берутся вдохновение, энергия?

— Я как-то не думаю об этом. Просто я люблю свое дело, занимаюсь им с радостью, а не из-под палки. Вот сейчас, чтобы дать интервью, оторвался от пьесы, которую заканчиваю, она будет называться «Витя-мурзилка». А 26 августа ее читка уже у нас в афише. Но мне даже весело. Меня это подгоняет, ведь надо к этому времени пьесу обязательно дописать. И я никогда не думаю, чтобы пьеса расходилась на моих артистов. Пишу, потому что мне это нравится, потому что я ничего больше не умею, и потому, что только это приносит мне доход. Пьесу «Баба Шанель» я написал 12 лет назад, а ее поставил каждый второй театр в России, до сих пор получаю авторские отчисления. Пишу, мне радостно, сочиняю истории, сказки детские. Часто было так, что я написал, скажем, инсценировку первого действия «Анны Карениной», мы его отрепетировали, говорю: «Подождите, сейчас за два-три дня — напишу второе». Артисты верят.

На себя со стороны сложно смотреть, начинаешь думать, как сороконожка: «А что там твоя сороковая нога делает? Куда она идет?» — и тут же запинаешься. Поэтому я не думаю об этом, а просто двигаюсь, работаю, пишу пьесы, ставлю спектакли, преподаю в институте. Мне это не в тягость. Я знаю многих актеров и режиссеров, которые в 60–65 лет, получив звания, награды, остаются в театре, но приходят на репетиции уставшие, думают: «А зачем двигаться куда-то, зачем все это? Но зарплата же идет, и ладно!» А я от театра пока не устал, да и здоровье позволяет, так что работаю, все хорошо.

— Расскажите о преподавательской деятельности.

— В этом году будет тридцать лет как я преподаю в Екатеринбургском театральном институте на отделении «Литературное творчество». Сейчас набрал восемь человек на очное отделение и семь на заочное. Буду учить, пусть молодежь пишет, что-то делает для великого русского реалистического театра. Приходят все — полный ноль, зеро. Не сказать, что Гоголи как грибы растут. Но тем, кого я набрал, заметил: «Вы понимаете, что по трамвайному билету выиграли свое великое счастье, поступив в театральный институт города Екатеринбурга? Вам дается аванс в жизни. Вы пишете пьесы, и их тут же играют студенты. Если вдруг поймете, что схватили счастье за хвост, то у вас все получится, будет и на хлеб с маслом, и на колбасу в холодильнике, и мясо будете есть, а не картошку. Но только если вы влюбитесь в театр, вникнете в это дело. А если нет, значит, получите диплом, в котором будет написано «литературный работник», и он будет лежать у вас, а толку никакого не будет. Надо выходить из института и уметь что-то делать, своим словом, писанием зарабатывать деньги. Потому что деньги — это свобода. Без них никак не прожить».

— Что бы вы посоветовали прочесть из современных писателей, драматургов? На кого из мало известных современной публике авторов вроде Никонова порекомендовали бы обратить внимание?

— Даже в Екатеринбурге его никто не знает, хотя у нас есть улица Никонова... Назвать есть кого, у нас большая страна, многое брошено, забыто. Если говорить о современной литературе, я буду называть своих учеников, всю уральскую драматургию. Про питерскую, московскую говорить не буду — пусть другие говорят.

Про писателей, которых я читаю и перечитываю, скажу, как Фаина Раневская: «А я все Пушкина да Пушкина читаю, он мне уже приснился, зараза, и говорит: «Как ты мне надоела, старая дура!» Сейчас летел во Владивосток, по пути туда читал Горького «Городок Окуров», а обратно «Жизнь Матвея Кожемякина». А кто Горького сейчас знает, помнит? Господи, а Фридриха Горенштейна, а Леонида Добычина? Я сижу, а у меня перед глазами стоит на полке огромное количество книг. Кто все это читал, всю великую русскую литературу? Вы говорите про студентов... Они пришли, прочитав то, что было приказано. А чтобы у них были огромные знания литературы XIX–XX века: Шолохова, Толстого… Да упаси бог! Они же все сидят в ТикТоке. Но не мне судить, это их жизнь. Я родился в селе Пресногорьковка Кустанайской области. И с шести лет, когда начал читать, так и продолжаю читать всю великую русскую литературу. И за все, что у меня есть хорошего в жизни, спасибо ей. Ну, зарубежная тоже хорошая бывает. Хотя такого богатства, как у русских людей, нет ни у кого на белом свете. Смотрю на десятитомник Алексея Толстого — с любой страницы открывай, читай, и погрузишься в такой мир… Вон стоит прекрасный Салтыков-Щедрин, Тургенев… Мама дорогая! А сейчас приходишь на занятия и говоришь: «Отчего вы всегда ходите в черном? В ответ: «Это траур по моей жизни. Я несчастна». И спрашиваешь, откуда слова. Они ресницами хлопают. А это «Чайка» Чехова. На драматургов пришли учиться, молодцы, ребята, знать ничего не знают вообще, чистый лист.

Говоришь, чтобы как-то мотивировать к тому, чтобы они начали читать, написать пьесу по любимой детской книжке. Но у них нет любимых книжек. Есть только ТикТок и больше ничего. Помню, пришел ко мне студент и говорит, что прочитал всего Кассиля, благодарит — раньше он такого писателя даже не знал. Слава богу, что он в свои 28 лет прочитал Кассиля, которого я прочитал, когда мне было десять.

— О чем вы сейчас мечтаете? Какую цель ставите?

— Как и всю жизнь, только об одном: написать еще много хороших пьес, поставить много хороших спектаклей, выпустить много хороших учеников… Больше ничего мне не надо. И чтобы в театре деньги появились, нашелся бы человек, который сказал: «Коляда, чего ты маешься? На вот тебе миллиард. Работай, ради бога. Делай что хочешь». И я бы спал спокойно.

ДОСЬЕ

Николай Владимирович Коляда родился 4 декабря 1957 года в селе Пресногорьковка Кустанайской области, Казахстан. Окончил Свердловское театральное училище, курс В. М. Николаева, в 1977 году. Литературную деятельность начал в 1980‑м, а спустя 9 лет был принят в Союз писателей СССР. С 2003 года сконцентрировал творчество на созданном им «Коляда-Театре», бессменным художественным руководителем которого является по сей день. Заслуженный деятель искусств России. Лауреат Международной премии имени К. С. Станиславского. Автор свыше 140 пьес. Активно развивает уральскую школу драматургии: создал Международный конкурс драматургов «Евразия», театральный фестиваль современной драматургии «Коляда-Plays», популяризирует формат читок пьес. Один из самых известных театральных деятелей России.