Напевная интонация: как сложился московский говор

На Арбате прошла фотовыставка «Московские слова и словечки», посвященная истории слов и крылатых выражений, возникших в нашем городе и со временем ставших органичной частью русского литературного языка. О том, как формировался московский говор и почему именно он стал образцовым для всей России, «Вечерняя Москва» расспросила ученого-диалектолога, заместителя директора по научной работе Института языкознания РАН, кандидата филологических наук Игоря Исаева.

— Игорь Игоревич, как формировался московский диалект? Каково в нем соотношение влияния образованных слоев и простонародной речи?

— Были разные гипотезы о том, какой диалект стал основой для русского литературного языка, нормы которого отражаются в словарях. Например, сталинская гипотеза заключалась в том, что основой стал курско-орловский диалект, но, конечно, это не так. Основой стала территория, которая находится вокруг Москвы, это среднерусские «акающие» говоры. Те самые деревни, которые окружали столицу и стали теперь ее районами: Котельники, Выхино на юге, Мытищи на севере и так далее. Севернее Мытищ начинаются уже «окающие» диалекты, на юг — за Калугу — «акающие» южные с «г» фрикативным. А потом язык Москвы стал основой для литературного языка, но выбирали эту основу не интеллектуалы. Так сложилось, потому что административный центр, попросту говоря, власть переместилась в Москву. Если бы центром оставались Владимир и Суздаль, то мы бы с вами «окали».

— Одна старомосковская особенность — говорить «ходют», «смотрют» вместо «ходят», смотрят» и так далее. Это явно — от народа, а не от интеллектуалов…

— Поскольку это территория среднерусских говоров, то здесь соединились два наречия, северное и южное. В частности, в литературном языке мы получили от юга — «аканье» (север «окает»), а от севера — смычное «г» и твердое «т» в окончаниях глаголов. Мы произносим «говорит», «делает», а на юге будет «ховорить», «делаеть». «Ходют» и «ходят» — это тоже диалектные черты. И в разное время они бытовали в Москве.

Образованные люди обнаруживали в своей речи особенности разных регионов, мощной была казанская традиция — в Казанском университете работала целая плеяда российских лингвистов — также сильное влияние на московский говор оказывал Киев. В меньшей степени — Минск. Это были крупные образовательные центры.

Русская интеллигенция была составлена разными пластами, выходцами из разных регионов. От луганского казака Владимира Даля до сына украинской крестьянки Корнея Чуковского. Кроме того, в Москву народ приезжал торговать со всех областей. Сложилась картина — большая и смешанная, и она отразилась на языке. И сформировался, как мы говорим, старомосковский диалект.

А потом — в эпоху всеобуча, преимущественно в 1930-е годы — в школах стали широко изучать литературную норму. За основу взяли старомосковский язык, но многие диалектные черты, такие как «ходют» вместо «ходят» и так далее, в литературную норму не вошли.

— Когда оформилось московское наречие, которое дало опору литературной норме?

— Думаю, что «долитературное» московское произношение сложилось в XVIII — начале XIX века — «Достоевской» вместо «Достоевский» и так далее.

— А в какое время наш диалект, условно говоря, достиг своей «вершины»? Избавился от диалектизмов, у него появилось много носителей.

— Думаю, преимущественно в послевоенную эпоху, когда дети крестьян, получившие доступ ко всеобщему образованию в Советской России, подросли. Это было в 1940–1950-е. Но я бы не назвал этот этап развития языка вершиной. Это была некая устойчивая платформа литературного языка, когда сформировалось уважение к образованию — в результате нескольких десятилетий всеобуча. Язык развивается, поэтому условная вершина у нас сейчас, а следующая вершина — завтра и так далее. А в 1960-е и 1970-е годы происходит любопытное явление. Крестьяне в колхозах начинают массово получать паспорта (до этого паспортов им не давали, и за пределы своей деревни выехать было трудно). И начинается огромный приток в города сельского населения, которое приносило с разных концов страны свои диалектные особенности — в том числе в Москву. Этот процесс снова оказал влияние на литературный язык.

— Почему именно московская традиция «говорения» дала опору для литературного языка, а, например, не питерская? Санкт-Петербург долго был столицей.

— Санкт-Петербург не успел. Если бы власть после революции осталась в Петербурге, наверняка мы могли бы получить в качестве литературной нормы твердые губные согласные на конце слов. «Сем» вместо «семь», «голуб» вместо «голубь» — это питерские особенности. А также, возможно, использовали бы деепричастия в роли сказуемых: «он пришедши из леса, грибов принесши…»

— Почему московский диалект шел по пути смягчения согласных: «дьверь», «верьх», «булошная»?

— То, что вы перечислили, — это все разные процессы. «Дьверь», «сьнег» — две мягкие согласные в паре — это широко распространенная особенность многих русских говоров. Любопытно, что литературный язык ее теряет, потому что молодежь уже скажет твердо: «дверь», «снег» и так далее. Как-то я в метро видел картину: остановки объявляли звезды советского телевидения. И зашла группка молодых людей. Диктор сказала: «Осторожно, дьвери закрываются», — дети сразу отреагировали: ничего себе — ди-вери! Им показалось необычным старомосковское «дьвери», они, смакуя непривычный звук, добавили к нему «и». Так что в итоге мы все-таки идем не к «смягчению», а к «отвердению», как видим.

— В последнее время говорят о том, что региональные говоры, в том числе московский, все менее различимы, житель столицы и, например, екатеринбуржец говорят все более похоже.

— «Корни» никуда не делись. Я каждый год бываю в экспедиции. Например, последний раз выезжали в Мосальск Калужской области — говор сохранен даже в городе, даже среди образованных сотрудников администрации, в библиотеке.

А почему вы не слышите говоры, можно объяснить. Главная причина: количество сельского населения, которое приезжает в города, очень сократилось, Россия урбанизируется, в деревнях жителей все меньше.

— Московский выговор по-прежнему остается примером для подражания в регионах, как вам кажется?

— Ну а какой у нас выбор? Литературный язык был сформирован вокруг Москвы и преподается в каждой школе.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Татьяна Муравьева историк, экскурсовод Государственного исторического музея:

— Московский говор сейчас большая редкость — это я сужу по себе. Если мне встречается кто-то из старшего поколения, то они непременно отмечают мое столичное произношение. Хотя лингвисты довольно точно определяют черты московского говора: например, употребление «ш» вместо «ч» — булошная, коришневый — и окончания на «-ый», а не «-ий». Но я бы отнесла к еще одной отличительной черте напевную интонацию. Кстати помимо диалекта есть ведь известные фразеологизмы, которые родились в столице. Например, есть такое популярное выражение «Филькина грамота». Связано это с историческим персонажем митрополитом Филиппом, который выступал против Ивана Грозного. Иван Грозный презрительно относился к митрополиту и его письма называл филькиными грамотами.

Еще одно выражение «Коломенская верста» — тоже родилось в столице. Коломенское сейчас уже, конечно, территория Москвы, а раньше это было подмосковное царское село, на берегу Москвы-реки, многие государи его любили, там часто бывали, и особенно любил его Алексей Михайлович. И вот он повелел вдоль дороги из Москвы в Коломенское поставить верстовые столбы — тогда это было новшество. Столбы были высокие, поэтому высокого долговязого человека стали называть коломенской верстой.