Главное, не рубить сплеча
Госдума приняла в первом чтении проект закона о защите русского языка. Это стало темой беседы с писателем Юрием Поляковым, по чьей инициативе в «Вечерней Москве» появилась рубрика «Опорный пункт».
Принятие закона, а впереди еще два его чтения, повлечет за собой отказ от написания на вывесках и указателях слов на иностранных языках. Уйдут в прошлое встречающиеся повсеместно слова sale или shop. Предполагается внести изменения и в некоторые нормативные акты, например, в законы «О рекламе», «О защите прав потребителей» и в Градостроительный кодекс, что позволит запретить присвоение иностранных названий жилым комплексам.
Более полугода назад мы открыли в «Вечерней Москве» «Опорный пункт защиты русского языка». Инициировал эту акцию писатель Юрий Поляков. И, конечно, мы не могли не выяснить у Юрия Михайловича его отношение к происходящему.
— Ну что, «лед тронулся, господа присяжные заседатели»... Юрий Михайлович, вы довольны? Но выскажу опасения. Не умеем мы семь раз отмерять и потом один раз резать. Как бы в раже не наломать дров…
— А помните, мы давным-давно фантазировали в одном из интервью насчет «языковой инспекции» или даже «языковой полиции»? Вот нечто подобное наконец-то и произошло. Я отчасти понимаю ваши переживания, но опасения возникают лишь потому, что десятилетиями никто ничем подобным не занимался, а проблем в языковой среде накопилось множество. Самое худшее, что может случиться, — это если разработкой закона будут заниматься исключительно чиновники: увы, они всегда уверены, что знают все. Это кончится катастрофой, ибо в последние десятилетия мы вернулись к не самой лучшей традиции ранней советской государственности: если ты марксист, то можешь управлять чем угодно: театром, заводом, пароходом, банком. С той лишь разницей, что теперь надо быть рыночником-антимарксистом. К любой работе, а особенно такой тонкой, как языковая политика, обязательно нужно подключать специалистов: лингвистов, преподавателей, писателей, журналистов и так далее.
— Надеюсь, вы-то не ратуете за то, чтобы вообще на все «иноязычное» наложить табу?
— Ни в коем случае! Язык — очень деликатная структура, как писал Маяковский: «Нажал и сломал». Язык умнее рынка, из чужестранной лексики он органично вбирает в себя именно то, чего ему по каким-то причинам не хватает. Не нужно и совершенно бессмысленно бороться с теми иностранными словами, которые в нашем языке давно и прочно укоренились. Возьмем словечко «клик». Оно нам стало фактически родным, тем более в русском языке есть однокоренные слова «окликнуть», «кликать». Вот и «кликайте» на здоровье. Кто же против? Мы, кстати, часто забываем, что английский — это тот же индоевропейский язык и у нас с британцами есть в языках достаточно обширная база общих корней, что сразу не прочитывается, но для специалиста не секрет. Зачем таким словам искать какие-то альтернативы? Но есть заимствования другие, буквально навязанные. Возьмем тот же «каршеринг». Чем это «членистоногое» слово лучше нашего «проката»? Ничем. Прокат точнее по смыслу и гораздо проще произносится. Или вопрос: почему у нас на отелях в центре города крупно написаны названия на английском? Напишите их крупно — на русском, а по-английски — мельче и ниже, как ремарку для иностранцев. Еще один любимый мой пример — «Фудсити». Я уже лет десять предлагаю поменять это название на «Пищеград». Всем, кстати, нравится, но никто ничего не меняет. Но это же позор, когда в столице центральная продуктовая база называется так! Вы еще новый авианосец назовите не «Москва», а «Мичиган»! В общем, как мне кажется, должно быть создано несколько групп специалистов. Одна, например, занялась бы ревизией иноязычной лексики, которая давно у нас укоренилась. Надо будет разбираться с необходимостью ее присутствия на тех же вывесках и на различной рекламной продукции.
— Ох… Я уже слышала от молодых людей, которые родились и живут в «англицированной» среде, что недальновидно менять все названия исключительно на кириллицу, ведь Россия так развивает туризм…
— Но ведь никто не предполагает никакого наступления на права бизнеса или его ущемление! Речь идет о вопиющих, совершенно не нужных ни нам, ни языку нашему словесных монстрах и убожествах. «Мониторинг менторинга» — это как? Почему не сказать вместо менторинг — наставничество? Хоть бы слово было красивое или удобно короткое, так ведь нет, корявое — жуть! Далее. У нас постоянно возникают новые фирмы и организации, которые как хотят, так себя и называют. Но в нормальном государстве параллельно с регистрацией документов должно проходить лингвистическую экспертизу и название этой структуры. Филологи и лингвисты должны оценить предлагаемое название, предложив при необходимости аналог русскоязычный. Варианты обсуждаются, и стороны приходят к соглашению. Заметьте, не к консенсусу!
— Ну а если владельцы заартачатся? Скажут, что партнеры у них — иностранцы?
— Пожалуйста: пишите название на русском крупно, а на английском — в три раза мельче. Именно так и происходит во всех цивилизованных странах, там везде есть такие службы! Другое дело, повторюсь, все это должно осуществляться специалистами, потому что, когда этим занимаются люди, не имеющие к русскому языку никакого отношения, кроме того, что они плохо говорят на нем, в итоге и возникают какие-то криминальные «поселения» вместо районов. Вспомните, как мы радовались, когда эту нелепицу устранили.
— Я за перемены, но боюсь резких движений и того, как это воспримет молодежь: они ведь живут во всех этих «фудсити», «сейлах»... Это их языковая среда.
— Предпринимая меры, чтобы очистить наш язык, мы же исходим не из настроений и привычек определенной поколенческой страты, которая формировалось в печальную эпоху, когда государство этим вопросом не занималось и даже способствовало усугублению проблемы. Чтобы понять нынешнюю ее глубину, надо признать, что засорение англицизмами — процесс не новый. Было уже смешение «французского с нижегородским », и любимица Пушкина, сельская барышня Татьяна Ларина, напомню, «объяснялася с трудом на языке своем родном». А крестьяне своих не говорящих по-русски бар воспринимали как иностранцев. Но вы же понимаете, что трагедия российского дворянства, вырубленного почти подчистую, связана в том числе и с этой лингвистической пропастью? То, что произошло с языком в 1990-е, когда в него хлынули чужеродные слова, было в том числе результатом компрадорского курса тех времен, его лингвистическим шлейфом. Тогда все заимствовалось: мода, законы, терминология; кто побогаче, те детей отправляли учиться за границу, и они возвращались, говоря на английском лучше, чем на русском, становились управленцами, чиновниками, политиками, журналистами... Но мы же не хотим для себя и наших детей такой же участи, какой была судьба нашего дворянства… Безусловно, действовать нужно аккуратно, убирать чуждое и ненужное постепенно. Должна формироваться иная языковая среда, опирающаяся на родное корнесловие. Помните, несколько лет назад на известном песенном конкурсе «Голос» почти невозможно было услышать песню на русском языке? А сейчас уже — добрая половина наших…
— Вы сказали слово «постепенно», и я выдохнула. Но закон уже в первом чтении принят, а как-то не слышала бурных дебатов по этому поводу…
— Да, и меня это, признаюсь, весьма смущает. Нигде: ни по телевизору, ни в прессе я не видел выступлений наших ведущих лингвистов, литераторов, журналистов... А, при всем почтении, почему я должен доверять в этой ситуации чиновникам и депутатам? Пусть мне тот или иной пункт закона объяснит, скажем, специалист по русскому языку, которого я знаю, или лингвист-компаративист, у нас же есть очень толковые и знающие эксперты…
Любой грамотный лингвист скажет, что с языком не надо бороться, но надо понять его тенденции развития, поддерживать здоровые и минимизировать нездоровые, а они есть в любом языке. В XIX веке, к примеру, чешский язык практически исчез — его подавил немецкий, и спасать язык пришлось радикальными способами. Но у нас, слава богу, не такая критическая ситуация. Да, русский язык засорен, во многом неоправданно, во многом сознательно. Но компрадорский курс давно отменен, мы встали на путь возвращения своего суверенитета, а этот политический процесс без культурного, прежде всего языкового самостояния невозможен. Так что сама идея хороша, но пока я не слышал, чтобы кто-то выступил и объяснил обществу, как именно видится это переустройство.
— Но в обществе точно есть запрос на эти перемены: наш «Опорный пункт» получает столько писем, авторы которых говорят спасибо за эту рубрику.
— У нас такое количество шоу на ТВ, что вполне можно было на них и поговорить о языковых проблемах. Считаю, что между первым и вторым чтением должно пройти широкое обсуждение нового закона, дискуссии, круглые столы — слишком серьезную тему затрагиваем. И главный «опорный пункт» оздоровления языка — это, конечно, Совет при президенте РФ по реализации государственной политики в сфере поддержки русского языка и языков народов РФ. Название, что и говорить, тяжеловатое, но в последнее время этот важный консультативный и координационный орган заметно активизировал свою работу, что и нашло, полагаю, отражение в инициативах законодателей по очищению нашего «великого и могучего»…
