Педагог Светлана Моторина: Школа, где ребенок по любому поводу может стать изгоем, — плохая школа!

В престижной гимназии Брянска восьмиклассница пришла на урок с отцовским дробовиком и расстреляла одноклассников, после чего покончила с собой. По словам знакомых девочки, причиной стала травля в школе. По статистике, с буллингом сталкивался каждый второй подросток. Есть ли противодействие, помогут ли новые службы примирения в школах и что может сделать родитель, если в конфликт втянут его ребенок, рассказала «Вечерней Москве» эксперт по травле Светлана Моторина.

Педагог Светлана Моторина не задумывалась о проблеме школьного буллинга — до тех пор, пока в школе не началась травля ее сына. Попытка вмешаться привела к тому, что объектом травли стала уже сама Светлана. Школу пришлось сменить, а Светлана начала изучать явление травли и погрузилась в предмет настолько глубоко, что выпустила книгу с документальными историями «Травля: со взрослыми согласовано» и стала соавтором законопроекта, направленного на борьбу с травлей в школах.

— Светлана, в столичных школах появляются службы примирения, призванные помочь детям решать конфликты. Неужели эти службы действительно могут помочь при травле?

— Если школы подойдут к этому честно: выделят сотрудников, пропишут все регламенты, обучат персонал, тогда все должно получиться. Несмотря на то что службы примирения существуют не первый год, я то и дело сталкиваюсь с тем, что сотрудники вроде бы учились — проходили какой-то онлайн-курс, — но при этом на практике они ничего не умеют. Если все делать не формально, а по совести — служба должна помочь в ряде ситуаций. Но надо понимать, что это всего лишь один из инструментов, служба примирения не нацелена на то, чтобы разрешить давний буллинг. В этом случае она не сработает. Она нужна скорее для предотвращения травли в конфликтных ситуациях.

Не каждую конфронтацию нужно доводить до службы примирения

— Но не будет же каждая группа детей бегать в службу с каким-то небольшим конфликтом…

— А не каждый конфликт нужно доводить до службы примирения! Ведь школа давно не просто место, где дают предметные знания. Сегодняшняя система образования развивает и прокачивает ребенка всесторонне. Да, она должна дать фундаментальные знания по ряду дисциплин вроде физики и химии, научить читать и писать, но, кроме этого, она помогает и с метапредметными знаниями, которые мы еще называем «гибкими навыками». Это умение мыслить как творчески, так и критически, кооперироваться. А еще за школой закреплена воспитательная функция. Уметь управлять конфликтом детей должны научить как семья, так и школа.

Семья дает установки, но вот практиковаться на живых людях, знать, как конструктивно решать конфликты в коллективе, семья не научит, у нее просто нет этого ресурса — коллектива. Вот когда мы учим детей этому, то у них и не возникает потребности с каждым мелким конфликтом бежать в службу примирения.

Здоровая школа учит детей рефлексировать на каждом уроке, в конце каждого дня. И когда учителя вовлечены, когда они с детьми работают, а не просто «уроки ведут», то многие конфликты им видны в зачатке. Поэтому учителя помогают их разрешить. И «помогают» — это не значит «взяла за ручку и повела как маленького», а рассказывают про эффективные стратегии разрешения конфликтных ситуаций.

Дальше дети уже умеют это делать сами. Они стараются разговаривать, доносить свои потребности до других, очерчивать границы. В такой здоровой школе дети многое умеют разрулить сами, потому что их этому научили. Конечно, с чем-то они придут ко взрослым, потому что в здоровой школе дети взрослым доверяют. И если после этого конфликт все равно остается острым и никак не решается, тогда на помощь приходит служба примирения.

Ценностный отбор

— Во многих столичных школах сегодня учатся дети граждан из стран СНГ. Между ними порой возникают конфликты. Что делать с конфликтами на национальной почве?

— Подобные конфликты возникают и будут возникать. Но для того чтобы они не переросли в травлю, у школы должен быть четкий регламент, где будет прописан алгоритм действий при возникновении острых конфликтов. Несмотря на то что у нас в стране пока не принят антибуллинговый закон, соавтором которого я являюсь, у нас есть методологии, выложенные в открытом доступе, есть программы «антибуллинга» — бери в школу и внедряй! Конечно, все школы очень разные.

Есть конфликтные учреждения, а есть учреждения с более-менее здоровой эмоциональной обстановкой. Обычно их отличает наличие ценностей. Перед тем как отдавать ребенка в школу, хорошо бы сопоставить, совпадают ли ценности в семье с теми, что озвучила школа.

Например, мой сын одно время учился в очень известной московской школе. У нее была многонациональная аудитория. Поэтому у школы были четко выделены ценности. Одна из них о том, что мы уважаем людей, которые выглядят, мыслят и думают иначе, чем мы. И школа контролирует соблюдение этих ценностей. Так, одноклассник сына как-то при всех обозвал прошедшую мимо уборщицу. И никто в классе не стал молчать! Дети спросили: «Почему ты так говоришь? У школы вообще-то есть ценности, прописанные в уставе».

Ребенок взбрыкнул: «Да пошли вы все! Меня это не интересует, я так говорю!» И дети, понимая, что на этом уровне не смогли договориться, пошли к педагогам с предложением провести классный час, «ведь двойные стандарты — это не дело».

И это не ябедничество и не стукачество. Это нормальный запрос на обсуждение того, что не соответствует заявленному. Классный час провели и еще раз проговорили, что «у нас так нельзя, мы такие слова здесь не произносим».

— Но в каждой ли школе дети станут делать замечания своему однокласснику?

— Большая часть детских коллективов вообще не обратит на это внимание, поскольку не видит этого примера от взрослых. Да и в каждой ли школе дети пойдут ко взрослым: у нас, мол, двойные стандарты тут, давайте обсуждать… Поэтому для профилактики таких конфликтов школе нужно иметь ценности и четкие, прозрачные процедуры для дискуссии и диалога. Идеально, если бы школы могли подбирать детей по ценностям. Например, перед поступлением семья проходила бы ценностное интервью и понимала, устраивает ли ее учреждение, где нельзя сказать слово «узбечка», или нет. Да, государственные школы не могут позволить себе отбор, но они хотя бы могут сформулировать свои ценности и постоянно, как маслом хлеб, «смазывать» аудиторию правильными словами, правильными действиями педагогов, своим собственным примером и пресечением на корню того, что идет вразрез с уставом. Конечно, все это занимает массу времени, но в конечном счете это инвестиция в профилактику подобных деструктивных проявлений.

— Это звучит очень хорошо, но сегодня многим школам, которые не прописали ценности ранее, прихо- дится иметь дело с большим количеством национальных конфликтов. Как тушить эти пожары?

— Представим себе худший вариант: школу, где вообще никто никогда не задумывался о том, что детям надо не только таблицу умножения давать, но еще и разговаривать. После вспышки конфликта им придется поговорить! Если нужно — один раз, если нужно — два, три, пять, затем индивидуально, потом всем классом... Это не разовый классный час и не один урок «о важном»! Если в школе раньше этой работой не занимались, то теперь придется заниматься каждый день, а возможно, даже в ущерб основным предметам.

— А насколько быстро мировые политические противоречия отражаются в детской среде?

— Мгновенно! К примеру, мой 14-летний сын весь прошлый месяц приходил из школы и рассказывал, как сначала дети-мусульмане пытались выяснить у него, на чьей он стороне: «Если скажешь, что за Израиль, то тебе достанется!» А потом подходили с тем же вопросом дети с другой стороны. Еще несколько месяцев назад у нас такой риторики не было. Подростки сами требуют друг от друга выбирать сторону. Работая в образовательной среде, я заметила подобные ситуации еще в прошлом году, как только началась СВО. Мне сразу стали присылать истории, как травили детей с украинской фамилией, несмотря на то, что они приехали с восточной части Украины. Там никто не разбирался! В этом случае тоже есть определенная методология, но правило то же: профилактика прежде всего! В рамках профилактической работы нужно постоянно говорить детям о том, что инаковость — это нормально, быть другим — это нормально. А если сфокусироваться на профилактике именно национальных конфликтов, то, конечно, нужно знакомить детей с разными культурами. И делать это заранее, не дожидаясь обострения. Мы погружаем детей в свою культуру, параллельно показывая и другие. Мне очень нравятся международные дни в школах, когда дети приходят в своих национальных костюмах или надевают костюмы друг друга. Такие погружения в культуры очень помогают. А еще мне очень импонируют директора школ, которые, когда что-то подобное происходит, не делают вид, что ничего не случилось, а собирают детей и объясняют ситуацию.

— Должны ли родители участвовать в решении подобных задач?

— Что может сделать родитель, если на территории школы управляет школа? Взрослые ответственные люди, видя ситуацию в зачатке, сразу берут детей в оборот и обсуждают ее. Вообще, трезвон родителям по каждому поводу всегда выдает незрелого взрослого, который почему-то не в состоянии на своей территории поговорить с ребенком, а сваливает это на родителей, мол, вы там Васю своего, пожалуйста, приведите в норму. В ответ он часто слышит: «А он у меня дома в норме, а что у вас там происходит — не знаю!» Но давайте будем говорить про школу, где есть зрелые взрослые. В такой школе в 90 процентах случаев школа вызывает родителей по факту только для того, чтобы рассказать, что было и как с этим справились.

Если учитель на нашей стороне — это победа

— Действительно ли в советских школах травли было меньше?

— Этот вопрос очень популярный, но я не смогу вам ответить, потому что у нас нет данных. Раньше эти ситуации никто не идентифицировал, не считал и не вел статистику. У нас нет ни одного источника, который помог бы разобраться. Но я собираю как современные истории, так и истории травли прошлых лет. И, отталкиваясь от количества рассказов, не могу сказать, что раньше школьной травли было меньше. Просто сегодня люди не так стыдятся об этом рассказывать. Возможно потому, что об этом много говорят: есть проект «Травли нет», Петрановская, множество психологов. Даже государство обратило внимание на эту тему, и появились службы примирения.

— Вы начали заниматься темой травли после того, как ваш сын столкнулся с подобной ситуацией в школе. Будучи не экспертом, а просто мамой, как вы себя в той ситуации повели?

— Не могу сказать, что я вела себя полностью грамотно. Я два года пыталась бороться с ветряными мельницами, что-то доказать системе, призвать взрослых взять на себя ответственность! Я зачем-то слушала обещания, что «мы все сделаем, будем работать». В итоге никто ничего не делал, а ребенок страдал… Сейчас, когда ко мне приходят родители и просят совета, я предлагаю первым делом поговорить с учителем, чтобы понять, на вашей ли он стороне или встает в оборонительную позицию, говоря чтото вроде: «Дети так играют», «Я — учитель со стажем, у меня такого не может быть», «Это такой возраст — перерастут». Подобные выражения, «объясняющие» ситуацию, но не решающие проблему, говорят о том, что данный взрослый не готов ничего делать. Значит, идем к директору, но не с наездом, не тыкаем записывающим устройством в нос, а пытаемся сотрудничать. Директор тоже может себя повести по-разному. Он может сказать: «Да вы что? Какой кошмар! Не должно этого быть! Я беру учителя на себя, мы исправим и обучим, а если она будет отказываться — расстанемся!» Это будет победой. Но в моем случае директор начал лепить отговорки, мол, «это учитель со стажем, и вообще дети все такие сейчас мнительные, все подряд называют травлей…». Если вы слышите это, то вам не по пути, и я рекомендую уходить. А может оказаться так, что учитель вполне готов сотрудничать, просто он раньше не замечал проблемы. Бывают ведь совсем курьезные случаи, когда классный руководитель — это какой-нибудь учитель информатики, который видит своих детей раз в неделю. В моей практике бывали случаи, когда учитель вполне вменяемый, адекватный взрослый, он все видит, согласен с родителем, но просто не знает, что с этим делать, некомпетентен в этой ситуации! Но хочет эти знания получить. И если учитель на нашей стороне, готов разбираться — это победа! Значит, мы обязательно найдем выход. Подводя итог, скажу, что если учитель готов, значит, найдем решение, а если ни учитель, ни директор не готовы что-то предпринимать, то я как мама советую забирать ребенка из такой школы. Мы с сыном так и сделали. Это мое мнение как мамы. Но если я надену шляпу эксперта, я должна сказать другое. Забирая ребенка, мы спасаем его, оставляя других детей наедине с этой проблемой. Там сразу возникнет новая жертва! Поэтому с позиции эксперта по травле я скажу, что не ребенка надо забирать, а коллектив лечить: всем взрослым взять на себя ответственность за происходящее. В реальности все это, конечно, будет происходить редко.

— Многие родители переезжают и переводят ребенка в «статусную» школу с прицелом на хорошие связи. Но если материальный уровень семьи не совпадет с материальным уровнем одноклассников, то ребенок нередко становится в таком коллективе изгоем. Есть ли смысл в подобной тактике?

— Я думаю, что ответ вас удивит: школа, где твой ребенок может оказаться изгоем по любому поводу, это нехорошая школа! Особенность российского, китайского и немного индийского родителя — уверенность в том, что хорошая школа — это сильная школа, которая дает много предметных знаний. В других частях планеты понятие хорошей школы иное. Но на практике эти знания нередко оказываются результатом зубрежки, а не умения думать. Среднестатистический российский родитель вообще не задумывается, что хорошая школа — это та, что дает как жесткие знания, так и метапредметные навыки, а еще прокачивает личностные качества. Последняя часть вообще часто провисает. Поэтому я бы призвала родителей перед переездом проверить: действительно ли выбранная школа — хорошая или это просто школа с высоким рейтингом по ЕГЭ? Ведь гонка за баллами нередко осуществляется за счет психики детей и отсутствия безопасной эмоциональной среды.

— Но как можно помочь ребенку, которого не принимают одноклассники из-за того, что у него нет модного смартфона или кроссовок?

— Ребенок с этим ничего не сможет сделать, он заложник ситуации. Он должен пожаловаться родителям, а родители должны действовать по сценарию, который мы обговорили: пообщаться с учителем, если не помогло — с директором, а если и это не помогло — то уходить. Психологическое здоровье ребенка важнее потенциального статуса!

ДОСЬЕ

Светлана Моторина окончила Ульяновский государственный педагогический университет по специальностям «педагогика» и «психология». С 2002 года работала в школе учителем иностранных языков. С 2013 года является создателем интерактивных образовательных пространств, идеолог и автор детского центра научных открытий «ИнноПарк», а также музеев науки в детских технопарках «Кванториум». С 2015 года обучает педагогов образовательным технологиям (кооперативное обучение, обратная связь и рефлексия в обучении, технология задавания вопросов, безопасная эмоциональная среда, профилактика травли). Автор книги и одноименного канала в Дзен «Травля: со взрослыми согласовано». Соавтор антибуллингового законопроекта, инициированного депутатом ГД Яной Лантратовой.