«Мне не стыдно ни за один день»: Николай Цискаридзе — об уходе со сцены, сомнениях и студентах

Академии Русского балета имени А. Я. Вагановой исполнилось 285 лет. Последние десять ее возглавляет народный артист России, премьер Большого театра Николай Цискаридзе. 19 и 20 декабря «вагановцы» представят на сцене Кремлевского дворца балет «Щелкунчик». «Вечерняя Москва» пообщалась со знаменитым ректором.

— Николай Максимович, при каких обстоятельствах вы получили предложение возглавить академию? Были сомнения?

— Со мной говорил президент России. До этого разговора я все время отказывался. Тогда он сказал, что мне доверяет, сразу обозначив проблемы. Мне показалось, что Владимир Владимирович утрирует ужасы. Но академия действительно пребывала в упадническом состоянии. Для меня тот разговор явился отправной точкой. Поставленные задачи нужно было выполнить, и я знал, что смогу это сделать.

— Помните первые шаги в качестве ректора академии?

— Я со всеми познакомился и приступил к работе. Сначала многие смотрели на меня с недоверием: газеты их заранее предупредили, что я репетировать не умею, человек бездарный и занимаюсь только скандалами. Недоброжелатели старались не замечать моих двух дипломов о высшем образовании — педагогическом и юридическом, а также большого опыта преподавательской работы как в Московской академии хореографии, так и в Большом театре педагогом-репетитором. Когда профессионалы увидели, что я знаю правила, степень владения которыми они все время стремились проверить, недоверие ушло. Все быстро поняли, что я никого не собираюсь увольнять. Я сразу сказал: «Хотите работать — работайте, а не хотите — сами вправе решать. Если у меня возникнут вопросы, я их задам и объясню, что мне не нравится».

— Что в работе педагогов и жизни студентов открыли не с лучшей стороны?

— Потрясло количество больных детей. В училище принимаются дети исключительно здоровые, потому что балет — это тяжелый физический труд. Количество детей, которые срезаются на втором, медицинском, туре из-за таких диагнозов, как порок сердца, нераскрытые легкие, грыжи, вывихи, смещения, меня поразил. С такими диагнозами нельзя заниматься балетом.

— Сложно было на первых порах?

— Сложно — хорошо танцевать, остальное — нет. Я не последний профессионал в балете. Неплохо разбираюсь в хозяйственных вопросах. Конечно, большим подспорьем стало юридическое образование. У меня хорошие примеры и ориентиры. Всегда вспоминаю свое детство, Московское хореографическое училище, ее школу. Каждый день Софья Николаевна выходила из своего кабинета и шла в столовую — проверяла, что готовили. Она ела с нами из общего, как говорится, котла. И теперь мои дети видят меня. Один мальчик мне однажды смешно сказал: «Все знают, что вы рыбу не любите — вот ее плохо и готовят». А я действительно рыбу не понимаю, потому что она для меня уже невкусная. Потому теперь прошу пробовать тех, кто в ней разбирается.

— А должен ли студент голодать, чтобы создать нечто стоящее?

— Никто голодать не должен. Одно из правил воспитанников Императорского театрального училища 1887 года гласит: «Ешь, но не объедайся, играй, но не заигрывайся, делай все в меру». А чтобы создать нечто стоящее, нужно много работать. И не только ногами, но прежде всего головой.

— Какие достижения за 10 лет считаете наиболее важными?

— Я понял, что смелость действительно города берет. Удалось возродить работу методического объединения по классическому танцу и воссоздать кафедру балетоведения. После долгой и кропотливой работы два года назад в академии был создан диссертационный совет. Устранены недоделки проведенного прежним руководством ремонта: ликвидированы протечки кровли, вывезены горы строительного мусора из одного из двориков академии, и на этом месте разбит прекрасный сад, проведена реконструкция и запущен в работу корпус студенческого общежития на улице Правды. Последние два года благодаря программе «Приоритет-2030» академия получила возможность в регионах демонстрировать свои спектакли и вести на местах отбор талантливых детей.

— Что не приемлете в учениках, в подчиненных, в людях вообще?

— Я не переношу опозданий. Если я опоздал, произошло что-то чрезвычайное. Не люблю неаккуратность, несобранность. В академии мне важно даже с какой стороны встает солнце, чтобы в классах правильно развесить зеркала. Если их неправильно установить, от падающего света во время занятий начинает кружиться голова. Учиться на артиста балета — очень сложная физическая работа. После 10 лет мне не стыдно ни за один день ректорства.

— Предательства прощали?

— Я не понимаю, что такое «прощение». Если человек однажды совершил проступок, он никогда не удержится от того, чтобы не повторить его в аналогичной ситуации. Поэтому, дать ли второй шанс человеку, который, стреляя в вас, промахнулся — ваш выбор. Я не Господь Бог, чтобы прощать или не прощать, просто быть с ними рядом и видеть этих людей уже не хочу.

— Уходить со сцены было тяжело?

— Я устал и ждал того дня, когда не нужно будет физически работать. Пока танцевал, часто не мог нормально спать. Когда в 2003 году перенес тяжелейшую травму, которая могла поставить крест на карьере (во время репетиции в Парижской опере Николай Цискаридзе порвал крестообразную связку. За операцией на колене последовала серьезная инфекция. — «Вечерняя Москва»), я впервые за долгие годы нормально выспался, не волнуясь за спектакли, мысленно не танцуя. Я психологически себя отпустил, и мне стало хорошо. И тогда я понял, что надо из балета выходить. Вернув форму, я с огромной радостью стал откликаться на любые предложения: из оперетты, с телевидения, от мюзиклов… И, как только оттанцевал положенный двадцать один сезон, сразу завершил карьеру.

Коротко о главном

— Большинство считает, что балет — это жертвы, козни, интриги. Что вы принесли в жертву?

— Ничего. Я всегда служил делу, которое любил, сам выбрал и которое выбрало меня. Я счастливый человек.

— Многие родители пытаются с помощью детей реализовать свои неудовлетворенные амбиции. В академии это заметно?

— Когда мы принимаем детей на обучение, берем кота в мешке. И очень часто в пубертатный период маленькая кошечка превращается в слона. Однако, согласно нынешнему законодательству, нам очень сложно отчислить даже откровенно неуспевающего ребенка. Мы постоянно сталкиваемся с амбициями родителей, не желающих понимать, что у ребенка нет способностей к балету.

— Следите за дальнейшей судьбой своих выпускников?

— Все мои ученики остались в профессии. Если вижу человека творческим, то с удовольствием продолжаю общение. Большинство моих учеников не только талантливые, но очень порядочные и достойные люди. Если что-то не получается, звонят мне. Стараюсь дать совет.

— Вы довольны изданной книгой «Мой театр»? Не нашлось моментов, которые сейчас переписали бы?

— Я действительно пережил большое удивление, когда узнал, насколько она популярна. Были выпущены дополнительно несколько тиражей. Ничего переписывать не стал бы, но некоторые моменты учел при написании второй книги, которая выйдет в ближайшее время.

— Успех после партии принца в «Щелкунчике» в 1995 году и последовавшая известность вскружили вам голову?

— Тогда мне было не до головокружений. Я танцевал в Большом театре, работал с высочайшими профессионалами, легендарными исполнителями, что являлось огромным счастьем.

— Студенты разделяют культуру на западную и восточную?

— Взаимопроникновение культур достигло такого масштаба, что сложно ее разделить на «чисто европейскую» или «сугубо азиатскую». Но точно, что классический балет останется русским.